-Я, по-твоему, ханжа потому, что не хочу спать с тобой только из-за того, что тебе приспичило?! - возмутилась она, залившись румянцем от его попавшей точно в цель догадки.

-Ты ханжа потому, что не хочешь признаться даже самой себе в том, что приспичило не только мне, - выдохнул ей в лицо Малфой. - Тебе ведь нравится, Грейнджер. Нравится спать со мной в одной постели, прижимаясь ко мне всем телом. Нравится провоцировать меня, расхаживая тут в моих же рубашках. И тебе нравилось со мной целоваться, иначе какого черта ты мне это позволила?!

-Ты ничего не понимаешь, Малфой, - покачала головой Герммона, глядя на него широко раскрытыми глазами. - Даже если бы это было правдой, этого было бы недостаточно. А тебе стоит вспомнить о том, что ты практически помолвлен, а не пытаться что-то доказывать другой девушке, чтобы развести её на быстрый перепих, пока тебя не окольцевали.

-Перепих, - повторил он за ней, и со свистом выпустил воздух сквозь сжатые зубы. - Вот так, значит?

-Астория, - холодно напомнила ему Гермиона. - Твоя невеста. Может, стоит обратить свое нерастраченное обаяние на неё?

-Непременно последую твоему совету, - выплюнул Малфой и скрылся в ванной, громко хлопнув дверью.

Несколько секунд она смотрела на эту дверь, как будто та могла заговорить человеческим голосом и сказать ей что-то важное. Но дверь оставалась нема – и девушка обессиленно осела на кровать, зарылась лицом в подушку и тихо заплакала.

========== Глава 39. ==========

Малфой ушел, хлопнув дверью и даже не взглянув в её сторону. Через полчаса в комнате появился Кэри, который принес еду для Гермионы, а еще чуть позже – стопку книг из библиотеки, в которых упоминалась Кассандра Трелони, и она с радостью от того, что может на что-то отвлечься, погрузилась в них с головой, пытаясь отыскать в них хоть что-то о детстве и юности прославленной провидицы.

Если верить карте, нужное им пророчество Кассандра произнесла, когда ей было девять лет – а значит, это было еще до того, как она попала в Хогвартс.

Глаза гриффиндорки скользили по строчкам, не находя в них ничего интересного, но мысли её были далеки от прорицательницы. Хотя это был совсем не первый их физический контакт с Малфоем, да и не первое его признание того, что его тянет к ней физически – его настойчивые, требовательные поцелуи ошеломили её, выбив почву из-под ног и воздух из легких. Гермиона запуталась в себе, в нем, не понимая ни своих реакций, ни его мотивов. Малфой был скользким и изменчивым, как никто в её жизни. Только-только девушке удавалось присмотреться к нему, только начинало казаться, что она что-то узнала о нем, что-то поняла – как мгновение спустя он поворачивался к ней совершенно новым лицом, другой стороной – и сколько у него было этих лиц и сторон, она уже не знала. Она видела и заботливого, внимательного Малфоя, и Малфоя – труса и эгоиста, видела его боль и его гнев, видела избалованнным засранцем, блестящим светским аристократом и отважным, безрассудно храбрым бойцом. Видела слабым и умирающим, страстным и нежным, циничным и отстраненно-холодным. Видела и простого парня, стремящегося сбросить с плеч гнет ожиданий и предубеждений, видела и почти сломленного обстоятельствами и собственными ошибками мальчика. Кто из них был настоящим?.. А может, все они были, и все это был он – многоликий, многогранный, словно зеркальный лабиринт, сотканный из обманов и ловушек, и все же реальный и осязаемый?.. Чему из увиденного можно верить? Чему доверять? Гермиона не знала, и это совершенно сбивало её с толку. Все люди, которых она встречала раньше, были просты и понятны. Не то чтобы примитивны, нет, и у каждого были свои секреты и скелеты в шкафах, но он… Он был словно одной из литографий Эшера, в которых все не то, чем кажется, и она сама не знала, почему, но ей хотелось всмотреться ближе, внимательнее, чтобы наконец разобраться, как это работает, в чем фокус, и что же все-таки так ловко обманывает её: картина или же собственное зрение.

Малфой разозлился и ушел. Но что его так рассердило? Её отказ? Упоминание его невесты? Или что-то еще, что-то, чего она не поняла, не уловила, не заметила? Если бы только можно было бы влезть в его голову и хорошенько покопаться там… Или напоить веритасерумом и задать вопросы, от которых уже пухла голова.

Отложив очередную книгу, на которой она так и не смогла сосредоточиться, Гермиона вновь подошла к книжным полкам, будто надеялась, что на этот раз книги поведают ей хотя бы часть его секретов. Но они оставались безмолвны и неподвижны – впрочем, как и в любой другой день. Не дал ответов и платяной шкаф, в котором были все те же вещи, часть из которых она даже носила. Перед тем, как выдвинуть верхний ящик его письменного стола, она на мгновение заколебалась, понимая, что то, что она собирается сделать – нечестно, неправильно, запретно. Да, ей уже приходилось без разрешения вторгаться в личное пространство Малфоя, но тогда она делала это, чтобы найти зацепку, нащупать хоть какой-то путь. Теперь же было совсем другое - она нахально, бесцеремонно лезла в его вещи, его жизнь, его голову, иными словами, собиралась сделать именно то, в чем он её упрекнул. Но любопытство и какая-то почти болезненная потребность узнать о невыносимом блондине хоть что-то наверняка, подталкивала её в спину – и, украдкой оглянувшись, Гермиона решилась. Она не собиралась копаться в его вещах или что-то разнюхивать, но отчаянно желала найти хоть что-то - какую-то точку опоры, на которой можно было бы выстроить складную картину, какой-то ключик к нему, его характеру, его личности.

Впрочем, ничего подходящего на эту роль в ящике не оказалось. Папка с какими-то договорами, несколько финансовых отчетов, визитница с россыпью карточек в ней – то, что, по-видимому, относилось к его делам в маггловском мире, и в чем она очевидно не разбиралась.

Не одарил её ответами и следующий ящик, в котором было несколько конспектов, оставшихся, по-видимому, еще с обучения в Хогвартсе, свиток с экзаменационными билетами по истории магии да несколько эссе по зельеварению с отметками Снейпа – этот почерк гриффиндорка знала уже очень хорошо.

Оставался только последний, третий ящик – и она уже почти уступила разгоравшемуся все ярче чувству стыда за себя и свое поведение, но тот внезапно оказался запертым. Несколько раз дернув за ручку и убедившись, что дело в чарах, а не в заклинивших направляющих, к примеру, Гермиона навела на ящик волшебную палочку и тихо прошептала “Алохомора! “.

Ничего не произошло.

Стыд был позабыт; её с головой захватил азарт. Она попробовала несколько отпирающих заклинаний посложнее – с тем же результатом. Прошло не меньше часа, когда остался один, последний вариант: кровная защита. Гермиона отдавала себе отчет, что её настойчивость переходит все границы простого и невинного любопытства, но остановиться уже не могла. Уверенность в том, что необходимые ей ответы спрятаны именно здесь, в этом проклятом ящике, крепла с каждой минутой, и она уверилась в своих подозрениях окончательно, когда вспомнила, что её палочку, её собственную, потерянную палочку Малфой достал именно отсюда, из этого самого ящика.

Миска с водой, которой она обмывала раны Драко, все еще стояла у кровати, и вода была темно-красной от количества крови, растворенной в ней. Не без труда заткнув вопившую во весь голос совесть, Гермиона окунула руку в эту багряную воду и провела пальцами по поверхности ящика, оставляя на нем мокрую, темную полосу.

Раздался тихий, едва уловимый для слуха щелчок. Она осторожно потянула ручку на себя – и обомлела, стоило содержимому открыться её взгляду.

Она.

С каждого листочка смотрела она.

Она, едва заметная из-за широких плеч Гарри и Рона на вокзале Кингс-Кросс.

Она, с милой улыбкой отвечающая на вопросы журналистов в атриуме Министерства.

Она и Рон, снятые со спины так, что казалось, будто они целуются.