- Сухую одежду вместе с обедом принесу, - и разворачивается, чтобы уйти, но почему-то медлит.
- Олег! - успевает окликнуть Сережа. Олег замирает и оборачивается. Напрягается, но буквально на секунду. Сережа искренне надеется, что это не прозвучит насмешкой, когда говорит предельно серьезно: - Спасибо.
Олег смотрит на него несколько долгих секунд и, когда Сережа уже решает, что ответом его не удостоят, кивает:
- Пожалуйста, - после чего уходит и запирает дверь.
На два оборота, как и всегда.
Сережа твердо уверен, что просить наполеон пока рановато, не настолько они еще близки, но удержаться оказывается не так-то просто.
После того случая с ливнем их прогулки становятся регулярными: Олег выводит его наружу практически каждый день и от раза к разу кажется в своем шезлонге все более расслабленным. Однажды даже засыпает на полчаса.
А в другое однажды вместо очередной порции книг Сережа обнаруживает на столике рядом с шезлонгом простенький китайский смартфон. Симки и доступа в сеть в нем предсказуемо не оказывается, но Сережа бы даже оскорбился, если бы вдруг их обнаружил. Вместо этого на телефоне находится пара залипательных игрушек, читалка и несколько фильмов. Сережа же первым делом лезет в предустановленный текстовый редактор и пытается по памяти воспроизвести кусок кода из последнего своего проекта. Размять мозги оказывается даже приятней самой прогулки. Сережа так увлекается долбежкой по клавиатуре, что почти не обращает внимания на Олега. А зря, потому что, подняв однажды глаза от экрана - нужно дать пальцам передышку и выдохнуть скопившееся в груди, колкое, похожее на сексуальное напряжение - ловит на себе внимательный взгляд. Не напряженный, не жесткий, а изучающий, осторожный. На мгновение они встречаются с Олегом глазами, Сережа дергает углом губ в намеке на улыбку. Олег поспешно отворачивается. Сережа снова утыкается в экран.
По возвращению в камеру он сам протягивает телефон.
- Даже не спросишь, можно ли тебе его оставить? - приподнимает брови Олег. Если это должно было прозвучать насмешкой, то он имеет для этого слишком добродушный вид.
- Чтобы за ночь я успел его перепрограммировать и устроить какую-нибудь каверзу? - понизив голос, уточняет Сережа, и Олег коротко, лающе смеется, забирая телефон.
- Скачать тебе что-нибудь? - спрашивает он, собираясь уходить.
- Новости, - просит Сережа и поспешно добавляет: - Если можно.
- Можно.
- И наполеона бы.
- Прости?
- Торт такой, с заварным кремом, помнишь, мы ели постоянно в кофейне на углу нашего старого дома? Я вкуснее, чем там, нигде не пробовал! Но его не скачать, конечно, а…
- Да знаю я, что такое наполеон! Совсем обалдел, Серый? - первые несколько секунд Олег выглядит качественно сбитым с толку, а потом преисполняется праведного, какого-то немножко карикатурного возмущения. - Где я тебе его достану?
Сережа страдальчески вздыхает, проверяет одним глазком, подействовало ли, и на всякий случай вздыхает еще раз. Олег, зараза такая, не ведется.
Зато на следующей прогулке на телефоне и впрямь обнаруживается целая куча скринов с международными и федеральными новостями, а еще парочка статей о Вместе и общем положении дел в современном цифровом мире. Сережа зачитывается ими взахлеб и даже решается попросить час сверх отведенного времени, когда Олег пытается отправить его домой.
Олег не отказывает, хоть и ворчит для вида, уходит сам и минут через сорок приносит ужин прямо на улицу.
Впервые за все время они едят вместе.
Лето, меж тем, настоящее, жаркое, сибирское лето окончательно вступает в свои права, и Сережа решает, что, наверное, не прочь провести вот так всю жизнь. Они начинают разговаривать: не перебрасываться отдельными фразами, а обсуждать новости, прочитанные книги и какую-то бытовую ерунду. Вместе смеются. Иногда Олег выпускает его из подвала в дом, тоже в наручниках, но все же. А как-то раз даже выдает терку, морковку и предлагает новые правила игры:
- Кто не работает, тот не ест.
Сережа живо исследует новые грани своего бытия: возможность побродить по дому, душ в удобное время, целую книжную полку в крохотной гостиной с продавленным диваном, кучу dvd-дисков и, прости господи, видеокассет, на половине из которых оказывается порнуха, а на другой - мировая классика в гнусавой озвучке прямиком из детских кошмаров.
- Досталось в наследство от предыдущего владельца, - пожимает плечами Олег.
Сережа не спрашивает, что за предыдущий владелец, зачем ему дома в глуши оборудованная камера в подвале, и каким таким чудом все это досталось по наследству бывшему наемнику, а теперь лесному затворнику и по совместителю его, Сережиному, соглядатаю, Олегу Волкову.
Жизнь продолжается, устаканивается, молниеносно впитывая любое изменение в их с Олегом взаимоотношениях, и единственное, чего Сережи по-прежнему очень не хватает, так это физического контакта.
Он всегда, с самого детства, был очень тактильным. В детдоме за неуемную тягу к объятиям и прикосновениям самые смелые однокашники дразнили их с Олегом парочкой. Когда в выпускном классе они и в самом деле ей стали и к тому же вытянулись из нескладных подростков в настоящую питерскую шпану, дразнить, что неудивительно, прекратили - за такое и в табло было недолго схлопотать. Тянуться они с Олегом друг к другу не перестали, но теперь предпочитали делать это наедине и, желательно, в горизонтальной плоскости.
Потом случился универ, Олежина армия, Вместе и…
Сережа помнит, как в Венеции Птица запирал его в самом дальнем углу сознания, и вешался на Олега сам, весь трепеща от злорадного, жестокого восторга. Как Олег смотрел недоуменно, но раз за разом сдавался, затянутый в оглушительный после двух лет разлуки водоворот секса и с бешеной скоростью сменяющих друг друга событий. Сережа помнит собственные руки, застегивающие ошейник. В том, как Олег теперь сажает его на цепь во дворе, нет и намека на те пренебрежение, жестокость и желание унизить, что жили в Птице, и рвались на свободу, и, что самое страшное, это свободу получали.
Сережа помнит отдачу от каждой пули - она прилетела в его, не Птицы, плечо.
В самом начале своего здесь пребывания, когда Олег пришел к нему во второй раз, Сережа умудрился подкараулить его под дверью. Кинулся ближе, чтобы перехватить, не дать уйти как в прошлый раз, ускользнуть песком сквозь пальцы, и едва успел уловить резкое у самого лица движение.
Пришел в себя уже у противоположной стены камеры с окружающим миром, распавшимся вдруг на две отдельные, рябящие составляющие. Так и застывший в дверном проеме Олег, тоже в двойном экземпляре, выглядел таким испуганным - не то Сережиным порывом, не то своей реакцией на него - каким Сережа его в жизни не видел, но подойти так и не решился. Закрылся, мгновенно натянув на лицо непроницаемую равнодушную маску. Собрал рассыпавшийся перекус на поднос, поставил у двери и молча ушел, едва переставляя ноги.
Несколько следующих недель перед тем, как получить свой завтрак, обед и ужин, Сережа слышал из-за двери приглушенное, но твердое:
- Лицом к дальней стене, руками упрись по обе стороны от головы. Раскрой ладони, чтобы я видел.
- Извини, - выдавил Сережа, в первый раз вжимаясь в стену, трусливо жмурясь и закусывая губу, только бы не разреветься от боли, неизвестности и страха, - я не хотел тебя напугать. Я больше не буду.
Не то, что получить, хотя бы попросить прощение за то, другое, казалось тогда верхом кощунства.
Олег ничего не ответил.
С тех пор трогать его Сережа не решался и не решается до сих пор. Страшно, отчаянно, бесправно скучает, но старается держать слово.
И все же в какой-то момент, когда их отношения начинают улучшаться день ото дня, и в дождливые Сережа прочно обосновывается в гостиной с выданным допотопным ноутом или перед телевизором, а солнечные они безвылазно торчат на улице, почти всегда вместе, он решается рискнуть.
Олег возвращает его в камеру уже заполночь, и морщинки в уголках его глаз еще хранят память о недавней улыбке. Он, красивый и смешливый, такой любимый, достает из заднего кармана джинсов ключ от наручников, вставляет его в крохотную замочную скважину и проворачивает против часовой стрелки. Сережа сам размыкает и снимает наручники, отдает Олегу, по привычке потирает почти невидимые следы и, собравшись с духом, все же спрашивает:
