– На поцелуи, – кокетливо ответила она и улыбнулась Киру.

Я быстро раскусил ее план. Это представление было сделано только для одного-единственного зрителя. Алиса хотела поцеловать Кира, а мы с Жекой являлись декорациями. Мебелью. Или массовкой в фильме, в котором у Алисы главная роль. Она одновременно сторонилась людей и пыталась оказаться в центре внимания. Алиса была создана из противоречий. Я разозлился и сжал челюсти до легкой боли. Мысли заволокло туманом. Я тряхнул головой, чтобы избавиться от него. Темная прядь волос упала на глаза. Тягучие мысли неуклюже двигались в голове, и, пока я думал, убрать прядь или оставить как есть, ветер сдул ее с моего лица.

– Так начнем? – Жека посмотрела на меня. – Крути бутылочку. На кого укажет горлышко, того ты и поцелуешь.

С сомнением я раскрутил бутылку. Она была легкая, почти пустая, поэтому крутилась быстро, все время уходя влево. Когда горлышко указало на Жеку, я издал тихий вздох. Ладони тут же вспотели.

– О-о-о-о… – Алиса тихонько рассмеялась и ободряюще хлопнула меня по плечу. – Давай, Ромео, только без смертей…

На мгновение мне показалось, будто губы Алисы яркой кляксой стекли по подбородку и упали в песок. Я тряхнул головой, а когда вернулся взглядом к лицу Алисы, все было в порядке. Я перевел взгляд на Жеку, пытаясь уловить ее эмоции. Она легонько подалась ко мне, и я заметил язык, мелькнувший между губ и оставивший на них влажный след. Я чувствовал себя яичной скорлупой, которая могла расколоться даже от самого легкого прикосновения. Закрыв глаза, я наклонился и быстро коснулся сухими губами губ Жеки. В горле пересохло, и мне захотелось пить.

Я отстранился и только спустя несколько секунд открыл глаза. По моим представлениям, первый поцелуй должен быть особенным: с трепетом в груди, с фейерверками и электричеством на кончиках пальцев. На деле я почувствовал только щекотное дыхание на щеке и влажные губы на своих губах.

– Все случается в первый раз. Особенно когда тебе шестнадцать лет. – Алиса хихикнула мне в ухо.

Мы переглянулись, и Жека раскрутила бутылочку. Я потрогал пальцами губы, словно теперь они должны были стать другими. Кир проследил за моим жестом и улыбнулся. Я смутился.

Горлышко бутылки указало на Алису. Они тихо рассмеялись и быстро чмокнулись в губы.

– Никогда раньше не целовала девочек, – доверительно сообщила нам Жека. – А ты? – Она посмотрела на меня.

– Я тоже раньше никогда не целовал девочек.

– Дурак. Я о другом…

Не получив ответа, она вновь раскрутила бутылочку. Мы с Жекой поцеловались еще пару раз, но поцелуи были быстрыми и смазанными. Едва ли я ощутил ее губы или смог запомнить, чтобы после воссоздавать их в воспоминаниях. Когда горлышко показало на Алису, я скривился.

– Фу! Это отвратительно… Ни за что.

– Согласна. – Алиса кивком подтвердила мою мысль. – Я скорее поцелую жабу, чем тебя. В таком случае хотя бы есть шанс, что она превратится в принца…

– Ты слишком высокого мнения о себе. Жабе ты, может, и понадобишься, а вот принцу…

– Так, ребята, не ссорьтесь. – Кир подсунул мне бутылку. – Просто раскрути еще раз.

Я кивнул и раскрутил бутылочку. Перед тем как она успела остановиться, Жека прижала ее ладонью к земле так, чтобы горлышко указало на Кира.

– Ну а что? – Она вскинула брови под моим вопросительным взглядом и ухмыльнулась. – Со мной же ты уже целовался. С Алисой не хочешь. Не нужно быть оракулом, чтобы понять, что остался только Кир.

– Но это нечестно, – шепотом возразил я. – Почему бы мы не могли поцеловаться еще раз?

Жека рассмеялась.

– Давай, я же поцеловала Алису. И до сих пор жива.

– Это только пока…

Я взглянул на Кира. Он сидел в позе лотоса и спокойно смотрел на меня. По взгляду я не мог понять, о чем тот думал, поэтому остался на месте.

– Ну… – Алиса нетерпеливо подтолкнула меня в плечо.

Не успев смерить Алису раздраженным взглядом, я почувствовал движение рядом с собой. Когда чужие губы прикоснулись к моим, я инстинктивно закрыл глаза, как делал это с Жекой. Ресницы пощекотали щеку. Длинные пальцы мимолетно погладили шею под линией роста волос, растерев капельки пота. Как только я приоткрыл губы, перед лицом оказалась пустота. Я шумно втянул воздух под довольные возгласы Алисы и Жеки, а когда открыл глаза, все сидели на своих местах. Их лица казались белыми масками. Я быстро моргнул и вновь почувствовал жажду, раздиравшую горло.

Я почти физически ощущал взгляд Кира. Жара плавила не только мысли в голове. Сейчас моя душа, мягкая и податливая, напоминала разогретый на солнце пластилин. Я, открытый миру, был готов согласиться на что угодно.

Вскоре бутылочка всем надоела.

– Идемте купаться! – Жека потянула Кира в воду. – Ну, чего отстали?

Вязкий морок рассеялся.

– Нам пора домой. – Я старался быть голосом разума Алисы. Я говорил тихо, чтобы слышала только она. – Ты же знаешь, что будет, если…

– Если, если, если… Сколько можно, Матвей? Тебе самому не надоело? Идем! – Она взяла меня за руку и с силой потащила вперед.

На самом деле мы оба понимали, что сейчас мамины слова и запреты – пустой звук. Сегодня я ощутил это особенно остро. Мама выстраивала клетку из воздуха, думая, что та сможет удержать нас.

– Алиса…

– Еще полчасика, и домой. Обещаю.

Белки глаз покраснели. Обрамленные светлыми ресницами, они казались неестественно тусклыми и сухими, словно Алиса выплакала все слезы.

– Ладно, – сдался я. – Но только полчаса.

– Хорошо, мамочка!

Как только я сделал шаг, раздался крик Жеки.

В тот день я действительно отыскал темные пятна в душе, и их оказалось гораздо больше, чем я предполагал. Они разрастались подобно черной дыре в космосе. Если душу просветить рентгеновским лучом, на снимке обязательно найдутся темные пятна. Моя терра инкогнита. Я обнаружил ее, когда позволил себе довериться случаю.

Я стоял напротив маленькой репродукции картины Караваджо «Призвание апостола Матфея». Каждый раз я оказывался перед ней, когда хотел исповедаться. Она – мой священник и мой палач, я доверял ей все исповеди и откровения. Репродукция, приклеенная кусочками прозрачного скотча, висела на бежевой стене маминой спальни. На мой взгляд, поступать так с творением барочной эпохи – настоящее кощунство, но мама была непреклонна. Картина пережила не одну семейную бурю. Однажды я сорвал ее со стены, а тусклые уголки, намертво зафиксированные скотчем, остались на обоях, как оторванные крылья бабочек. Во время затишья я постарался приклеить репродукцию обратно. Та, местами затертая, с белыми полосами от сгибов, не несла в себе совершенно никакой ценности. Ее значимость заключалась в воспоминаниях, запечатанных в ярких образах Караваджо. Когда я заходил в мамину спальню, взгляд в первую секунду цеплялся за репродукцию: в одинокой комнате она смотрелась неуместной кляксой, как будто мама повесила на стену первое, что попалось под руку, чтобы спрятать плесневое пятно на обоях.

Мы любили слушать мамину историю, связанную с этой картиной. В рассказах мамы все время появлялись новые подробности, словно она забывала, о чем уже успела рассказать. Историю, которую мы слышали десятки раз, я знал наизусть. Может быть, то была красивая сказка, придуманная для нас. Прошлое нельзя изменить, но никто не говорил, что его нельзя выдумать. Если в выдумку поверит хотя бы один человек, значит, с чистой совестью можно считать вымысел реальностью. Мы садились у ног мамы, и она, пользуясь властью над нами, медлила и томно вздыхала, удерживая интригу.

– Когда я была беременна тобой, у меня совершенно ничего не складывалось в жизни, – однажды сказала мама, перебирая волосы у меня на макушке. – Все шло под откос, и я даже несколько раз задумывалась о том, чтобы прекратить мучения… Меня останавливало одно. – Она перевела многозначительный взгляд на Алису, и та быстро кивнула. В темноте Алиса казалась лучиком света. – Я не могла оставить ее в этом гадком мире, ведь у нас, кроме друг друга, никого нет, но и жить я так тоже не могла. Как только я забеременела тобой, Матвей, начались проблемы. Весь мир был против нас. Ужасный токсикоз, слабость, тонус… вечно отекшие ноги. У меня пучками выпадали волосы. Даже после родов жизнь не стала легче, да и ты выжил только благодаря акушерке. Родился с пуповиной, обмотанной вокруг шеи. Еще бы чуть-чуть, и… Наверное, случилось чудо.