Чистая ярость разлилась по венам огнем. Вчерашняя терапия оказалась на удивление эффективной, и теперь мысль об интрижке с Малфоем не бросала в жар и не вызывала сладкий трепет, а бесила и возмущала её до глубины души. В конце концов, что этот павлин о себе вообразил, раз смеет считать, что ему стоит лишь щелкнуть пальцами – и она прибежит к нему, как собачка! Она – Гермиона Грейнджер, а не какая-нибудь излишне впечатлительная девчонка, которой за счастье было бы прикоснуться к самому лорду Малфою! Тоже мне, невиданное благодеяние, драккл бы его подрал! Я окажу вам честь, позволив опуститься на мой великолепный царственный скипетр!.. Тьфу! Самовлюбленный придурок!
Она успела перебрать примерно половину весьма живописных эпитетов в его адрес, когда её пыл несколько притушило появление в столовой Скорпи, который просиял, услышав, что отныне мисс Спэрроу станет его постоянным компаньоном за столом, и уж ему-то девушка никак не могла не ответить улыбкой. Против ожиданиий, завтрак прошел как нельзя более мирно, а главное – в тишине. Скорпи изо всех сил старался произвести на Мию впечатление, так что к его манерам, вопреки словам Малфоя, нельзя было придраться даже при огромном желании. Гермиона, давным-давно позавтракавшая дома, ограничилась чашкой кофе, а Драко, казалось, был полностью поглощен утренней газетой, скрывшись за ней с головой. Гермиона лишь раз посмотрела в его сторону, пребывая в легком недоумении: если он собирался вот так просто читать газету, то к чему был весь этот фарс?..
- Мисс Спэрроу, вы ничего не съели, - заметил Драко, убирая наконец газету. - Неужели вы совсем не голодны?..
Гермиона, как зачарованная, проследила за тем, как изгибаются его губы в опасной, хищной улыбке, но быстро сбросила с себя морок, чувствуя, как в венах опять вскипает тихое бешенство. Она ему не мышь!
- Я рано просыпаюсь, мистер Малфой, и имею привычку завтракать дома, - очаровательно улыбнувшись, ответила она, смело встречая его взгляд. - так что в данный момент совершенно не хочу есть.
- Что ж, надеюсь, к вечеру вы проголодаетесь, и ваш аппетит меня не разочарует, - весьма двусмысленно заметил Малфой, откинувшись на спинку стула и легко, как бы невзначай, провел длинными белыми пальцами возле самого уголка приоткрытого рта, смахивая несуществующую крошку.
Гермиона сглотнула внезапно ставшую вязкой слюну, что не укрылось от внимания слизеринца, и гордо вздернула носик.
- Как вы сами сказали мне, мистер Малфой, я здесь, чтобы следить за манерами Скорпи, а не для того, чтобы оправдывать чьи-либо ожидания касательно моего аппетита, - сделав легкий акцент на последнем слове, она завершила слишком откровенный диалог и одним глотком осушила остатки кофе в своей чашке, в последний момент подхватив кончиком языка уже готовую сорваться с губ пролившуюся случайно капельку.
На этот раз пришла очередь Малфоя тяжело сглатывать, и ему почти удалось сделать это незаметно, если бы Гермиона не следила за ним исподтишка сквозь длинные ресницы.
Черт, она была хороша.
Эта девушка пробуждала в Малфое дикое, почти животное желание, которого он не испытывал уже очень давно. Он как будто вернулся на годы назад, когда ему было достаточно одного взгляда на то, как одна небезызвестная гриффиндорка покусывала кончик своего пера, о чем-то задумавшись, или того, как она перебрасывала свои непослушные кудри на одно плечо, обнажая длинную, молочно-белую шею, чтобы почти бежать к ближайшему школьному туалету и яростно дрочить в собственный кулак до тех пор, пока к нему не вернется способность беспрепятственно ходить и хоть как-то соображать. Если бы Миа встретилась ему тогда, и оказывала такое же дурманящее действие, он бы уже давно трахал её в первом попавшемся кабинете, пустом коридоре, за стеллажами в библиотеке, да господи, где угодно, на самом-то деле, при любой, самой ничтожной возможности. Но сейчас он был старше, сдержаннее, и давно научился ценить иные удовольствия помимо секса. И затеянная им игра, определенно, была из их числа. Он не собирался торопиться, набрасываться на неё, как голодное животное, да еще преодолевать возможное сопротивление. Нет, все будет не так. Он будет распалять её медленно, дразнить, намекать, постепенно подбрасывая дровишек в разгорающееся пламя, и, когда пожар достигнет пика, когда его не в силах будет больше терпеть, она придет к нему сама. Осознанно, отдавая себе отчет в каждом прикосновении, каждом вздохе, понимая, что идет прямиком в расставленные для неё сети – придет. И вот тогда он будет делать с ней все, что захочет, а до тех пор составлять ночами длинный перечень своих желаний будет его отдельным сортом наслаждения.
Это было неправильно и в своем роде жестоко – что ж, Малфой понимал это весьма ясно. Но это было тем, что захватывало все его существо, заставляя забыть о том, о чем вспоминать не хотелось, и задвигало мысли о том, в какой фарс превратилась его жизнь, которая когда-то давала ему столько несбывшихся обещаний, в самый дальний уголок сознания. И это было тем, что ему нужно, необходимо сейчас, чтобы не сойти с ума окончательно. К тому же, голос совести вполне успешно заглушался тем, как реагировала эта девочка на его немудреные трюки. Он замечал россыпь мурашек, покрывшую её кожу, стоило ему только к ней прикоснуться самым невинным образом. Закушенные губы и розовеющие щеки. Блестящие глаза и все до единого брошенные на него взгляды из-под ресниц. Даже если она не желала в этом признаваться - эта игра волновала её не меньше, чем его, и осознание этого полностью развязывало ему руки и подталкивало двигаться дальше.
Малфой ушел на работу в превосходном настроении, предвкушая сегодняшний вечер, и уже ничем не напоминал того разбитого безумца, каким был всего лишь позавчера, даже самому себе.
Все время, которым в этот день располагала Гермиона, было потрачено ею на судорожный поиск и изучение книг по этикету, которые были представлены в библиотеке Малфой-мэнора не то чтобы в изобилии. Видимо, наследники рода Малфоев получали знания по этому предмету с материнским молоком и не нуждались в дополнительных источниках информации на этот счет - в отличие от неё. Нет, она, разумеется, понимала, для чего нужны салфетки, и как пользоваться вилкой для рыбы, однако этикет трапезы как таковой никогда не был предметом её глубокого изучения – а потому она ощущала себя как никогда близкой к провалу. Какую бы игру не затеял этот белобрысый павлин, он не упустит возможности подловить её или прямо указать на оплошность, что совершенно недопустимо для чистокровной благовоспитанной гувернантки. Гриффиндорка даже рискнула заглянуть на кухню к домовикам, с которыми вполне неплохо поладила за последние месяцы, и спросила, что будет подано на ужин. Слава Годрику, в меню не оказалось ничего, что вызвало бы у неё затруднения, и, даже не дослушав эльфа, во всех подробностях расписывающего ей тонкости прожарки стейков, которые предпочитает хозяин, она поспешно сбежала обратно в библиотеку.
К вечеру она была абсолютно уверена в себе. Легкий трепет в груди она объяснила сама себе тем, что понятия не имеет, чего ожидать от Малфоя с его двусмысленными разговорчиками, но остальное не вызывало у неё ни малейшего беспокойства.
Впрочем, Драко, казалось, не был настроен на продолжение игры в кошки-мышки, и они вполне мирно побеседовали за прекрасным эльфийским вином, поданным к закускам, обсуждая вопросы обучения Скорпи, постепенно перейдя к образованию в целом, а затем – и к разговорам о Хогвартсе. Вино, чудесным образом не заканчивающееся в её бокале, согрело приятным теплом, окончательно сняв напряжение и позволив расслабиться ровно настолько, чтобы следить за тем, чтобы не ляпнуть лишнего, но при этом негромко, сдержанно смеяться над рассказами Малфоя, которые оказались действительно забавными. Его воспоминания, на удивление, не ограничивались проделками слизеринцев – он в красках рассказал ей и о вечных казусах со взрывами Симуса Финнигана, и вспомнил пару вполне невинных промахов Лонгботтома, а то, каким восторгом загорелись его глаза при упоминании незабываемого фейерверка от братьев Уизли на пятом курсе, тронуло Гермиону почти до слез. Ей мучительно захотелось поделиться и другими проделками близнецов, которые наверняка вызвали бы его восхищение, но вовремя подали горячее, и она опомнилась: едва ли Миа Спэрроу могла что-то об этом знать.
