Сначала стояла привычная тишина, и со стороны кабинета Малфоя не доносилось ни звука – Гермиона и не догадалась бы о визите Астории, если бы не категоричный приказ не выпускать Скорпиуса сегодня за пределы детского крыла без его разрешения. Разумеется, Малфой не стал ничего объяснять мисс Спэрроу, но Гермионе Грейнджер это было и не нужно. Однако постепенно скандал, видимо, набирал обороты, выплеснувшись за пределы стен кабинета и ураганом несясь по всему первому этажу Малфой-мэнора. Она бы, конечно, с удовольствием послушала бы конкретное содержание претензий обеих сторон, особенно Астории – не то чтобы это было необходимо, но отчего-то ужасно любопытно, однако присутствие Скорпи не оставляло выбора: родительские крики были явно не тем, что стоило слышать детским ушам.

Поэтому сейчас, когда старшие Малфои выясняли отношения, забыв начисто обо всей аристократической вежливости и нормах приличия, она присела на краешек большого, очевидно, предназначенного для учителей, стола в классной комнате, наблюдала за тем, как старательно выписывает Скорпи уже вполне себе приличные буквы в тетради, и предавалась своим мыслям.

Что-то во всей этой истории было не так. Стараниями Астории о проблемах в браке благороднейшей четы Малфоев осведомлена была чуть ли не половина аврората (преувеличение, конечно – всего-то Гарри, да Дин Томас со своей напарницей, но это уже детали), и, несмотря на это, никто даже не пытался стирать им память, и даже не просил забыть об этом, как о страшном сне. Кто и зачем тогда наложил Обливиэйт на миссис Перкинс?.. Жажда Асторией развода теперь была очевидна, и столь же очевидной была бессмысленность похищения Скорпиуса в зоопарке для достижения этой цели – тогда зачем это было нужно и, опять же, кому? А то, что для подставы Малфоя использовали её собственный облик, вообще никак не укладывалось в голове. Во время рассказа она приняла как должное объяснения Гарри, что-то о том, что она – героиня войны, и уже однажды разведенная женщина, что делало её идеальной кандидатурой для того, чтобы раздуть грандиозный скандал, но теперь что-то в этой версии её смущало. В самом деле, как бы ни был любвеобилен и развратен Малфой, навряд ли он настолько неразборчив, что согласился бы на секс с ненавистной ему грязнокровкой. Впрочем, он согласился – она видела это своими глазами, но до сих пор до конца не верила.

Каждая из этих несостыковок по отдельности, и все они вместе просто кричали о том, что в этом деле далеко не все так просто, и они что-то упускают, какую-то важную, ключевую деталь. Гермиона размышляла об этом днем и ночью, порой надолго выпадая из реальности, но пока от её раздумий была только одна польза – они здорово отвлекали её от мыслей о Малфое. Греховных, порочных, неправильных, запретных мыслей.

То, что она увидела тогда в их гостиной, потрясло её до глубины души. Однако, когда шок от дикости, нереальности этой ситуации схлынул, он оставил после себя взрывоопасную смесь самых разных чувств.

Сквозь алую пелену возмущения, гнева, неверия и даже ненависти к мерзавцу пробивались настойчивые ростки возбуждения и страсти. Гермиону бросало в жар от картинок, то и дело всплывавших в её сознании, а богатое, истосковавшееся по мужскому вниманию и близости воображение с энтузиазмом дорисовывало все остальное – возможное и невозможное. И то и дело по самому краешку сознания крадущейся кошкой проскальзывала мысль: а может, мне тоже можно?.. Это же её губы, её тело, её руки – все то, что он ласкал с таким жаром, было её, и было ею. И раз уж все его громкие слова о любви и верности оказались пустышкой, то…

Она никогда не позволяла себе закончить это предложение, бескомпромиссно обрывая его сразу после запятой. Потому что там был вопрос, ответов на который было слишком много, ответов, которых она не желала слышать.

Существовало тысячи причин, почему нет. Почему им нельзя. Почему ей нельзя.

Потому что по сравнению с ним она всего лишь маленькая, наивная девчонка, ни черта не понимающая в этих играх взрослых женщин и мужчин. Её опыт был ничтожным, а прямота и искренность – фатальными. То, что для него останется лишь мимолетным приключением, ей может разбить сердце. Не стоило даже думать о том, чтобы сыграть в эту игру с ним – потому что она проиграет. Гермиона знала это совершенно точно, только не понимала, что, позволяя себе подобные мысли, она уже играет, и её затягивает все глубже и глубже.

Вихрь её мыслей увлек её настолько, что она потеряла счет времени и почти всяческую связь с реальностью, к тому же напрочь позабыв о заглушающих чарах, которые для верности наложила и на все крыло, и на классную комнату в отдельности. Это волшебство она довела до совершенства еще во время их скитаний по просторам Британии, поэтому не было ничего удивительного в том, что ни она, ни Скорпи не услышали приближающихся шагов в коридоре и звука открывающейся двери.

Малфой, все еще разъяренный, как дикий кот, с растрепанными волосами, расстегнутой у воротника рубашкой с закатанными рукавами, у которого едва не шел дым из раздувшихся от гнева ноздрей, показался не более чем проекцией, визуализацией её собственных размышлений о нем. Поэтому некоторое время Гермиона просто молча пялилась на него, внимательно разглядывая и скрупулезно отмечая каждую черту: и потемневшие глаза, которые сейчас казались скорее свинцовыми, чем серебряными, и морщинку между нахмуренных темных, вразлет, бровей, и слегка порозовевшие, четко очерченные, высокие скулы, и искривленный в усмешке рот. Постойте, что?!

- Мисс Спэрроу, вы, кажется, слишком увлеклись, - его голос звучал зло и язвительно, и она вздрогнула, как от удара, внезапно осознав, что он – вовсе не плод её воображения.

Драко Малфой на самом деле стоял сейчас в дверях классной комнаты и был чертовски, дьявольски зол – и ровно настолько же красив. Святой Годрик, он же не преминет выместить всю злость на жену на ней!.. Миа Спэрроу должна была, просто обязана стушеваться, смутиться, опустить глаза, но Гермиона Грейнджер в этот момент наплевала на все и задвинула образ миленькой пуффендуйки подальше. Она лишь вскинула подбородок выше и, не отводя взгляда от его переливчатых глаз, ядовито ответила:

- О, мистер Малфой! Я просто оценивала возможный ущерб, и, кроме того, не заметила вашего приближения, потому что на все крыло наложены Заглушающие чары.

- Возможный ущерб?.. - на мгновение опешил Малфой.

- Да! - просияла ослепительной улыбкой Гермиона. - Вы ведь знаете, я владею базовыми навыками колдомедика, а, судя по некоторым признакам, они могли бы оказаться небесполезными.

Если она хотела смутить его бессовестными намеками на размах их супружеских разборок, то стоило признать, что эффект был достигнут прямо противоположный: Малфой разъярился еще больше, хотя, казалось бы, куда уже.

- Если мне понадобятся ваши услуги, - он намеренно выделил последнее слово и сделал многозначительную паузу, - я непременно вам об этом сообщу.

- Вам стоит быть чуть менее самоуверенным, мистер Малфой, ведь едва ли я соглашусь вам их оказать, - гордо заявила в ответ Гермиона, и Драко показалось, что его щелкнули по носу, словно нашкодившего мальчишку.

Совершенно позабыв о присутствии Скорпиуса, он сделал пару шагов, приблизившись к ней вплотную, и, наклонившись, вполголоса произнес, обжигая своим дыханием её шею и маленькое розовое ушко:

- Поверьте, мисс Спэрроу, если я действительно попрошу, со всей настойчивостью, желанием, страстью, на которую я способен, едва ли вы захотите мне отказать.

Гермиона вспыхнула от такого прозрачного и бесстыдного, словно самое дорогое нижнее белье, намека. Её рука, опережая мысли хозяйки, дернулась в попытке наградить его пощечиной, так кстати отрепетированной еще на лице Нотта, но мерзавец будто ждал этого – и перехватил хрупкое запястье, прижав её руку обратно к столу. Малфой был значительно выше неё, так что для этого маневра ему пришлось наклониться еще сильнее, и сейчас он держал ее руку, фактически навалившись на неё всем телом. Он прожигал взглядом её широко раскрытые зеленые глаза, все еще тяжело дыша от ярости, и Гермиона чувствовала движение его груди в считанных дюймах от своей, его дыхание на коже, жар, исходящий от его тела, и от всего этого кружилась голова, а сама себя она ощущала Алисой, стремительно летящей вниз сквозь бесконечную кроличью нору.