Расскажу вам, что делала моя обожаемая еврейская мама эти пару дней: она оборвала все кусты вокруг нашего дома на юге, собрала букеты и пошла сегодня их продавать на улице. Просто где-то в людном месте. Она заработала 800 рублей. Друзья, это не шутка, это жизнь. Она всё насрывала с грядок для этих цветочных корзин. Я не знаю, приятно ли ей, что кто-то подарит своей жене корзину достаточно приятных цветов, но я знаю, что ей странно ощущать себя заработавшей 800 рублей во времена, когда это даже звучит смешно. Думаю, ею двигает азарт и вечные эксперименты над собой: а что я еще смогу, думает она. А смогу вот так? И может ведь. Она может, она у меня такая, она женщина с огромной буквы. Она человек, которого вам только может посчастливиться встретить. Такая вот она у меня.

Помните, я ваш друг, у нас с вами интимная беседа: я говорю, вы слушаете. Хорошо, что вы не задаете мне вопросов. Вопросы путают карты. Хотя они и хороши для ясности, но ясность есть ли истина? Нет, друзья, нет. Я вот не умею слушать, я учусь, я всё время перебиваю собеседника. И извиняюсь за это. Я говорю в лицо, что думаю, я корчу гримасы, я эмоционирую, прошу извинения, и много улыбаюсь, поднимая брови.

С кем может быть эта девушка? Я про себя, друг мой.

Сейчас будет инцестное откровение. Нет ничего лучше, чем ощущать себя привлекательной в глазах отца, брата, дяди и т. д. Девушка благодаря тому и ощущает свою привлекательность, она знает, она источник опасности и бед для отца и братьев. Они тем пуще оберегают её, чем она красивее. Красота несёт разрушение, в этом они правы. Девушка знает о своём привлекательности через их глаза. Я не понимаю, чего я стою, если мои близкие мужчины не смотрят на меня с тревогой и готовностью разорвать любого, кто покусится на их семейное сокровище.

Я вам так скажу, я тебе скажу так, друг мой, подруга моя, ты лучшая, потому что лучшая для отца, брата или дяди. Ты красиво через их глаза, ты очаровательно через их слух, ты покладиста через заботу о них. Иначе я тебе не завидую, ибо ты ничего не знаешь о себе.

Простите мне мой кавказский диалект, есть в этих словах что-то кавказское. Что-то мусульманское по-русски. Очарование нас наполняют близкие. Очарование бывает и врожденное, когда невозможно оторвать глаз от девушки. Бывает и такое. Но откуда это? Я скажу, друг мой. С детства смотрели на эту девочку, ка на ангела, как на принцессу, сокровище, ведь она лучшая, она красивая, у нее такие утонченные черты лица, её манеры и движения обаятельны, она дорого вам обойдется. Дай бог, дай Аллах, простите, но она дорого стоит. Она взращены своими мужчины. Она особенная, она лучшая, не такая, как все.

Всё дело в глазах, во взгляде. Вы обращаете свой взор таким, как он есть, в ваших глазах читается всё. Вы этого не скроете. Лучи ваших глаз освещают всё ровно в том свете, какой вы направляете. Любовь в глазах смотрящего. Истина проста, в ваших глазах тысяча морей. В них океаны. Вы чувствуете то, что не чувствует тот, на кого вы смотрите. Вы наполняете его, как сосуд. Вы любите.

Мы многие лишены этого. И нам, лишенным, приходится самим смотреть на себя в зеркало этими любящими глазами. Это наша участь. Мы сами находим в себе то очарование, которое не внушили нам глаза любящих нас мужчин. Тебе крайне необходимо смотреть на себя этими глазами и говорить себе: «Боже, я само обаяние! Я есть флирт! Я такая маленькая, обо мне хочется заботиться, я могу подарить столько любви, я само счастье, и дерзость, – это всё я!» Мы, русские женщины, слишком сильные, мы знаем. Мы сами себя любим. Потому что это мы – русские женщины. У нас нет выбора, мы родились не в Марокко, мы родились в Армавире, Новосибирске, Уссурийске и т. д. Мы сами любим себя. Мы смотрим в проклятое зеркало глазами обожания. Мы прекрасны с нашими глазами, губами, бровями-стрелами, талией, длинными и не очень ногами. На нас не кому так смотреть. Мы сами. Всё сами. Накрасилась. Оделась. Встала перед зеркалом. Ты лучшая. Ты смотришь и говоришь себе: «Кому, кому это счастье? Я лучше Хюррем Хасеки-султан! Где мой султан?». К сожалению, доходит до того, что султаном оказывается ближайший мужик из подворотни.

Тридцать страниц, я вам так скажу, я и не знала, что столько напишу, но я смогла. Мы же с вами друзья, поэтому скажу, друг мой, я смогла. Почти тридцать. Я не верила и в пятнадцать.

Я думала сделать из этого дневник, но не знаю, «зайдёт» ли такой формат. Я пишу каждый день, и каждый день разный, вы знаете, хоть и похож на «день сурка», но всё-таки разный. Может, лучше по датам, что-то вроде «29 сентября», или «1 октября», но, нет, пусть всё будет, как один день. Всё в разные дни, но как в один. Как говорится, «Хватит быть таким, но я отвечу: „Ведь я только начал“». Я не буду скрывать, друг мой, я планирую писать каждый день минимум год, прежде чем решусь отдать сиё творение издателю. Я буду бояться, перечитывать, думать, надо ли. Ты проживёшь со мной многое. Каждый день со мной – это, конечно, то ещё удовольствие, но мы с тобой родные друг другу люди, ты любишь меня или ненавидишь, поэтому справишься, дочитаешь. Ты знаешь, чего хочешь. Знаешь. Потри виски, наполни свой бокал. Пошли всех далеко и надолго.

Знаете, что делают сейчас мой брат и дядя? Они делают друг другу стрижку, помогают сбрить волосы на голове, там где не видно. В коридоре, у огромного зеркального шкафа, – это забавно наблюдать: два бородатых мужика выбривают друг другу затылки.

Лучше не включать музыку, под которую вы прожигали свою молодость. Не делайте этого: былого не вернуть, а воспоминания разрывают.

У меня есть хомяк, мне его оставил самый младший брат, не увёз в наш родной город. Я хотела его порадовать и купила ему деревянный домик, новые миски для корма и воды, а он перевернул домик и хуй ему класть на домик. Такой вот хомяк. А я ведь искренне. Дошло до того, что рвение хомяка из его контейнера для игрушек, купленного в качестве клетки, сломало даже пластиковую крышку, в итоге сегодня ночью он всё-таки сбежал, но я, человек жестокий и вездесущий, засунула его обратно, в его тюрьму. На самом деле дошло до того, что я ассоциирую себя сегодняшнюю с этим запертым хомяком: мы с ним что-то вроде одной сущности, только я не грызу пластиковую крышку, чтобы через проделанную дырку сбежать.

Я получила много отказов от работодателей. Так интересно устроены их письма: «мы не готовы предложить Вам это место», «директор не готов взять сотрудницу без опыта», «мы уверены, Вы найдёте своё место», «извините, Вы нам не подходите». Боже мой, я даже с облегчением читаю их. Наверно, именно в этом и проблема. Почему мне становится легче, когда мне отказывают в принятии на работу? Ах, да, забыла сказать, я всё ещё безработная и снова начала читать Камю, посмотрела за эти пару дней перерыва (он был, я вернулась к вам спустя три дня от двух предыдущих абзацев) один фильм и два сериала. Когда звонят мама и дедушка, я трубку не беру – мне нечего им сказать. Перед дедом вообще стыдно, он наверняка уже обиделся, что я не перезваниваю старику, который столько для меня сделал. Ночью я даже задумалась над тем, чтобы всё ему рассказать: что вру про работу, что нигде я не работаю, что хочу пойти работать в кондитерскую, накопить денег и улететь жить в Тбилиси. Но это было бы слишком эгоистично, он так для меня старался, столького ждал от меня, а я в Грузию лечу, но об этом дальше.

Начну опять с мамы. Символично, правда? С возрастом и с разрастанием отчаяния мама не может остановиться в своих жалобах. Хоть и жалобы её отчасти правомерны, но их так много, и такие они сиротские, что хочется положить трубку и не слушать дальше невзначай упомянутые тяжбы жизни матери троих несовершеннолетних детей и двух совершеннолетних, один из которых занят своей жизнью, а другая – не работает и сидит на шее. Хочется попросить мать мою быть сильной, она ведь всё равно будет ползти дальше, «ну ползи ты молча!» хочется закричать ей. И тут становится ясно, что это слишком: требовать человека ползти да ещё и молчать, это уже какой-то спецназ, а не русская женщина с еврейской судьбой. Самое страшное, что делает она это следующим образом: вроде бы ей и не хочется жаловать, она знает, что делает ошибку, когда открывает рот с готовностью излить комментарий по какому-нибудь поводу, поэтому одновременно с желанием подавить мерзкие слова во рту она их изливает, тут же начиная ненавидеть себя и того, кому она их сказала за то, что оба собеседника понимают всю отталкивающие нелепость происходящего, потому что все продолжат ползти, но теперь еще и с ощущением, что все ползут в обосранных штанах. Простая женщина хочет, чтобы её пожалели, её никто не жалею, в этой ситуации всё, что она может сделать – жаловаться ещё больше для привлечения внимания к себе. Получается обратный эффект – от неё все начинают отворачиваться до тех пор, пока она не возьмёт себя в руки. Как итог моя сильная мама превращается в одинокую вечно жалующуюся 45-летнюю женщину, что неприятно и ей и мне. А ведь все хотят человеческой поддержки всего-то. Но даже в этом ничего не даётся с лёгкостью.