Я расскажу, как я тебя любила,

Что с торса твоего – мой Эпикур в саду,

Как я спасла тебя и погубила,

Как мы встречали красную звезду.

Я расскажу, как час бывал мне редок,

Когда я думала, что не тобой дышу.

О том, как ты один меня не предал –

Я обязательно об этом расскажу.

Когда в саду я свой нашла приют

Когда в саду я свой нашла приют,

Там, за забором, гуляли люди.

Меня спросил мой чёрт: «Ты их не любишь?»

А я, смеясь, отметила: «Люблю!»

Он помолчал. «Но ты утомлена?»

«Утомлена. Мне незнакомо счастье

Присутствия, но я влюбляюсь часто.

В иных, как во глоток вина.

Как в кипарис, как в тень,

Которую глазами жадно

Веду я по плите прохладной,

О смерти чьей мой грустный день».

Казнь

У плахи, где цветут оливы,

Стоял голубоглазый вор.

Вор молодой был и красивый,

Судить такого – это вздор.

Шумело море, было жарко,

И очертание серпа

На небе дополняло кару,

Которую ждала толпа.

Из облачного балдахина

Струился свет на горизонт.

Мужчины улыбались длинно,

А женщины молчали зло.

На перроне

Сегодня утром по перрону бежала дама

Средних лет,

В зелёной шляпе с чемоданом –

И от него по тёмным плитам тянулся след.

Она несла письмо в кармане,

Там было много о любви.

Она махнула ручкой маме –

И дунула на край земли.

Ей написали, ждут и жаждут,

Она неслась, чтоб жажду всю

Прийти и утолить однажды,

Немедля всю, неважно, чью.

Она бежала страшно, громко,

И тонких игл-каблуков

Был слышен на перроне цокот

Среди куряк и поездов.

Готовая в любые дали,

Она бежала с мыслью: «Ждёт!»

Увы, её нигде не ждали.

Кто ж думал, что она придёт?

Жизнь справедлива по природе

И, как мать, тревожно любит нас.

В нужный час всё в жизни происходит

И не происходит – в нужный час.

И, хотя ей скорби не простим мы,

Даже скорбь её душе нужна.

Приближает к счастью пилигримов

Чаша слёз, испитая до дна.

Чуждость

Мне к лицу моя классическая чуждость

Вашим мнениям, и видит Бог,

То, что вам во мне сегодня чуждо,

Он себе бы прикарманить мог.

Я пошла подобия подальше,

Как подобие, я комплимент Творцу.

Мне чужды намерения ваши –

Только ваша чуждость мне к лицу.

Ночь в соборе

Летали демоны под куполом собора,

Впадали, бедные, в молитвенный экстаз.

Им не хотелось утром ни возвращаться в город,

Ни (даже больше) – возвращаться в нас.

Они молили там, чтоб с утром обождали,

Особенно рыдал красивый демон-Страсть,

Он плакал и просил: «О Боже, мы в печали!

Не дайте, я прошу, сильнее нам упасть!

О Боже, я прошу – мы просим! – пощадите,

Пусть дольше длится ночь, здесь тихо и светло.

Здесь хрупкая Венера и с ней гигант-Юпитер

Протягивают луч, как хлеб, рабам в окно».

Но Бог не принимал до сердца эти драмы,

Его не убеждал молитвенный их пыл,

И каждый раз красивый демон самый

Им к самой страшной девке послан был.

Чиновник

Вы что, влюбились?

Лицо глупей, чем обычно.

Держите спину, одеты прилично

И всё, что могли, забыли.

А вас о многом просили!

От вас ждали справок и ждали отчёт,

И тысяча дел поступала ещё –

А вы им: «Да?» – говорили.

Пока вас просили, где вы бродили?

Какое-такое щупали счастье?

С кем были, по розам ходили

И кто вас просил: «Ты – возвращайся!»

Куда спешили, куда бежали,

Какие ждали вас поезда,

Когда за рассеянность вас проклинали,

А вы виновато: «Да?»

Вы больше не айсберг среди льдин,

Вы вежливы. «Да?» – и не допытаться,

У вас раньше галстук был один,

А я насчитала теперь пятнадцатый.

Да точно влюбились!

Печёт, терзает!

К вам все по делам, а вы: «Да?» –

И смотрите глупо на зависть.

Конечно, начальник! Досель

Вы, кстати, не так уж блистали.

На прошлого шефа вы шили досье –

Нашили, его паковали.

Теперь управляете сам вы,

И надо сказать, управляемы вы.

Вы любите деньги и славу,

Но видно, вас гложут не только они.

Чудак вы, чудак! Доберусь я до вас!

Уж я-то добьюсь, что сегодня надо!

Вхожу.

– Что, простите? В который час?

– В семнадцать. Я жду у парадной!

Таня

Ну не смотрите так! Вы мне не по душе.

Смотрите так… на Таню.

Она мила и возраст нежен (уже),

А главное – у Тани воспитанье.

Она таких, как я, не знает слов

И не бывает в клубах нехороших,

И важно, что она узрит лицо

За вашей чистой рожей.

Вы будете любим навечно, весь,

Пусть даже чувством неумелым

За то, что вы как будто есть.

А, впрочем, вам, за что, не будет дела.

Ей незнакома лень и отдаленно – грусть,

Порок один всего, она ранима,

Но как она трагична (я клянусь!)

В пуловере и юбке из денима.

Она родит детей,

Она сготовит ужин,

Вы будете за ней

Всегда: любим и нужен.

Такой-то шанс в гнилой-то этот век!

Бегите звать её скорей на танец.

Я вижу вас насквозь, и вам не человек –

Вам нужно только Таню.

Любовь у пальм

Так пыльно, пыльно. Помнишь, здесь

Когда-то были страсть и спесь?

Когда-то здесь светило солнце,

Ты помнишь это, помнишь, солнце?

Была красива и глупа любовь у роз, любовь у пальм,

Ты здесь рождён и здесь упал.

Здесь были тёмные холмы, а там

Спала развязно Красота.

Но вихрь горячо не спал, и, веселея,

Он кружева приподнимал на ненасытной женской шее.

Здесь были ночи и цветы, и свет, и тени.

И только ты один теперь, как отраженье.

Ты стар, но ясных глаз не прячешь,

Ты смел и смотрят на тебя.

Красив – и, будь одет богаче,

Ты был бы в слугах короля.

Ты приносил цветы бы в залы

И к белой припадал руке.

И много фрейлин бы терзались

Тоской по этому слуге.

Но беден ты и стар уже,

И никому не знать, увы,

Какой огонь в твоей душе,

Как, может быть, несчастен ты.

Тяжёлый грошик утром ранним

С таким же в связке зазвенит –

Тебе княгиня их протянет,

Она тебя вообразит,

Возникнет прошлый юный путник

В её бедовой голове,

И на низине глаз беспутных

Заблещет благородный свет.

Когда в окно звезда глядит

Когда в окно звезда глядит

И призрачности мир покорен,

Тогда колышутся, как в море,

Воспоминания в груди.

Я не прошу великих чуд

И не ищу, как жить, закона,

И мне не больно, а спокойно,

Когда рукой тушу свечу.

Во мне схоронены навек

Мои конфликты и пристрастья,

И многочисленные счастья –

Где был тот самый человек?