Правда, белые ночи не застанут - лето уже на излете, а дома они будут минимум к зиме. Придется ждать следующего года.

Жалко, конечно, но жить можно.

Непривычно коротко остриженные волосы - “помнишь, как я сказал, что даже ты со своими ручищами не сможешь меня изуродовать? Забудь нахрен” - приятно щекочут шею и Сережа ведет плечом. Растянутый ворот спизженной футболки соскальзывает вниз, и Олег, не будь дураком, тут же упирается носом Сереже куда-то под ключицу.

- Интересная мысль, - отвечает он. - А у кого из нас?

Сережа смеется.

- У тебя, конечно! Я тут живу, как король, и получаю все по первому требованию.

Олег многозначительно хмыкает.

- Кстати, о твоих требованиях… - начинает он многообещающе, и… - У меня для тебя подарок. На кухне.

Секунда, и Сережа весь обращается в слух.

Вторая, и его сносит с кровати и из объятий ворчащего что-то про неблагодарных уродов Олега.

Третья, и он уже на кухне, в одной только Олеговой футболке, которая безбожно ему велика и прикрывает ноги аж до середины бедра.

На обеденном столе стоит поднос, на котором Олег носил ему еду в камеру, посередине него - закрытое непрозрачным фарфоровым колпаком блюдо. Боже, думает Сережа. Бо-же. Позади раздаются шаги, и он оборачивается, глядя на Олега с закушенной от восторга губой.

- Это то, о чем я думаю?

- Смотря о чем ты думаешь.

Не в силах терпеть это издевательство и дальше, Сережа хватает колпак за крохотную ручку в виде фарфорового листика, и.

Это ключ.

- О свободе, равенстве и отсутствии мыслей о стокгольмском синдроме, - торжественно декламирует Олег.

На белоснежной тарелке лежит ключ от блядских наручников.

Сереже кажется, он сейчас лопнет от негодования. Олег подходит со спины и упирается в стол по обе стороны от него, заключая в кольцо из рук. Сережа старательно отворачивается и возмущенно сопит, размыкая наручники. Олега сзади трясет от беззвучного смеха. Он наклоняется, тычется губами Сереже в ухо и томно, многообещающе шепчет:

- Да в холодильнике твой наполеон, в холодильнике.