Нет таких слов, чтобы передать то, что я чувствую сейчас. Поверь, Грейнджер, если ты вообще еще можешь верить хотя бы одному моему слову – я в Аду, каждый день, каждый час. Как бы ты ни ненавидела меня сейчас, после всего, что было - едва ли возможно ненавидеть меня больше, чем ненавижу себя я сам.

Тебе может показаться, что я ужасный эгоист, да? Впрочем, какое там “показаться” - ты знаешь это абсолютно точно. Я думал только о своих желаниях, когда позволил себе переступить черту. Я был слаб, и поддался собственной слабости - и в этом виноват, и вины своей не отрицаю. Я не смог отказаться от Мии, несмотря на то, что был уверен, что не люблю её - и не нашел ничего лучше, чем оттолкнуть. Грубо, подло, жестоко.

Моему поступку нет оправданий, но я все же хочу объясниться. Я искренне, всей душой пытался поступить правильно! Что мог я предложить Мие в ответ на её чувства?.. Лишь тень, слабый отблеск той любви и обожания, что я бережно нес в себе на протяжении всех этих лет? Мог ли я быть уверен, что мои чувства к Мии истинны, а не являются лишь проекцией того, как горячо и беззаветно я любил другую - ту, на которую она была так похожа?.. Поверь, только это останавливало меня, и только это заставило меня сделать тот выбор, что я сделал. Если бы я тогда знал, что то, что я испытываю к Мие - не предательство моей любви, а лишь доказательство того, что сердце мое все это время было куда более зорко, чем глаза и разум - я не колебался бы ни секунды. Я бесконечно сожалею о том, что не смог сказать тогда правды, и поступил как трус, настояв на твоем присутствии на этом проклятом приеме. Но я не мог рисковать тем, что ты простила бы мне и это - ведь сам я оставить тебя был уже не в силах. Я пытался, правда, и все мои попытки разбились об один-единственный твой взгляд. Все, что произошло после… все, за что мне мучительно стыдно… здесь даже я не нахожу себе оправданий. Глупая, слепая ревность, на которую я не имел к тому же ни малейшего права - вот и все мои причины, вот и все оправдания. Ничтожные и бессмысленные, как и я сам.

Ты не вернешься, я знаю – и не прошу тебя об этом. Тебе не к кому возвращаться – я потерян, я раздавлен, я уничтожен. И это сделал я сам, все, до последнего слова, до последнего взгляда – я своими руками превратил свою жизнь в это крошево, которое уже никогда не собрать. Я помню все до последнего слова, что сказал тебе за эти месяцы, включая те, что так и не сказал – и понятия не имею, как жить с этим дальше.

Единственное, что я знаю – то, что ты любила меня. Пусть я не знаю, кто ты – я всегда врал Гермионе Грейнджер, но я пытался, каждую минуту пытался быть предельно честным с Мией Спэрроу – ты это знаешь. И ты любила меня таким. Ты все знала, все понимала, но все равно ты… ты говорила, что любишь.

Я не знаю, зачем пишу это сейчас.

Но я не попробовал тогда.

Я никогда по-настоящему не пробовал.

Едва ли будет еще хуже, правда?..

Поэтому я спрошу.

Грейнджер, прости меня за это, правда – я пишу это только потому, что на самом деле уверен, что ты сожгла это письмо, даже не открыв. Поэтому я могу писать, все что хочу, ведь так?.. Ты все равно не прочтешь. Но я хотя бы буду знать, что попытался.

Здравствуй.

Нет, не так.

Привет.

Я Драко Малфой, ты, наверное, многое обо мне слышала. А я кое-что знаю о тебе. Ты красивая – я знаю это абсолютно точно. Ты умная. Ты отважная, смелая и благородная. Я восхищаюсь твоей храбростью и силой и считаю, что ты невероятная.

Я очень хотел бы познакомиться с тобой поближе.

Хотел бы узнать тебя.

По-настоящему. Не Грейнджер, не Мию – тебя.

Скажи, каким именем мне тебя называть?..

P. S. Я купил это, думая о тебе, перед Рождеством. Это не благодарность и не извинения, и вообще ничего не значит. Просто я увидел его – и подумал о тебе. Знаю, что ты выбросишь или сожжешь вместе с письмом, но это было для тебя, и поэтому я хочу все-таки отдать его той, кому он был предназначен.

Гермиона перевернула конверт, и из него в раскрытую ладонь выпала небольшая рубиновая капля на тонкой цепочке белого металла. Он купил его до Рождества… до того, как все узнал. И выбрал гриффиндорский алый и слизеринский серебряный.

Гермиона улыбнулась сквозь слезы, струившиеся по лицу. Бережно сложила промокшее письмо с расплывшимися пятнами чернил и осторожно убрала его конверт, который опустила в карман. Замочек цепочки мягко защелкнулся на её шее.

А потом она закинула сумку на плечо и растворилась в голубом сиянии портала.

========== Эпилог ==========

Сад утопал в свежей зелени и цветах.

Стояла та сказочная пора на стыке весны и лета, когда природа достигала апогея своего расцвета, а воздух становился густым от наполнявших его ароматов цветущих деревьев и трав.

Но сегодня в этом саду было намного больше цветов, чем в любой другой день. Ими были украшены живые изгороди, беседка и небольшие столики под раскинувшимся белым шатром, цветочные гирлянды были протянуты между деревьев вдоль основной дорожки, ведущей к высокой арке, тоже сплошь увитой белыми и кремовыми плетущимися розами.

Там, чуть поодаль от неё, собрались люди – самые близкие и дорогие, на чем настояла Гермиона, ведь, если бы она позволила Драко сделать все, как он хочет, ворота Малфой-мэнора распахнулись бы для всего магического мира, а может, и немагического тоже. Здесь были Гарри и Джинни с детьми, Блейз со своей девушкой, Джордж и Анжелина, Билл и Флер, Дин Томас с Мелиссой, Кингсли Бруствер, и даже Нарцисса и Люциус – как ни странно, именно последний попросил позволения присутствовать. Но Гермиона не замечала никого из них.

Она смотрела только на одного человека, и видела только его, не в силах отвести взгляда ни на мгновение. На того, кто ждал её сейчас там, у этой самой арки. На Драко Люциуса Малфоя. Вредного и противного мальчишку. Злого и колючего подростка. Любящего и прекрасного мужчину.

Сейчас это был какой-то новый, незнакомый ей до этого в реальности Драко Малфой. Это был роскошный Малфой. Великолепный Малфой. Истинный лорд Малфой.

Каждая деталь его облика сочилась роскошью – от белоснежного смокинга до крупного перстня на руке. Вся фигура дышала достоинством и уверенной грацией победителя. От него веяло силой, первобытной силой вожака стаи, предводителя армий, истинного властителя. Этой силе хотелось подчиняться, безмолвно и беспрекословно. Глядя на него, она забывала, как дышать. У его ног лежал весь мир, и об этом знал решительно всякий, стоило лишь посмотреть на него. Его фигура сияла золотом в косых лучах заходящего солнца.

Он выглядел так, как будто был королем – нет, Богом этого чертового мира, в котором все было из-за него и для него, и все мироздание вращалось вокруг своего единственного центра, скрытого где-то за расплавленным серебром его глаз.

И он смотрел на неё. Неотрывно, жадно, восторженно. Как будто перед ним стояла Его Богиня. Его центр вселенной, его Смысл. Та, к чьим ногам он был готов возложить весь этот чертов мир, словно дар жреца на алтарь святыни.

Он был словно ангел, светившийся изнутри собственным светом, который не слепил глаза, но согревал и манил к себе, как огонек – мотылька.

Гермиона стояла и смотрела на него, а перед её внутренним взором проносились, мелькая, все события, которые привели их сегодня сюда.

Пять месяцев назад портал унес её из больницы Святого Мунго в Норвегию. Прекрасная страна, чтобы начать новую жизнь, как она и планировала. Небольшое волшебное сообщество, рассеянное среди магглов, и достаточно много светловолосых белокожих людей, чтобы её ребенок не выделялся и не чувствовал себя здесь чужаком. Её финансовое положение позволяло не спешить с поисками работы, а последние полгода вымотали настолько, что девушка предпочла отдохнуть. Она без труда нашла симпатичный двухэтажный домик в пригороде Осло в аренду, с тремя спальнями, большой гостиной и кухней. Купила машину – ведь на более поздних сроках беременности все виды магического перемещения были нежелательны. И просто жила, пытаясь принять то, что отныне такова и будет её жизнь – спокойная, размеренная и уединенная. Проще говоря, одинокая.