Люциус и Нарцисса интересовались Скорпиусом ровно в той степени, какой заслуживал наследник и продолжатель их древнего рода, возлагая на него огромные надежды и даже не думая их скрывать. Поэтому, когда малыш подрос, и пришла пора обучения и воспитания, столкновение было неизбежно – и оно, конечно же, произошло. Драко в пух и прах разругался с матерью, которая была преисполнена намерений вылепить из Скорпиуса маленькую копию его самого, только с учетом допущенных, по её мнению, ошибок. И видение этих самых ошибок у них с Нарциссой категорически не совпало, а Люциус и вовсе предпочитал не вмешиваться в эти дела, не предприняв ни малейшей попытки как-то смягчить конфликт между женой и сыном. Скандал был грандиозным, особенно по меркам их благородного семейства, в котором никогда не опускались до вульгарной ругани, предпочитая решать все с фальшивыми улыбками на лицах и в самых галантных выражениях. Однако тогда, видимо, Драко переполнил чашу родительского терпения окончательно – и узнал о себе чертовски много нового, большую часть чего с тех пор отчаянно хотелось позабыть. Испытательный срок Люциуса к тому времени истек, и родители демонстративно собрали вещи и покинули мэнор и Британию заодно, предоставив непутевому отпрыску возможность и дальше позорить род Малфоев, руша все традиции воспитания, принятые в чистокровных семьях. И портить тем, что называл воспитанием он, своего единственного наследника.
Драко не стал их останавливать, почувствовав скорее облегчение, чем печаль, как только погасло синеватое свечение портала.
Если говорить о людях, которым Скорпиус был небезразличен, то был еще, конечно, Забини, который по-своему любил мальчишку, однако явно предпочитал разделять связанные с ним радости, нежели горести. И на этом, пожалуй, и без того недлинный список заканчивался.
Всего за какие-то три года безоглядная, безрассудная любовь к сыну и категорическое нежелание повторять допущенные им самим ошибки провели черту между Драко и людьми, которые были так важны и дороги ему раньше. Они могли бы стать самыми близкими для Скорпиуса, но вместо этого лишь отрезали Драко вместе с сыном от себя, и оставили в одиночестве, никем не принятым и не понятым.
Поэтому то, как вела себя эта девушка, так сильно поражало его.
Невольно ему вспомнился первый день, когда Миа пришла в мэнор, застав их за игрой в саду. Тогда в её мыслях царила такая необъяснимая никакой рациональностью любовь и счастье при взгляде на его ребенка, которая шокировала Малфоя – и после этого он никогда больше не пытался лезть ей в голову. Сам он объяснял это уважением к личным границам, но на самом деле это был страх. Страх больше не найти в ней этого тепла и любви, когда она познакомилась с ним и Скорпиусом ближе. Страх того, что, став фактически вторым после самого Драко человеком для Скорпи, Миа больше не чувствует к нему этого, и в конечном итоге поступит с его мальчиком так же, как и все - просто уйдет в какой-то момент, оставив очередную рваную рану в детской, ни в чем не повинной, душе. Разумеется, он отдавал себе отчет, что мисс Спэрроу - лишь наемный работник, и рано или поздно все равно исчезнет из их жизни, но предпочитал раньше времени не думать об этом, с опаской наблюдая со стороны за тем, как их отношения с его сыном становятся с каждым днем все ближе и глубже.
То, как мягко, но в то же время настойчиво и неуклонно эта девушка проникала в их маленький мир, настораживало и пугало его. Его собственная необъяснимая тяга к ней, которой почти невозможно было сопротивляться, обожание Скорпи - все это находило отклик в Мии, словно в зеркале. Она щедро платила им их же монетой, становясь уже не просто важной - но необходимой каждому из них, и Малфой не хотел даже думать о том, к чему это могло привести.
Отчасти поэтому он сбежал и в этот раз, пробормотав что-то вежливое напоследок, но с тех пор не переставал думать обо всем этом ни на минуту. Поэтому больше не навещал её, получая подробные отчеты от домовиков. Поэтому избегал встречи, распорядившись подавать еду в её комнату. Он был растерян и не знал, что и думать. Судьба непостижимым образом послала ему женщину, которая смогла полюбить его ребенка почти так же, как он сам, в то время как вся кровная родня фактически отвернулась от него. Женщину, которая сделала благополучие Скорпиуса своим приоритетом – не по долгу службы, а по велению души, и получила от мальчика море преданности и благодарности в ответ. Она была умна, красива, и Драко хотел её всем своим существом. Это было намного больше, чем просто желание секса и физическое влечение.
И это доводило его до внутренней истерики.
Музыка давно стала средством, помогавшем ему отпустить кружащие воронами в голове мысли.
Он в полной мере оценил это, когда впервые за много месяцев остался один в мрачном мэноре: Скорпи спал, Астория блистала на очередном приеме, где чествовали героев проклятой войны, а родители не так давно покинули поместье, переехав во Францию. Он не был пьян тогда – не мог себе позволить напиться рядом с ребенком, но было так одиноко, так плохо и отчаянно больно, что рука сама потянулась к изящному ножичку для разрезания писем. Ему было не впервой расчерчивать тонкими линиями разрезов предплечье, где когда-то выползала из черепа черная змея. Драко и не думал ни о чем фатальном – его просто зачаровывал контраст белой кожи и алых линий с проступающими бисеринками крови на ней, а боль, острая, локальная, но несильная, помогала чувствовать себя живым, балансировать на самом краю реальности. Но в тот раз что-то как будто подтолкнуло его под руку, и он отложил нож. Драко казалось, что он бесцельно бродит по пустым и тихим коридорам мэнора, но ноги вели его прямиком в музыкальный салон. Он потянул на себя дверь, так хорошо знакомую с детства, сделал несколько шагов, открыл крышку рояля, на которой не было ни единой пылинки, и пробежался неуверенными пальцами по клавишам – впервые за много лет.
В тот раз он провел за инструментом почти три часа, вспоминая все то, чему ему когда-то учили. Когда крышка закрылась под его руками с тихим стуком, внутри было пусто и тихо. И с тех пор он приходил сюда регулярно – но только тогда, когда никто не мог об этом узнать. Почему-то его музыка была для него чем-то глубоко личным, собственной тайной, отдушиной, о которой не знала ни одна живая душа.
И сейчас Драко отдавался ей, начав с давно выученной наизусть партии “Лунного света” Дебюсси, которая постепенно перетекла в импровизацию, так созвучную с его чувствами и мыслями.
Жизнь как будто в очередной раз издевалась над ним, маня прямо перед глазами призрачным шансом на счастье – таким близким и таким невозможным. Сколько раз его еще ткнут носом в его ошибки?.. Сколько раз он еще пожалеет о неверных решениях, которые принял, и которых был не в силах изменить?.. Драко было всего двадцать пять, а чувствовал он себя так, как будто позади уже целая жизнь, и он стоит посреди развалин, оставшихся от всего того, что было когда-то планами, надеждами, мечтами. И не было заклинания, способного восстановить из этих обломков хоть что-то. И, как бы ему ни хотелось обратного, Миа Спэрроу тоже не была этим чудом. Лорд Малфой и гувернантка!.. Невозможно, немыслимо. И черт бы с ним, если бы это касалось только его. Но Скорпиусу никогда не отмыться от клейма ребенка, отец которого бросил его блестящую мать ради простушки-прислуги. Или еще лучше - сын Пожирателя смерти, от которого даже жена ушла, после чего он не мог претендовать ни на что большее, чем гувернантка. Все эти пересуды в сочетании с громкой фамилией превратят годы в Хогвартсе для Скорпи в настоящий ад, особенно если он пойдет по стопам родителей и окажется на Слизерине - в их среде подобного не прощали. А уж чего, но семи лет травли, сплетен и насмешек Драко для сына не хотел. Уже сейчас воспоминания о его грязном прошлом поблекли и потеряли остроту, а еще через пять лет, если он не допустит глупых ошибок и будет вести себя осмотрительно и безупречно, юному потомку Малфоев и Гринграссов и вовсе простят все грехи предков. Пусть для этого придется отказаться от собственной жизни - но такова была цена его прошлых ошибок, и Драко был готов её заплатить, если это означало безоблачное будущее и открытые дороги для Скорпиуса.
