Она идет по рядам в поисках привычных покупок.

– Привет, Старр. Привет, дядя Мэверик.

– Привет, Кения, – отвечает папа, хотя он ей не дядя, а отец ее брата. – Все хорошо?

Она возвращается с гигантской пачкой острых «Читос» и «Спрайтом».

– Ага. Мама спрашивает, у вас ли ночевал мой брат.

Вечно Кения называет Сэвена своим братом, как будто он принадлежит ей одной. Ужасно бесит.

– Скажи маме, что я чуть позже ее наберу, – отвечает папа.

– Лады. – Кения расплачивается и выразительно смотрит мне в глаза. Потом еле заметно кивает в сторону.

– Пойду подмету между рядов, – говорю я папе.

Взяв метлу, я направляюсь к полкам с фруктами и овощами в конце магазина. Кения следует за мной. На полу валяются виноградинки – свидетельство того, что красноглазые парни дегустировали виноград перед покупкой.

Не успеваю я взяться за дело, как Кения произносит:

– Я слышала про Халиля, Старр… Мне очень жаль. Ты в порядке?

Я с трудом киваю.

– Я просто… просто не могу в это поверить, понимаешь? Мы с ним давно не виделись, но…

– Все равно больно, – заканчивает за меня Кения.

– Да.

Черт, я чувствую, как к глазам подступают слезы. Я не буду плакать, не буду плакать, не буду…

– Я вроде как даже надеялась, что зайду сюда, а он тут, – шепчет Кения. – Как раньше. Стоит в своем отвратном фартуке и рассовывает продукты по пакетам.

– В зеленом, – бормочу я.

– Ага, и увлеченно затирает, что женщинам нравятся мужчины в униформе.

Я смотрю в пол. Если сейчас заплачу, то, наверное, уже не смогу остановиться.

Кения открывает «Читос» и протягивает мне. Старое доброе заедание эмоций.

Я засовываю руку в пачку и беру пару чипсин.

– Спасибо.

– Не вопрос.

Мы стоим и жуем.

Халиль должен стоять и жевать с нами.

– Так, э-э-э… – хрипло начинаю я. – Что там у вас вчера было с Деназией?

– Подруга. – В голосе Кении вдруг вспыхивает столько энтузиазма, словно ей ужасно не терпелось поделиться этой историей. – До суматохи Деванте сам ко мне подошел и попросил у меня номер.

– А он разве не парень Деназии?

– Ты что! Деванте себя ограничивать не станет. Но Деназия все равно к нам подошла и стала выкобениваться. Потом начали стрелять, и мы с ней обе выбежали на улицу… А там я дала ей в морду. Было жесть как смешно, жаль, ты этого не видела!

Лучше бы я видела это, чем Сто-пятнадцать. Или Халиля, вперившего взгляд в небо.

Или лужу крови.

Живот снова скручивает.

Кения машет рукой у меня перед глазами.

– Эй, все хорошо?

Я моргаю, и Халиль с копом исчезают.

– Да, все нормально.

– Точно? Что-то ты совсем притихла.

– Точно.

Она перестает допытываться и посвящает меня в подробности второго раунда мести, запланированной для Деназии.

Вскоре папа зовет меня к кассе. Когда я подхожу, он вручает мне двадцатку.

– Возьми мне у Рубена говяжьих ребрышек. А еще…

– Картофельный салат и жареную окру[26], – говорю я. Он всегда заказывает их по субботам.

– Лучше всех своего папу знаешь. – Папа целует меня в щеку. – И себе возьми что захочешь.

Мы с Кенией выходим из магазина и ждем, когда проедет гудящая от музыки машина. Ее водитель так сильно откинулся в кресле, что кажется, будто в ритм песни качается только кончик его носа. Когда она уезжает, мы переходим дорогу и идем к ресторанчику «У Рубена».

Уже снаружи мы улавливаем ароматный дымок, доносящийся из помещения вместе с блюзом. Внутри стены увешаны фотографиями борцов за гражданские права, политиков и обедавших здесь знаменитостей вроде Джеймса Брауна[27] и Билла Клинтона до шунтирования. А еще здесь есть фото доктора Кинга и молодого мистера Рубена, а кассира от посетителей отделяет пуленепробиваемая перегородка.

Простояв в очереди пару минут, я принимаюсь обмахиваться ладонью, как веером. Здешний кондиционер не работает уже несколько месяцев, и от кухни по всему зданию расходится жар. Когда очередь наконец доходит до нас, мистер Рубен здоровается из-за перегородки с почти беззубой улыбкой.

– Старр, Кения, привет! Как поживаете?

Он один из немногих местных, кто зовет меня по имени. Не знаю как, но ему удается запоминать имена всех и каждого.

– Здрасьте, мистер Рубен, – говорю я. – Моему папе как обычно.

Он записывает все в блокнот.

– Хорошо. Ребрышки, картофельный салат и окра. А вам двоим крылышки барбекю и картошку фри? Старр, милая, и тебе дополнительный соус?

Он и заказы наши помнит.

– Да, сэр, – отвечаем мы.

– Хорошо. А теперь расскажите, как себя вели: в неприятности не попадали?

– Нет, сэр, – врет Кения и глазом не моргнув.

– Тогда как насчет фунтового кекса[28] за счет заведения? В награду за хорошее поведение.

Мы соглашаемся и благодарим его.

Но даже если бы мистер Рубен знал про драку Кении с Деназией, он бы все равно предложил кекс. Такой уж он добряк. Он дарит детишкам бесплатные обеды, когда они приносят табели с оценками. Если оценки хорошие, он снимает с табеля копию и вешает на «Звездную стену». А если плохие, то ради бесплатной порции достаточно лишь пообещать, что исправишься.

– На все про все уйдет минут пятнадцать, – поясняет мистер Рубен.

Это значит, что надо сесть и ждать, пока не назовут наш номер. Мы находим свободный столик рядом с какими-то белыми мужчинами. В Садовом Перевале белых встречаешь нечасто, а если и встречаешь, то, как правило, в ресторанчике у мистера Рубена. Мужчины смотрят новости на телике, висящем под потолком.

Я жую острые «Читос» Кении. С сырным соусом было бы гораздо вкуснее.

– В новостях что-нибудь говорили про Халиля? – спрашиваю я.

Кения неотрывно смотрит в телефон.

– Я что, по-твоему, смотрю новости? Вот в твиттере кое-что было.

Я жду. Между историями про жуткую аварию на автостраде и найденный в парке мусорный мешок с живыми щенками показывают сюжет: полицейский открыл стрельбу, ведется расследование. Даже имени Халиля не называют. Бред собачий.

Получив еду, мы возвращаемся в магазин, но едва переходим дорогу, как рядом с нами тормозит серая «БМВ»; басы из нее рвутся так, будто у машины бьется сердце. Водительское окно опускается, и наружу вырывается облако дыма, сквозь которое нам улыбается мужская статридцатикиллограмовая версия Кении.

– Как дела, принцессы?

Припав к двери, Кения целует его в щеку.

– Привет, папуль.

– Привет, Старр-Старр, – говорит он мне. – Что, даже не поздороваешься со своим дядюшкой?

Никакой ты мне не дядюшка, хочу сказать я. Ты мне вообще никто. И если еще хоть раз притронешься к моему брату, я…

– Привет, Кинг, – наконец выдавливаю я.

Его улыбка угасает, словно он прочел мои мысли. Он затягивается и выпускает дым уголком рта. Под левым глазом у него набиты две слезы – значит, он отнял две жизни. Как минимум две.

– Вижу, вы ходили к Рубену. Вот, возьмите. – Он протягивает нам две плотно свернутые пачки денег. – Это вам заместо того, что вы потратили.

Кения без лишних раздумий берет свою пачку, но я к его грязным деньгам притрагиваться не собираюсь.

– Нет, спасибо.

– Ну же, принцесса, – подмигивает Кинг. – Возьми денег у крестного.

– Не надо, обойдется, – произносит папа.

Он подходит к нам, опускается к водительскому окну и, оказавшись лицом к лицу с Кингом, обменивается с ним особым рукопожатием, состоящим из кучи движений, отчего я в очередной раз удивляюсь тому, как они вообще их запоминают.

– Большой Мэв, – осклабившись, говорит отец Кении. – Че как, Король?

– Не называй меня так.

Папа отвечает негромко и беззлобно – таким тоном, каким я прошу не класть мне в бургер лук или майонез. Когда-то папа рассказал мне, что родители Кинга[29] назвали его в честь той самой банды, к которой он позже присоединился. Именно поэтому имена важны: они определяют нашу жизнь. Кинг стал Королем с первым глотком воздуха.