Проснулась она от боли. Все тело беспощадно ломило, в горле, казалось, застрял комок гвоздей, а голова просто разрывалась на части, до тошноты и рези в глазах. А еще было холодно, мучительно холодно, и ни одежда, которую она так и не успела сменить, ни плед не спасали. В уголке сознания мелькнула запоздалая мысль о том, что, наверное, шляться по саду с семи утра, а потом есть мороженое в открытом кафе было не лучшей идеей, но она не успела задуматься о последствиях и снова провалилась в полусон-полубред.

Ей снились голоса, которые, кажется, кого-то звали – но точно не её, чьи-то руки, которые касались её кожи, холодом обжигая пылающее в огне тело, несколько раз она что-то пила, но все казалось ненастоящим, далеким, происходящим не с ней. В конце концов тело перестало дрожать от холода, боль отступила, и Гермиона окончательно провалилась в сон.

Когда она проснулась, первым, что она заметила, был весело потрескивающий огонь в камине. За окном светило солнце, а часы показывали одиннадцать, и явно не вечера. Голова все еще болела, хоть и не так сильно, как в прошлый раз, и мозг совершил невероятный подвиг: осознал, что наступил следующий день. Мерлин, она проспала весь остаток воскресенья, а значит, еще и бессовестно опоздала на работу! При том, что жила в двух комнатах от нее! В ужасе она попыталась вскочить с постели, но от первого же резкого движения голова закружилась, и Гермиона была вынуждена опуститься обратно на подушки. Прикрыв глаза в ожидании, пока комната перестанет плясать, она вспомнила, что вчера уснула прямо в одежде, укрытая пледом, сейчас же её окутывало теплым облаком одеяло, а сама она была… в чем?! Осторожно приоткрыв один глаз, девушка заглянула под одеяло и убедилась в своей догадке: на ней была надета футболка и её любимые молочные гетры. И, судя по размеру, футболка была совсем не её.

Она тихо застонала и схватилась за голову, пытаясь вспомнить, что же с ней вчера произошло, когда безо всякого стука открылась дверь, и в проеме показалась высокая и явно мужская фигура.

У Гермионы было множество вопросов.

Например, “Какого черта?”

Или - “Что ты здесь забыл?”

И даже: “Я уволена за прогул?.. “

Но, когда она открыла рот в попытке задать хоть один из них, поняла, что из горла вырывается лишь мокрый, раздирающий грудную клетку кашель.

Малфой моментально прикрыл за собой дверь и метнулся к постели, чтобы подать ей стакан воды с тумбочки. Это чуть-чуть помогло, но все равно она не смогла произнести ничего членораздельного, при каждой попытке захлебываясь кашлем, пока блондин довольно-таки невежливо не накрыл её рот своей ладонью.

- Судя по всему, вам лучше пока помолчать, мисс Спэрроу, - примирительно произнес он, увидев, как широко распахнулись от этого жеста её глаза. - Раз вы проснулись, эльфы сейчас принесут вам зелья и завтрак. Уж простите, пока придется обойтись без кофе.

Она продолжала буравить его вопросительным взглядом, и Малфой, закатив глаза, все же пояснил:

- Очевидно, наша вчерашняя прогулка несколько затянулась, а заканчивать её мороженым было и вовсе плохой идеей. Если бы я знал, что вы проторчали в саду с семи утра, ни за что не взял вас с собой, но домовики сообщили мне об этом только вечером, когда выяснилось, что вы заболели. Вы пропустили обед и не спустились к ужину, и посланный к вам Мэнни доложил, что мисс спит и не отзывается. Всю ночь у вас был жар, он спал только под утро, так что в ближайшие пару дней вы едва ли покинете постель. Будьте умницей и пейте то, что принесут домовики – они знают свое дело и быстро поставят вас на ноги.

Он явно не собирался говорить больше, и уже сделал движение, чтобы подняться, но Гермиона перехватила ледяными пальцами его руку и хриплым, точно у столетнего курящего пропойцы, голосом, спросила:

- А Скорпи?..

Малфой моргнул и уставился на неё странным, вмиг остекленевшим взглядом. Его красивые брови дрогнули, словно в попытке нахмуриться, которую он подавил усилием воли.

- Скорпи здоров, - наконец неловко пожал плечами блондин. - Я предупредил в офисе, что несколько дней меня не будет. Вам не нужно об этом беспокоиться, но, скорее всего, он захочет вас навестить.

Гермиона могла только состроить самое виноватое лицо, на которое была способна, и послать своему нанимателю полный сожалений и раскаяния взгляд, в ответ на что он лишь печально усмехнулся.

- Бросьте, мисс Спэрроу. Я прекрасно понимаю, кто виноват в вашей тяге к долгим прогулкам в одиночестве. Мне очень жаль, - и, лишь на мгновение накрыв её руку своей, он поспешно встал и покинул её комнату, оставив девушку наедине с добрым десятком вопросов, разрывающих её и без того тяжелую голову.

Как она оказалась под одеялом, если точно помнила, что засыпала на нем?

Кто её переодел?

Не его ли футболка сейчас на ней?

И откуда он знает, что температура держалась почти до самого утра?..

Но задать их было все равно некому, и, к тому же – разве не для этого в мэноре столько эльфов?.. Едва ли Малфой снизошел до того, чтобы сидеть у её постели самому – ведь она всего лишь гувернантка его сына, которая, ко всему прочему, так подвела его со своей болезнью, в которой, конечно же, была сама виновата – и вправду стоило подумать перед тем, как проводить на промозглом осеннем холоде несколько часов подряд. Поэтому, послушно опустошив все склянки, принесенные домовиком и с трудом подавив рвотный позыв при виде подноса с завтраком, она поплотнее завернулась в одеяло и снова уснула.

Гермиона проспала до следующего утра, время от времени ненадолго приходя в себя, чтобы выпить очередные лекарства, и снова засыпая. Это принесло свои плоды – наутро ощущалась лишь боль в горле, и говорить она могла пока только хриплым полушепотом, зато успешно осилила путь до душа и обратно, сменив, наконец, чужую футболку на собственные трикотажные брюки и тонкий пуловер.

Побочным эффектом последних трех суток стали покрасневшие воспаленные глаза, из которых она все это время не вынимала контактные линзы, но эта проблема решилась специальными маггловскими каплями, надежно спрятанными в недрах бездонной косметички.

Вместе с завтраком домовик передал ей милый рисунок от Скорпи с коротким пожеланием выздоровления, а ближе к вечеру пришел и он сам. Они полчаса пили горячий какао с печеньем, услужливо принесенные эльфом, пока Скорпи подробно и обстоятельно рассказывал ей, чем он занимался эти три дня без нее, чему научился и как они проводили время с папой. Он выглядел довольным и счастливым, и Гермиона не могла не подумать о том, что в её глупой и внезапной болезни были и свои плюсы – дни, проведенные с родным человеком, явно пошли на пользу мальчику, начисто стерев все следы субботнего происшествия.

Малфой с того самого понедельника к ней больше не приходил.

Скорпиус давно ушел, ужин был подан ей в комнату, что означало, что в столовой её сегодня не ждали, и давно съеден. Гермиона чувствовала себя прекрасно, за исключением все еще сохранявшейся легкой хрипотцы, но ей было отчаянно скучно в четырех стенах комнаты. Быстро перебрав доступный ей арсенал развлечений, она вздохнула и отправилась в библиотеку.

Потратив полчаса на поиски, и, наконец, сделав выбор в пользу художественной интерпретации гоблинских войн девятнадцатого века, которая по совершенной случайности оказалась в пяти томах, Гермиона двинулась обратно, прижимая к груди книги, которые так и норовили разлететься в разные стороны с оглушительным грохотом, когда услышала тихую, приглушенную толстыми каменными стенами, музыку.

Ей стоило идти дальше.

Вернуться в свою комнату и погрузиться в чтение, для верности наложив Заглушающие чары на свою комнату.

И Гермиона уже сделала шаг в нужном направлении, когда очередной перелив мелодии заставил её замереть.