Литмир - Электронная Библиотека

Мы уезжаем, и я вспоминаю, как Халиль бежал к машине, когда меня забирали домой, и на солнце сияли его глаза и жирные проблески кожи между косичками. Вот он постучит в окно, я его опущу, а он осклабится, сверкая кривыми зубами, и скажет: «Счастливо – в попе слива!»

Раньше я бы похихикала, оголив кривые зубы, а сейчас плачу. Когда человека не стало, прощания с ним ранят сильнее всего. Я представляю, как Халиль стоит у окна машины, и улыбаюсь: «Чао-какао!»

Пять

Утром в понедельник, когда мне предстоит разговор с детективами, я ни с того ни с сего начинаю рыдать во время глажки и сворачиваюсь клубком у себя на кровати. Утюг в руке выпускает пар. Забрав его у меня, дабы я не прожгла герб Уильямсона на своей поло, мама принимается разминать мне плечи.

– Поплачь, Чав, поплачь.

Потом мы всей семьей тихо завтракаем на кухне – одного только Сэвена нет за столом. Он провел ночь дома у своей мамы.

Я сижу, уставившись на вафли. Меня тошнит от одной мысли, что мне придется ехать в участок и говорить с полицейскими, а при взгляде на еду становится только хуже.

После завтрака мы, как всегда, переходим в гостиную и складываем ладони в молитвенном жесте под обрамленным постером «Программы десяти пунктов». Папа начинает молитву.

– Чернокожий Иисус, оберегай детей моих, – говорит он. – Отведи от них все злое и дай силы отличить змей от друзей их. Даруй им мудрость, объясни, как постоять за себя. Помоги Сэвену с ситуацией дома у его мамы и дай ему знать, что он всегда может вернуться к нам. Благодарим тебя за чудесное и непредвиденное исцеление Секани, случившееся сразу, как он узнал, что в школе будет пицца.

Я исподтишка кошусь на Секани: он сидит с широко открытыми глазами и отвисшей челюстью. Потом хмыкаю и снова зажмуриваюсь.

– Будь рядом с Лизой в больнице, пока она помогает народу твоему. Господи, помоги моей девочке преодолеть ее нынешние трудности. Даруй ей покой и помоги сегодня днем говорить правду. И наконец, дай сил мисс Розали, Кэмерону, Тэмми и Бренде – у них сейчас очень тяжелое время. Молюсь во имя твое, аминь.

– Аминь, – хором повторяем мы.

– Пап, зачем ты меня так подставил перед Чернокожим Иисусом? – жалуется Секани.

– Он и без того знает правду, – отвечает папа, убирая крошки из уголков глаз Секани и поправляя воротник его поло. – А я пытаюсь помочь и прошу его быть к тебе милосерднее.

Потом он притягивает меня к себе.

– Ты как, справишься?

Я киваю, уткнувшись ему в грудь.

– Ага.

Я бы просидела в его объятиях хоть целый день – это одно из немногих мест, где Сто-пятнадцать не существует и можно забыть о беседе с копами, – но мама говорит, что нам нужно выезжать, пока не начался час пик.

Не подумайте, водить я умею (получила права через неделю после шестнадцатилетия). Но машина у меня появится, когда я сама смогу за нее заплатить. Я сказала родителям, что из-за школы и баскетбола на работу у меня нет времени, на что они ответили, что и на машину у меня времени тоже не будет. Вот такая фигня.

Если повезет, до школы нам ехать сорок пять минут, если нет, то целый час. Секани не обязательно сидеть в наушниках – мама не поносит всех и каждого на дороге. Она мурлычет себе под нос госпелы[34] с радио, повторяя: «Боже, дай мне сил, дай мне сил».

Мы съезжаем с автострады на Ривертонских Холмах и едем мимо районов с пропускными пунктами на въезде. В одном из них живет дядя Карлос. Как по мне, так это очень странно – обносить район воротами. Чего этим добиваются? Пытаются никого не впускать или наоборот – не выпускать? Если однажды воротами обставят Садовый Перевал, то нас определенно ждет и то и другое.

Школьный двор тоже огорожен; здания здесь новые и современные, с кучей окон и бархатцами вдоль дорожек.

Мама сворачивает к начальной школе.

– Секани, ты айпад взял?

– Да, мэм.

– А обеденную карточку?

– Да, мэм.

– А спортивные штаны? Надеюсь, у тебя и сменка есть.

– Да, есть, мам. Мне уже почти девять. Ты можешь мне хоть капельку доверять?

Мама улыбается.

– Ну хорошо, здоровяк. Поцелуешь на прощание?

Секани тянется к водительскому креслу и целует ее в щеку.

– Люблю тебя.

– И я тебя люблю. Не забудь, сегодня за тобой заедет Сэвен.

Секани бежит к своим друзьям и смешивается с толпой детишек в одинаковых брюках и поло. Мы едем к моей школе.

– Ну ладно, Чав, – произносит мама. – После школы Сэвен привезет тебя в больницу, а оттуда мы поедем в участок. Ты уверена, что хочешь говорить с копами?

Нет. Но дядя Карлос обещал, что все будет хорошо.

– Я готова.

– Хорошо. Позвони мне, если поймешь, что не высидишь в школе весь день.

Стоп, так я могла остаться дома?

– Тогда зачем ты меня вообще сюда привезла?

– Затем, что тебе пора выйти из дому и побыть где-то вне нашего района. Хотя бы попробуй, Старр. Прости, если прозвучит грубо, но то, что Халиля нет в живых, не означает, что жизнь остановилась и для тебя. Понимаешь, малыш?

– Ага.

Я знаю, что мама права, но мне все равно как-то не по себе.

Мы останавливаемся.

– Мне ведь не нужно спрашивать у тебя, взяла ли ты с собой свои моднейшие шорты?

Я смеюсь.

– Нет. Пока, мам.

– Пока, малыш.

Я выхожу из машины. Ну, по крайней мере, впереди семь часов, в течение которых мне не придется говорить про Сто-пятнадцать. И про Халиля тоже. Я буду обычной Старр в обычном Уильямсоне, словно это самый обычный день. Просто клацну переключателем в мозгу – и вот я Старр-из-Уильямсона. Старр-из-Уильямсона не употребляет сленг, в отличие от своих белых друзей, которые любят повторять за рэперами. Белых друзей сленг делает крутыми, а ее – оборванкой. Когда кто-то злит Старр-из-Уильямсона, она держит язык за зубами, чтобы никто ненароком не подумал, что она озлобленная чернокожая девушка. Старр-из-Уильямсона дружелюбна. Она не позволяет себе косых взглядов. Старр-из-Уильямсона не идет на конфликт. В общем, Старр-из-Уильямсона не дает никому повода обзывать ее девчонкой из гетто.

Терпеть себя за это не могу, но все равно продолжаю так жить.

Я перебрасываю рюкзак через плечо. Он у меня, как всегда, под цвет джорданам – сине-черным, одиннадцатой модели, как у самого Майкла Джордана[35] в «Космическом джеме». Я месяц зарабатывала на них, работая в магазинчике. Я ненавижу одеваться как все, и «Принц из Беверли-Хиллз» кое-чему меня научил: видите ли, Уилл всегда носил школьный пиджак наизнанку, чем и выделялся из толпы. Поскольку я свою форму наизнанку носить не могу, то всегда хожу в крутых кроссах и рюкзак выбираю им под цвет.

Я захожу в вестибюль и ищу глазами Майю, Хейли или Криса, но никого из них не вижу. Зато замечаю, как все загорели на весенних каникулах. К счастью, я с загаром родилась.

Тут кто-то закрывает мне глаза.

– Майя, я знаю, что это ты.

Она хихикает и убирает руки. Я не высокая, но, чтобы закрыть мне глаза, Майе нужно встать на цыпочки. И эта коротышка всерьез хочет быть центровым в школьной команде по баскетболу… Волосы у нее всегда собраны в пучок на макушке – наверное, она думает, что так выглядит выше, но увы…

– Че как, мисс Никому-на-эсэмэс-не-отвечаю? – спрашивает она, и мы обмениваемся рукопожатием. Оно у нас не такое сложное, как у папы с Кингом, но нас устраивает. – Я уже решила, что тебя похитили инопланетяне.

– А?

Она показывает телефон со свежей трещиной во весь экран. Майя все время его роняет.

– Ты мне два дня не писала, Старр. Вообще не круто.

– Ой. – Я не проверяла телефон с того дня, как Халиля… со дня инцидента. – Прости. Заработалась в магазине. Сама знаешь, сколько там беготни. Как твои каникулы?

– Вроде ничего. – Она жует кислый мармелад. – Мы летали к бабуле с дедулей в Тайбэй. Я взяла в поездку кучу кепок и баскетных шортов и в итоге наслушалась фразочек в стиле «Почему ты одеваешься как мальчик?» и «Зачем ты играешь в мальчиковые игры?». Бла-бла-бла. Но хуже всего было, когда они увидели фотку Райана. Стали спрашивать, типа: «Он что, рэпер?»

вернуться

34

Жанр духовной христианской музыки, появившийся в конце XIX века и развившийся в первой трети XX века в США.

вернуться

35

Американский баскетболист, бывший игрок НБА, снявшийся в фильме «Космический джем».

12
{"b":"794185","o":1}