Когда они зовут на бис,

Надменно уходи со сцены.

Будь совершенным, Аполлон,

А не обязанным и верным.

Ты будешь быстро сокрушён,

Став символом их нищей веры.

Рождение объяснения

«Любимая! Милая! Моя хорошая!

Я из кожи – а вы всё строже.

Я же, если угодно, в омут брошусь,

Самым изысканным варваром сам себя уничтожу.

Какое б ни выбрали пламя – сгорю, как пленник,

Всё перечеркнув, всё опрокинув.

Мне ни наград не надо, ни денег –

С вами минуту, весь мир покинув.

Ваша пытка смертельна. Кто ни придёт – понимает,

Как я безбожно помешан, как страшно маюсь.

Ваша душа ведь вечно где-то блуждает –

Сколько мучаюсь, всё не поймаю.

Чувство выточу в мысли, как на бумаге!

Видимо, это проклятие, с кем ни увижусь,

Всегда говорю, что вы – безупречный ангел,

Такого не может быть в нашей печальной жизни!» –

Думали вы, пламя свечи терзая

Взглядом мальчишеским, в нерешимости.

Я вас спросила: «Кофе?» А вы сказали: «Я занят!

Минуту, пожалуйста!» – в нерушимости.

Творение Любви из эфира

Надменно скинув пальто,

Не скрываешь любопытный взгляд,

Всё, как всегда. Я для тебя – экспонат,

Ты для меня – никто,

Но Банальность Случая не пугает.

Может, даже случая-подлеца,

Когда твоё сердце убеждено, что знает

Детали очередного «конца».

«Конец» будет коротким разрывом,

Может, даже без слов,

Только жестом – точно таким же наплывом

Страстей, из которого вышла Любовь,

Как первое проявление жизни,

Пошла и всё перед ней померкло,

А Бог с сожалением и укоризной

Влюблённым смотрелся в зеркало.

Его одолевали тоска и грусть,

Голову сплющивали тиски,

Он смотрелся в зеркало, как я смотрюсь,

И, как я, пальцами тёр виски.

Он знал, творения не вернуть,

Оно посмеялось и убежало,

И будет теперь за грудью грудь

Прокалывать ядовитым жалом.

Он сотворил её из эфира –

Любовь, длинноволосую Деву,

Дал ей голос, слова и лиру,

А она погубила Адама и Еву.

И Бог пожалел за своё творение мир,

Хотел обратить в исходное вещество,

Но как увидел милое существо,

Так до сих его не вернул в эфир.

Странник в сердце

У нас сегодня завтрак на траве,

И мне всё нравится: Париж, тепло.

И через облака, как иногда, через стекло

В знамение преображен обыкновенный свет.

Упала роза ниц, в пруду отражена,

Наполнен влагой листовой сосуд.

Ты предлагаешь мне вина,

И, будто роза та, ты смотришь в – от же пруд.

Ты сломан, как она, такой же злой рукой,

Дух увядания к твоим губам склонён,

Ты счастлив для меня, как мог любой другой,

Как будто мы не гости, мир не сон.

Ты просишь о любви, но вечно одинок

Мой странник в сердце, ищущий приют.

Он снова сбился с ног,

Но тишина в ответ – он не был принят тут.

Очередное

Ты больше лжёшь, чем любишь,

Но я не против – лги!

Господь нас сотворил из плоти,

И человек рождается нагим.

Я лгу сама,

Абсурдно спорить с тем, что старше нас –

Любовь и грех. И ангелы влюблялись,

И до сих пор вопрос, что есть успех.

Успешны, кто ушли, успешны, кто остались?

Какому солнцу верить, к какому пасть ключу,

Пить воду алчно, где страх, где охладелость?

Я отгорела – я не хочу,

Ты просишь объяснить –

тебе какое дело?

Луг

Она была глупа и молода,

Ей был к лицу каприз.

На ней любовников стада,

Как на лугу, паслись.

Она ходила по утрам

Пить кофе на Тверской

И у окна по вечерам

Ждала друзей с тоской.

Когда заглянет кто-нибудь,

Наивна страсть была.

И, обнажив развязно грудь,

Она потом спала.

Мы

Мне холодно в толпе,

Мне видеть тяжело,

Как мертвецы, качаясь на столбе,

Играют прахом на живом.

К ним столько глаз обращено

И много так ножей

В руках, чтобы держать вино

И чьё-то неглиже.

Мне иногда до слёз смешны

Желания людей.

Когда есть первый дух весны

И роза у камней,

Зачем смотреть в глубокий гроб,

Зачем на плаху лезть?

И до, и после – хоть потоп,

Мы есть, пока мы есть.

Не вспомнят, выбросят, клянусь,

Нас вехи и века.

Но мы с тобой живём, пока

В нас не иссякли честь и грусть.

Я вижу взрослых и детей,

Мужчин и женщин.

Чем больше вижу я людей –

Хотелось меньше б.

Палеолит

Пещера ночью снилась мне

У чёрных ног горы скалистой,

И в ней охотник мускулистый

Писал медведей на стене.

Как статуя, он крепким был

И мыслью не обезображен.

Став доброй частью пейзажа,

Он пейзаж не оживил.

Тем пейзаж прекрасней был.

Он прорисовывал черты,

Едва прикрытый грубой шкурой,

И плеч его архитектура –

Буквально крайность красоты.

Одиночество в Италии

И опять ужасным хором

С осуждением и хмуро

На меня глядят фигуры

Одинокого собора.

Приюти меня, скитальца,

В день веселья или скуки!

Сердце рвётся нитью в пяльца

Рукодельницы-разлуки.

Час ещё – совсем порвётся

И узором глупым станет.

Ангел в небе засмеётся

Если только не устанет.

Открывание двери

Здесь раскинулся старый сад,

Здесь трава шелестит и растёт виноград.

Здесь совсем никого, тишина и покой –

Здесь опять мечта завладеет тобой.

Ты на ночь соберёшь всех подруг и друзей,

Будто снова, как раньше, ты любишь людей.

Ты захочешь опять, как когда-то давно,

Целовать, танцевать, слушать вальс, пить вино.

А к утру, когда все разбредутся друзья,

Ты найдёшь, как давно, что растратил себя.

К чашке горького кофе рванётся рука,

А на небе луна и плывут облака.

Как красив, ты рассудишь, насколько богат,

Как любил всех подряд и смотрел на закат,

А потом, повзрослев, отгорел ко всему,

Говорил: «Не здоров!», не ходил ни к кому.

Как отшельник в лесу, только редко теперь

Открываешь просящему нищему дверь,

Посмотреть на него и закрыть перед ним,

Показав ему розы и гипсовых нимф.

О счастье и остальном

Мы не меняем поз. Вот счастье, вот успех,

А вот – печаль. Вот утверждение, а вот вопрос,

Мы подсмотрели всё у всех

И это, кажется, курьёз.

Семья, карьера – ставим плюс,

И, радостные в край,

Мы говорим: «Хочу!», «Люблю!»,

«Вот ад!», «А это рай!»

Мы получаем дурака,

Приличного издалека.

Гордясь позорной кучкой поз,

Мы, правильные все,

Не пьём вино в саду у роз,

Не знаем про Мюссе.

Всё хорошо, довольны все,

Все знают обо всём,

Но дует холод по спине

В пустой дверной проём.

К нам не приходят.

На банкете

– Смотрите-ка! Явился сам! <…>

А с ним – его супруга?

Вообще-то очень ничего!