Больше к этой теме мы не возвращались. На улице к ночи наступил настоящий январский снегопад, стёрший все следы былой дневной теплоты. Я бегаю по заснеженному парку возле дома, кидаю в своего медведя снежки. Ему постоянно удаётся увернуться от летящего снаряда в нужный момент, в отличие от меня.

– Всё, надоело, – терпения нет. Я берусь за рисование ангелов: когда падаешь на спину в сугроб, а потом водишь в разные стороны руками и ногами. От этих движений под тобой вырисовывается очертание ангела.

– Помоги мне встать, – лёжа в снегу, тяну руку Саше. – Надо аккуратненько, иначе испорчу форму ангела.

– Детский сад, – мой медведь приподнимает в лёгкой иронии бровь вверх. – Иди сюда, – в один миг выдёргивает из сугроба. И вот, я уже стою, а он меня обнимает.

– Саааш? – моё лицо прижато к его куртке в области груди. Поднимаю голову наверх, чтобы голос не звучал глухо. – Может, ты меня уже отпустишь, а? Я на ангела хочу посмотреть!

– Отпущу, – наклонившись, он шепчет мне на ушко. – Смотри, а потом идём домой, – разжимает объятия. – Провожу тебя, уже поздно.

– Какой он красивый, – смеясь, смотрю на получившееся снежное творчество.

Саша берёт меня за руку, мы медленно двигаемся в сторону дома. Возле подъезда обнимаю на прощание своего мишку.

– Спасибо тебе, – продолжает стоять ровно. Странный он сегодня, то обнимается, то стоит как статуя. – Пошла я.

– Спокойной ночи, – всё в той же неизменной позиции.

– Спокойной, – да какая разница, когда раскрасневшаяся от мороза, я бегу по лестнице ввысь, чтобы залезть под тёплый душ, а отогревшись с улицы, плетусь на ватных ногах до кровати. И уморительный же выдался сегодня денёк.

Ночью я снова просыпаюсь от непонятного мне скрежета. Нет сил, чтобы мыслить и анализировать, а может, это шумят соседи – закрываю глаза, проваливаясь дальше.

Звонит телефон. На автомате продолжаю его отключать. После пятого звонка не выдерживаю, смахивая вызов в зелёную сторону.

– Алло, – кто же это может быть в такую рань? Даже не обратила внимание на номер или имя звонившего.

– Доброе утро, это Макс, – от его баритона бросает в дрожь.

– Я сплю, – говорила же ему, чтобы звонил после двенадцати. – Чего так рано?

– Не рано, – замечательно, только с утра пораньше мне ещё не хватало споров на тему «рано – не рано».

– А разве полпервого – это не рано? – на автомате выдаю время с экрана телефона. Что же это такое? Я опять несу ерунду. – Нет, не рано, это как просила, но я всё равно ещё сплю.

– Ты долго не отвечала на звонки, – как ни в чём не бывало продолжает он. – Я переживал, – спорить не буду, приятно это слышать. – Что с твоим голосом, тебе плохо?

– Сейчас же ответила, – протяжно вздыхаю, зачем говорить много фраз об одном и том же. – Нет. Ты меня разбудил, поэтому хрипота есть в голосе. Да какая разница!? – так, надо стараться быть более доброжелательной с утра. – Спасибо за заботу, я сплю дальше, – кладу трубку.

Да, поспешила я вчера с весельем. И как можно быть доброй прелестью, когда жутко трещит голова, при этом ещё слегка тошнит. Мысли возвращают меня к словам Максима о докторе. Прав был этот темноглазый незнакомец с сильными руками. Бесят эти невольные комплименты!

– Стоит обратиться к врачу, – высказав мысли вслух, я поднимаюсь с постели. Странно, нога у меня вчера не болела, зато сейчас с первым шагом начала ныть.

Всё как обычно – умыться, одеться, есть не хочется. Медленно бреду до автобусной остановки. Мысли витают вокруг Максима. Так, хватит о нём вспоминать! Это просто происшествие, мне совсем не хочется снова услышать его голос или опять оказаться в его крепких объятьях.

– Да, Карина? – пытаюсь переключить ход мышления, обращаясь сама к себе. – Зачем думать о человеке, которого совсем не знаешь. Подумаешь, какой-то мужчина, на вид лет тридцати, высокий, точно на полторы головы тебя выше, где-то под метр восемьдесят. У многих же крепкое телосложение и бархатный голос. И устойчивая нервная система.

– Именно, много таких, – не уступаю в своём же вымышленном споре.

Наверное, я обошлась сурово, это же не его вина, что меня вынесло на проезжую часть. И подумаешь, практически на зелёный свет. Практически – это не зелёный. Он вообще мог отправиться дальше по своим делам, а не довозить меня до дома, предлагать помощь, да и с утра звонить чётко по расписанию, с двенадцати дня. Одно успокаивало, я всё же принесла извинение. Да, не столько раскаявшись, сколько полагалось, но лучше, чем ничего.

Как же хочется, чтобы он позвонил мне снова. Ненормальная! То отшила, то хочу, чтоб он позвонил. Тем более после такого сугубо раздражительного разговора, который состоялся между нами утром, он не решится мне звонить. Зачем?

Приехал мой автобус. Быстро заскочив в чуть приоткрывшуюся дверь, я занимаю любимое место – передний ряд салона, прямо за водителем, возле окна. В таком уединении, нарушенном лишь однажды появлением кондуктора, я добираюсь до своей остановки.

Переступаю порог приёмного отделения, в нос сразу ударяет стойкий запах спиртовых тампонов, бинтов и чего-то ещё, свойственного только больницам. Всё же, несмотря на мрачность, которой так и сочился воздух, встречает меня здесь радушная группа больных. На мимолётный взгляд, состоявшая из тринадцати-пятнадцати человек. Не успеваю продвинуться внутрь, как волна оценивающего взгляда скользит по мне, но самое любопытное ожидает впереди.

– Девушка, вы очередь заняли? – вдруг слышу хриплый голос из тёмного угла. Даже успеваю покрыться мурашками от одного только вида говорящего человека. Это старик, чьи глаза, словно тихий океан, бездонные и пусто-голубые, всматриваются в меня из огромных впадин, окружённых чёрным контуром.

– Не обращайте на него внимания, – открываю рот для ответа, ко мне вновь обращаются, на этот раз, с другой стороны. – Он уже всех здесь достал, а вы как свеженькая кровь, – далеко не самый желанный комплимент.

– Молчи, женщина, – и снова этот кряхтящий звук, старик попытался взять полномочия в свои руки.

– Угомонись! – голос принадлежит женщине, достигшей, наверное, шестидесятилетнего возраста. Она сидит под окном. Поток солнечного света, осветивший её, так и излучается ко всем собравшимся. Он наполняет всех вокруг светом тепла, кроме мрачного старика, сидевшего в тёмном углу. – Какая-то вы бледненькая, – молвит она, скорее озвучивая вердикт, нежели проявляя сочувствие. Улыбка, возникшая во время слов, приводит в движение мимику. Морщины лишь слегка оставили свой след, сквозь который проглядываются блёклые воспоминания от красоты былой молодости.

Эти два посетителя больницы – противоположность друг друга, которая резко выделяется на фоне остальных. Пожалуй, только для того, чтобы между сухим стариком и сочной женщиной завязался разговор, меня отправила сегодня сюда судьба. Сутью же разговора являлся ничто, и не кто иной, как я.

– Худая такая, поэтому и бледная. Нечего по больницам шататься, лучше колбасы бы себе купила, – почти крича, насколько позволяет ему охрипший голос, рычит старик. – Имя назови! Имя! Я не верю!

Не успев проникнуться всей атмосферой собравшихся, я на протяжении целых пяти минут молча продолжаю стоять на пороге, наблюдая за перепалкой взглядов, нежели фраз, между этой парой. Обратив внимание на других посетителей, в чьих взорах стоит некий немой вопрос о том, что столько времени можно было делать стоя, я обращаюсь ко всем.

– Здравствуйте, а кто последний? – решаюсь на вопрос.

– За мной, – отвечает мне парень, примерно моего возраста или чуть старше.

Вот я и занимаю своё место в этой очереди, разбавляя создавшуюся компанию.

– Девушка, ваше имя? – вопрос от сухого старичка, который не перестаёт сверлить взглядом.

– Карина, – скрывать не стала.

– Интересно, – да ладно, не сказать, чтобы моё имя было таким редким для столь сильного интереса. Поёжившись от пристального взгляда, отворачиваю голову в сторону, как бы намекая на нежелание продолжать разговор.