Да уж наверняка, подумала Розанна, но платье сшила. Выкройка оказалась довольно простой, и она сама почувствовала себя très au courant.

Подшивая подол, она наблюдала за тем, как Ирма и Джо играют с вездесущей коробкой домино. Эту коробку она подарила Джо прошлым летом, и теперь он глаз с нее не спускал. Сама коробка уже почти разваливалась, но он не позволял Розанне переложить костяшки в другую. А еще у него над правой бровью был приклеен кусочек изоленты. Под ней ничего не было, но Джоуи утверждал, что это место у него болит, а от боли помогает только «пластырь». «Пластырь» дала ему Ирма, которая привезла его в сумочке с собой. Розанна никогда такого не видела, но потом оказалось, что их продает и Дэн Крест. Они помогали при царапинах и маленьких порезах, но в доме «пластырями» пользовались только Джоуи и Ирма.

Ирма помогала Джоуи ставить костяшки вертикально, не очень длинными рядами, а потом опрокидывать их, толкая первую костяшку в ряду. Это была хорошая игра для Джо, требовавшая много времени, и у него получалось все лучше и лучше: он мог поставить в ряд девять или десять костяшек, не опрокинув их раньше, чем ему захочется (или пока их не опрокинет Фрэнки, но Ирма ловко и быстро пресекала это). Иногда ей удавалось отвлечь Джоуи от домино, и тогда она помогала ему учиться прыгать и крутиться, а также кататься на подаренной ему на Рождество игрушечной лошадке. Каким-то образом ей отлично удавалось создать вокруг Джоуи пространство, куда Фрэнк не мог ворваться с насмешками, пинками и побоями. Это оттого (Розанна ценила это и не ревновала), что Фрэнки тоже любил Ирму. Ирма рассказывала Фрэнки разные истории, и он ей тоже иногда что-нибудь рассказывал. Поэтому Розанна готова была взвалить на себя больше домашней работы, лишь бы освободиться от забот, связанных с ее такими разными сыновьями.

Однако с Мэри Элизабет (которая как раз проснулась и звала маму) она Ирме такой свободы не давала. Розанна отложила шитье и, когда Ирма подняла голову, жестом велела ей продолжать то, чем она занималась. Розанну одолевали кошмары: ей представлялось, как Ирма падает с лестницы с Мэри Элизабет на руках, или ударяет голову ребенка о край кухонного шкафа, или спотыкается и падает на девочку. Розанна не могла избавиться от своих страхов, но вслух о них никогда не говорила.

Мэри Элизабет была не такой активной, как Фрэнки, и не такой боязливой, как Джоуи. Кое-что она готова была попробовать, но не все. Розанна считала, что у нее на лице задумчивое выражение. Как-то раз, незадолго до Рождества, когда ей было – сколько? – месяцев десять, она подползла к книге и взяла ее в руки. На глазах у Розанны она открыла книгу и принялась переворачивать страницы, аккуратно прижимая крошечный указательный пальчик к уголку страницы, загибая его, а затем сжимая страницу между большим и указательным пальцем и переворачивая. Она не порвала ни одной страницы. Сейчас она стояла в колыбельке, вытянув вперед руки.

Розанна уложила ее на спину, чтобы сменить подгузник. Эту процедуру дочка тоже переносила спокойно. Ее легко было приучить к горшку (Розанна всегда начинала рано и действовала решительно, потому что с этим делом лучше не тянуть). Она сняла с Мэри Элизабет распашонку, оказавшуюся сухой, и посадила девочку на горшок. Мэри Элизабет сидела спокойно, не подпрыгивая и не ерзая. Когда она сделала свои дела, Розанна протянула ей кусок бумаги и помогла вытереться. Мэри Элизабет такой послушный ребенок, и из нее вырастет полезная девушка, это ли не мечта? Розанна обожала ее, хотя дочка была несколько невзрачной (Розанна видела это, но никогда-никогда не говорила об этом и проявляла, возможно, чрезмерную заботу). По правде говоря, ребенку весьма шло ее имя: Мэри (простушка) Элизабет (респектабельная). Розанна думала, что, если у нее родится еще одна девочка, она даст ей имя поизящнее. Доркас? В городе есть Доркас. Элен? Есть ли в городе Элен? Да, в семье Карсонов. Она, вероятно, начала свой жизненный путь как обычная Хелен. Мэри Элизабет вытянула ручки, и Розанна надела на нее детский комбинезон, который связала осенью. Она осторожно обхватила девочку за талию, пока та засовывала ноги в башмачки. Завязав шнурки, Розанна подвела ее к лестнице и, крепко держа за руку, принялась спускаться вместе с ней. Лестница была крутая, покруче многих, поэтому Розанна редко позволяла детям бегать по ней и только в ее присутствии (даже Джоуи, которому уже почти три, даже Фрэнки, которому пять, – с этой лестницей лучше не шутить).

Внизу ее поджидал сияющий Джоуи.

– Мама! Мама! Смотри! – крикнул он, указывая на ряд костяшек домино.

– Сколько всего костяшек, Джоуи? – спросила Розанна.

Джоуи посмотрел на Ирму. Ирма что-то беззвучно прошептала, и Джоуи выкрикнул:

– Шестнадцать!

– Шестнадцать! Ну надо же, как много!

– Мэй Лиз! – сказал Джоуи. – Дотронься!

– Ты серьезно? – спросила Розанна. – Хочешь, чтобы Мэри Элизабет их опрокинула?

Джоуи возбужденно закивал. Ирма тоже кивнула. Наверное, это ее идея. Мэри Элизабет подошла к столу и коснулась первой костяшки; весь ряд рухнул, и наблюдать за тем, какое удовольствие получили от этого дети, было действительно волнующе.

– Ты хороший мальчик, Джоуи, – сказала Розанна.

– О да, – поддакнула Ирма, – я тоже так считаю.

В этом году, когда пришло время стричь овец, у Фрэнка появились новые обязанности. Заранее никто не знал, когда появятся стригали, в какое-нибудь утро они внезапно объявлялись, стригли двадцать овец, которых держал папа, оставались пообедать, а потом шли на ферму на другой окраине города, где было голов сто овец. Перед их приходом Фрэнку всегда велели не путаться под ногами: ему позволялось сидеть на заборе и смотреть, но спускаться в загон или заходить в сарай запрещалось, а то мало ли что он там натворит, пока никто за ним не приглядывает. Фрэнк и правда все время что-нибудь вытворял, когда никто за ним не следил, пусть даже потом ему грозила порка. Но наблюдать за тем, как стригут овец, было интереснее, чем что-нибудь вытворять. В этом году ему поручили прыгать на уложенной в мешок шерсти, чтобы туда больше вместилось. Это было отличное занятие.

В то утро, когда пришли стригали, мама выглянула в окно и, увидев их, позвала папу к задней двери. Погода стояла солнечная, сухая. Папа вышел к стригалям, чтобы обсудить с ними оплату, пока мама искала для Фрэнка рубашку с длинными рукавами и высоким воротом. Прежде чем он успел выскочить за дверь, мама заправила ему в носки штанины комбинезона и сказала:

– Учти, сегодня тебя ждет ванна, и не вздумай капризничать.

Фрэнк скатился вниз по ступенькам крыльца.

Феликс и Хармон чередовались. Папа и Рагнар ловили овцу, накидывали ей на шею веревку и подтаскивали к стригалям. Затем Феликс или Хармон переворачивал овцу на спину и клал у себя между ног. Сначала он состригал шерсть у нее на голове, затем вокруг шеи. Потом переходил к животу и выстригал гладкие ряды сверху вниз. Шерсть ложилась на землю, будто одеяло, а овцы постепенно становились все тише и тише, даже переставали блеять, потому что, по словам папы, радовались, что им не придется все лето таскать на себе всю эту шерсть. Если не подстричь их, они, чего доброго, под ее тяжестью повалятся на землю и подохнут. Однако без шерсти они смотрелись ужасно. Фрэнку они казались глупыми и будто бы удивленными.

После того как руно падало на землю, папа или Рагнар складывали и скатывали его, а потом убирали в мешок. Тут-то и подходила очередь Фрэнка: он забирался в мешок и, пока папа или Рагнар держали его за руку, прыгал по всему руну. Он подпрыгивал так высоко, как только мог, и почти на одном месте. Пока он был занят этим, тот из взрослых, кто не держал его за руку, ловил следующую овцу. Фрэнк не собирался отдыхать, потому что ему хотелось показать Феликсу и Хармону, как хорошо он умеет прыгать. А после всех двадцати овец наступило время обеда. Фрэнк нежился на солнышке, а все овцы сгрудились вместе у кормушки. У нестриженых так бы не получилось. После ухода стригалей мама заставила Фрэнка раздеться догола и принять ванну в кухне. Когда он помылся и вытерся насухо, она отвела его к окну и осмотрела, нет ли на нем клещей. Двух нашла на спине, двух на ногах и одного в волосах. Она прижгла их горячей спичкой, и они отвалились. Все это время она приговаривала: