Я показываю ему средний палец, а он вытягивает губы и издевательски чмокает воздух. Мы не виделись несколько месяцев, но уже ведем себя как ни в чем не бывало.

Халиль берет со столика салфетку и вытирает выпивку с джорданов. Это третьи ретро – вышли пару лет назад, но, зуб даю, на нем совсем новенькие. Стоят они около трех сотен баксов, и то если повезет найти на eBay сговорчивого продавца. Крис вот нашел. А свои я взяла почти даром – за сто пятьдесят, но только потому, что ношу детские размеры. Благодаря моим маленьким ножкам мы с Крисом можем носить одинаковые кроссы. Да, мы из таких парочек – зато, блин, выглядим стильно. И если он прекратит заниматься фигней, все у нас будет замечательно.

– Крутые кроссы, – говорю я Халилю.

– Спасибо.

Он скребет по джорданам салфеткой. Меня передергивает. С каждым его движением обувь отчаянно зовет меня на помощь. Честно, каждый раз, когда кто-нибудь неправильно чистит кроссовки, где-то в мире умирает котенок.

– Халиль, – говорю я, еле сдерживаясь, чтобы не вырвать салфетку у него из рук. – Либо аккуратно води вперед-назад, либо просто прикладывай. Тереть не надо, честное слово.

Он с ухмылкой поднимает на меня взгляд.

– Окей, мисс Сникерхед[9]. – И, слава Чернокожему Иисусу, теперь салфетку он просто прикладывает. – Я же из-за тебя облился, так что могу затребовать с тебя чистку.

– Это обойдется вам в шестьдесят баксов.

– Шестьдесят?! – возмущенно выпрямляется он.

– А ты думал! Будь у них прозрачная подошва, взяла бы все восемьдесят. – Попробуй такую отмой. – Комплект для чистки тоже прилично стоит. Ну а ты, по ходу, отлично зарабатываешь, раз смог их себе позволить.

Халиль, будто не слыша меня, делает глоток.

– Блин, крепкая штуковина. – Потом ставит стаканчик на стол. – Слушай, передай своему папе, что нам надо поговорить. Я с ним кое-что обсудить хочу.

– Что именно?

– Это только взрослых касается.

– А ты у нас прямо взрослый.

– Старше тебя на пять месяцев, две недели и три дня. – Он подмигивает мне. – Видишь, не забыл.

Тут на танцполе поднимается шум. Люди перекрикивают музыку. Отовсюду доносится ругань. Моя первая мысль – что Кения, как и обещала, добралась до Деназии. Однако голоса у кричащих ниже, чем у них.

Бах! Раздается выстрел. Я пригибаюсь.

Бах! Второй выстрел. Толпа несется к двери, и воплей становится все больше, поскольку всем и сразу выйти из здания невозможно.

Халиль хватает меня за руку.

– Идем.

Я никак не могу найти Кению – народу слишком много, и волосы завиты у каждой второй девушки.

– Но Кения…

– Забудь о ней, идем!

Он тянет меня сквозь толпу, расталкивает встречных и наступает им на ноги. Одного этого достаточно, чтобы схватить пулю. В поисках Кении мой взгляд скачет с одного перепуганного лица на другое, однако ее нигде не видно. Я стараюсь не смотреть, кто стреляет и кто ранен. Если ничего не знаешь, то и настучать не получится.

Снаружи какая-то тачка на полной скорости уносится прочь, а народ в темноте бежит врассыпную, подальше от перестрелки. В полумраке Халиль ведет меня к припаркованной «импале» и проталкивает через водительское сиденье на пассажирское. В следующий миг машина с пронзительным визгом трогается с места, оставив суматоху в зеркале заднего вида.

– Вечно какое-то дерьмо, – бормочет Халиль. – Ни один движ без стрельбы не обходится.

Говорит он прямо как мои родители. Потому-то они меня, как сказала Кения, «никуда не пускают». По крайней мере, никуда в Садовом Перевале.

Я пишу Кении. Надеюсь, она в порядке. Сомневаюсь, что пули предназначались ей, но им не прикажешь, куда лететь.

Кения отвечает почти мгновенно.

Я в норме

Вижу эту сучку и собираюсь надрать ей зад

А ты где?

Нет, она серьезно? Мы только что от пуль бежали, а она уже готовится к замесу? Я даже не отвечаю на эту тупость.

У Халиля хорошая «импала» – без выпендрежа, как у некоторых парней. Дорогущих дисков я не заметила; на передних сиденьях потрескалась кожа. Впрочем, обивка в машине лаймового цвета, так что ее, по всей видимости, немного прокачали.

Я вожу пальцем по трещинке на сиденье.

– Как думаешь, в кого стреляли?

Халиль достает из выемки в дверце щетку для волос.

– Наверное, в кого-нибудь из Королей, – говорит он, расчесывая волосы по бокам. – Я видел Послушников из Сада, когда приехал. Так и знал, что что-нибудь да случится.

Я киваю. Последние два месяца Садовый Перевал стал полем боя в какой-то дурацкой территориальной войне. Я сама родилась «принцессой» – потому что папа когда-то был членом банды «Королей», но потом он вышел из игры, и я потеряла свой уличный статус. Однако, даже не потеряй я его, я бы все равно не понимала, зачем воевать за улицы, которые никому не принадлежат.

Халиль прячет щетку и врубает на стерео какой-то старый рэп, который папа ставил тысячу раз. Я хмурюсь.

– Почему ты всегда слушаешь старье?

– Эй, уймись! Тупак – тема.

– Ага, был темой двадцать лет назад.

– Нет, и сейчас тоже. Вот, зацени. – Халиль тычет в меня пальцем – это значит, что он вот-вот разразится очередной философской тирадой. – Пак говорил, что Thug Life[10] расшифровывается как The Hate U Give Little Infants Fucks Everybody – вся ваша ненависть, которой вы пичкаете детей, в конце концов нас всех отымеет.

Я поднимаю брови.

– Чего-чего?

– Внимательно слушай! The Hate U – просто буква U – Give Little Infants Fucks Everybody. T-H-U-G L–I-F-E. То есть то, как общество относится к нам, подросткам, в конечном счете самому же обществу выйдет боком, когда мы окончательно слетим с катушек. Врубаешься?

– Блин. Кажется, да.

– Теперь понимаешь? Я же говорю, он актуален и сейчас.

Халиль поет и кивает в такт. Интересно, что же он делает, чтобы «всех отыметь»?.. Я догадываюсь, но надеюсь, что неправа. Поэтому хочу, чтобы он сам сказал.

– Ну так а чем ты был занят все это время? – спрашиваю я. – Пару месяцев назад папа сказал, что ты уволился из магазина, и с тех пор я тебя не видела.

Халиль наклоняется поближе к рулю.

– Куда тебя подкинуть – домой или к магазину?

– Халиль…

– Домой или к магазину?

– Если ты торгуешь этой дрянью…

– Старр, не суй нос куда не надо! За меня не волнуйся. Я делаю, что должен.

– Бред собачий. Ты же знаешь, мой папа может тебе помочь.

Он потирает нос, прежде чем солгать:

– Мне не нужна помощь, ясно? И от минимальной зарплаты, которую мне платил твой папа, помощи не было никакой. Я устал выбирать между светом и жрачкой.

– Я думала, твоя бабушка работает.

– Так и было, но потом она заболела. Эти клоуны из больницы обещали, что все будет как прежде, но через два месяца ее уволили. А все потому, что она уже не могла работать как следует, ведь на химии здоровенные мусорные мешки особо не потягаешь. – Он качает головой. – Забавно, да? Ее уволили из больницы по болезни.

В «импале» повисает тишина, и только Тупак спрашивает: в кого ты веришь? Я не знаю.

У меня снова жужжит телефон. Либо Крис продолжает просить прощения, либо Кения просит помочь ей разделаться с Деназией. Но нет – на экране эсэмэски от старшего брата, написанные большими буквами. Не понимаю, почему он так пишет. Наверное, думает, что это меня пугает, хотя на самом деле только выбешивает.

ТЫ ГДЕ?

НАДЕЮСЬ, ВЫ С КЕНИЕЙ НЕ НА ТОЙ ТУСОВКЕ

Я СЛЫШАЛ ТАМ СТРЕЛЯЛИ

Хуже заботливых родаков только заботливые старшие братья. От Сэвена меня не спасет даже Чернокожий Иисус.

Халиль ненадолго задерживает на мне взгляд.

– Сэвен, да?

– Как ты догадался?

– Когда он с тобой говорит, у тебя такой видок, как будто ты хочешь кому-нибудь вмазать. Помнишь, когда на твой день рождения он без умолку советовал тебе, какие желания загадать?