Свой единственный выходной Гермиона потратила на то, чтобы напомнить самой себе, кто она такая. Она, в конце-то концов, не какая-нибудь сопливая девчонка, мягкосердечная пуффендуйка, которая плавится и теряет голову по щелчку пальцев какого-то там слизеринца! Она, черт возьми, Гермиона Грейнджер, которая никогда не сдавалась и не пасовала ни перед кем - ни Пожирателями смерти, ни оборотнями, ни драконами, и уж тем более не собирается просто так сдаваться какому-то самонадеянному придурку! Кажется, она заигралась в Мию Спэрроу, слишком увлеклась разыгрываемой ею ролью, напрочь позабыв о том, кто она есть на самом деле. И у неё есть один день, чтобы об этом вспомнить.

Едва выпив утренний кофе и выкурив сигарету, она полностью пренебрегла завтраком, собралась и вихрем понеслась в Косой переулок. Во “Флориш и Блоттс” она смела с полок все, что касалось Второй магической войны и Золотого трио, включая даже макулатуру авторства Риты Скитер. Её покупки не поместились даже в две корзины, и она бросила эту затею, не дойдя до кассы, сочтя даже промежуточный результат удовлетворительным. Затем она прогулялась в другой конец переулка, туда, где почти возле самого “Гринготтса”, будто назло гоблинам, красовалась статуя Золотого трио – которую они втроем дружно ненавидели, но, как сказал в ответ на все их возмущения Кингсли – “это не для вас”. Она старательно избегала этого “шедевра” волшебного искусства, каждый раз выстраивая маршрут так, чтобы не пройти мимо даже случайно, и теперь с удивлением и неверием смотрела на монумент, усыпанный цветами, свечами, мелкими игрушками и сувенирами, во все глаза. После войны прошло семь лет. Семь лет, а люди все продолжали приносить цветы к статуям тех, кого считали своими спасителями. Она взглянула на свою мраморную копию другими глазами. Неужели для кого-то это было и в самом деле так важно?.. Она была так важна?..

Гермиона никогда, вопреки общественному мнению, не считала себя героиней. В самом деле? Она? Напуганная, одинокая девочка, своими руками лишившая себя семьи?.. Дрожащая от холода и страха в утлой, продуваемой всеми ветрами палатке?.. Плачущая и растерянная, когда от них ушел Рон? Кричащая от боли и умоляющая о пощаде на каменном полу Малфой-мэнора? Та, кто своими глазами видела, как умер Фред, наблюдала за убийством Снейпа, смотрела на мертвые тела Римуса и Тонкс, пока её лучший, единственный друг шел умирать, и ничего с этим не сделала, не помогла, не спасла? В ней не было ничего героического, а те, кто считали иначе – просто ни черта не знали. Поэтому её неимоверно злили все те пафосные эпитеты, которыми её награждали пресса и общество – они казались ей приторно-льстивыми и лживыми, и, как показало время, она была права. Стоило лишь единожды пойти против мнения общества о том, как ей полагается жить – и все забыли о том, как превозносили еще совсем недавно “золотую девочку”, “героиню войны”, “ярчайшую ведьму своего поколения”. Она не оправдала их ожиданий, и за это её были готовы забросать камнями и разорвать на куски. Гермиона была уверена, что едва ли кто-то в магической Британии готов сказать о ней доброе слово, но сейчас, глядя на эти цветы у собственных мраморных ног, плюшевых выдр, десятки открыток с надписями “Я хочу быть такой же отважной, как ты, Гермиона!”, “Когда я вырасту, я хочу стать, как ты”, “Ты вдохновляешь меня, не сдавайся никогда! “ и им подобным, она почувствовала как в носу защипало, а на глаза навернулись слезы - от того, насколько она была растрогана, поражена, восхищена, горда собой и счастлива.

В самом деле.

Она прошла войну рука об руку с самым опасным попутчиком на свете.

Она жива, здорова и все еще не сломлена.

Она, черт возьми, ограбила Гринготтс в облике Беллатрикс Лестрейндж и сбежала оттуда на драконе!

И она, видит Мерлин, еще покажет им всем! Ради себя, и ради всех тех девчонок, что, оказывается, смотрят на неё во все глаза, потому что верят в неё - чтобы поверить в самих себя.

Все проблемы, которые еще накануне казались катастрофой мирового масштаба, в одно мгновение сжались до размеров игольного ушка. Какой-то самоуверенный сноб хочет с ней потрахаться без обязательств, чисто для развлечения!? И она думала, что у неё нет другого пути, кроме как согласиться? Боже, сейчас даже произнести это в своей голове было смешно и нелепо. Нет уж, столь дорогие игрушки Малфою уж точно не по карману.

Радостно рассмеявшись, и, совершенно не смутившись тем, что, кажется, напугала этим проходящую мимо волшебницу, Гермиона развернулась и прошла прочь. Ей было так легко и свободно, как будто туфли парили над асфальтом, не задевая его. В крови лопались и переливались пузырьки пронзительно острого счастья, ей хотелось летать, смеяться и танцевать, да еще было бы здорово рассыпать вокруг себя искрящиеся звездочки, и чтобы была радуга в небе, и мимо проносились великолепные единороги. И рядом был кто-нибудь, кто держал бы её руку в своей, и мог чувствовать то же, что и она.

Но, к сожалению, рядом никого не было, кроме подозрительно косящихся в её сторону волшебников, вместо радуги было серое небо Лондона, моросящее мелким дождем, да и ни одного единорога поблизости не наблюдалось.

Поэтому, пытаясь сохранить в груди теплое, светящееся чувство как можно дольше, Гермиона отогнала прочь глупые мысли, и отправилась туда, куда ей нужно было заглянуть давным-давно.

В продуктовый магазин.

***

Её хорошее настроение продержалось ровно до утра следующего дня, когда она вышла из камина в мэноре за десять минут до начала своего рабочего дня, и первым, кого увидела перед собой, был Малфой. Драко Малфой.

Он стоял там, ровно в одном шаге от каминной решетки, в светло-сером костюме с серо-синим галстуком, который превращал цвет его глаз в что-то совершенно невозможное, и улыбался краешком губ. Стоял так близко, что ни обойти, ни избежать его галантно протянутой руки не было никакой возможности, поэтому все, что ей оставалось – выдавить из себя вежливую улыбку и принять предложенную руку. Его ладонь оказалась теплой и слегка влажной, как будто он волновался и… ждал её?..

Продолжение подтвердило её самые худшие опасения: охота началась. И ей в этой охоте отводилась незавидная роль преследуемой цели.

- Мисс Спэрроу, отныне я хочу, чтобы вы завтракали, обедали и ужинали с нами, в общей столовой, - безмятежно, как ни в чем ни бывало, произнес Малфой, не отводя взгляда от её лица. - Манеры Скорпи, как я успел заметить, оставляют желать лучшего, когда он считает, что никто на него не смотрит. Это нужно исправить, и я хочу, чтобы вы занялись этим немедленно.

- Но, мистер Малфой, мой рабочий день заканчивается до ужина, - попыталась было возразить Гермиона, но её никто не собирался слушать.

- Значит, с сегодняшнего дня он будет продолжаться несколько дольше, - ответил ей Малфой ослепительной улыбкой. - Не беспокойтесь, это отразится соответствующим образом на сумме вашего жалованья.

И в следующую секунду его длинные пальцы едва касаясь, легко, будто дуновение ветерка, очертили линию вдоль ее позвоночника вниз и, остановившись на талии, слегка подтолкнули вперед, в сторону столовой, отчего по коже моментально пробежали мурашки.

Его намерения были прозрачны, как стекло, и все же Гермиона предприняла последнюю попытку убедиться в том, что ей не показалось.

- А вам разве не пора уходить? - максимально равнодушно поинтересовалась она, слегка приподняв бровь.

- С этой недели график в компании сдвинулся на полчаса вперед, - пожал плечами блондин. - Так что мне ни к чему спешить, и я могу позавтракать с вами.

Гермиона вовремя прикусила язык, с трудом удержавшись от вопроса, какого черта он тогда не может проследить за манерами своего ребенка сам, раз уж все равно никуда не торопится. Ответ, черт бы его побрал, был очевиден. Паршивец решил с ней поиграть.