– Ладно тебе, может, просто поболтаем? Она не успела ничего ответить, как мальчик оттолкнул её, юркнул через узкий проход, занырнув под руку отца, и пустился вон. – А чё он там делал? – Отец испугался и съёжился. – Возвращал кое-что. – Она не успела придумать что. Неловко потоптавшись на пороге, тот ушёл. Оля несколько минут шагала по комнате, понимая, что так прощаться нельзя. Она вышла на общую кухню, но мальчика там не было. Гамаки на территории тоже были свободны. Будто внезапно отяжелев, она села на веранду и уткнулась в телефон. В очередной раз зашла на его страничку – фото менялось меньше года назад, а какой он здесь ещё ребёнок! И почему-то на этой мысли её память выдала картинку: за воротами отеля, под тенью дерева, стоит одинокая скамейка, и она поспешила туда. Мальчик сидел и старался храбриться, но смотрел всё равно умоляюще. Женщина села рядом. Положила ладонь на затылок, как кладут младенцу, чтобы держать его голову, пока не окрепли мышцы шеи. И поцеловала в бровь. Мальчик порывисто, словно в неравной схватке с врагом, поцеловал её по-взрослому. В то же мгновение в её голове всё перевернулось. Она открыла глаза, увидела того же мальчика, который вдруг стал ей противен. – Мы теперь встречаемся? – спросил он. У него были глаза отца. – Нет, мы не можем встречаться. Прости, зря я это сделала. Меня, честно говоря, и посадить могут. Мальчик, кажется, готов был заплакать. Женщину это обрадовало: значит, он всё правильно понял. – Никому не расскажем, ладно? – повторила она на всякий случай. Мальчик кивнул, и она скрылась за воротами. Вечер съел солнечный свет, и тёмный автомобиль подъехал к отелю. Со скамейки встали гогочущие парень с девушкой и одинокая женщина. – Давайте помогу, – сказал парень, наклоняясь к её чемодану. – Спасибо, я справлюсь, он лёгкий. – Оля поспешно закинула чемодан в багажник и села на место рядом с водителем. «Как хорошо, что завтра меня здесь не будет, но лучше бы уехать вчера или совсем не приезжать», – думала она, рассматривая проплывающие мимо дома. Потом обрушился ливень. В общей игре ветра и молний казалось, что по лужам, наперегонки с автомобилями, мчатся крупные рыбы, мерцая стальными спинами. В голове у женщины шумело, она всё считала воображаемых акул, когда на девятой наконец удалось забыть про мальчика. Она закрыла глаза, снова открыла – ливень за окном уже прошёл, но Оля его по-прежнему слышала. Сергей Круглов Сергей Круглов родился в 1966 году в Красноярске. Православный священник, служит в Спасском соборе города Минусинска. Стихи и проза издавались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дети Ра», «Сибирские огни» и многих других изданиях. Автор нескольких сборников стихов и публицистики, колумнист интернет-издания «Православие и мир». Лауреат литературных премий Андрея Белого (2008), «Московский счёт» (2008), Anthologia (за книгу стихов «Царица Суббота», 2016). Живёт в Минусинске. Звонко зерна застукали, дробно… Пророки Дети, дети, Крапивное семя, Наследники, дездичады, Неразличимые, как предметы, Замыленному глазу судорожного века! Вы – пророки, Грядущие в мир, и здесь уже. Пророки, позванные Богом В ночи по имени, посланные В дома ребёнка, спецприёмники, подвалы, В одинокие, неполные, однополые, безотцовые бизнес-семьи, В тоску, заботы, соития, смерти, лютые иллюзии будней, В мусорное кипение городов. Поколение пророков: Отчего, думаешь, этот Так зол, ненавидит и мать, и бабку, и педагога, Отчего в тетрадях острое и кровь чертит, На кого в кармане Китайский нож выкидной носит? Взгляни: разве не блистает В этом профиле огненная ярость, ревность Илии, коего ноздри Переполнил смрад Ваалов? А этот, аутично ФМ-раковинами залепивший уши, во что смотрит? Думаешь, в миры травы, в недра Электронных бродилок? Взгляни, взгляни в эти восхищённые очи, В зрачки, предела достигшие зренья, — Не новый ли Иезекииль зрит колесницу? Или она, полутора лет от роду, В серой фланелевой, некогда оранжевой, рубахе На четыре размера больше, с приютским Номером, по подолу выжженным хлоркой, Чей щетинистый аэлитный череп вытянут щипцами, Чей живот небесно-синё вздут рахитом, Чей лик терпелив, хмур, всепонимающ, Чьи дни и дни – стоянье В клетке кровати, полированье поперечин, Раскачиванье, оцепененье, — К полуночи очнувшись, На каком языке она в неслышный Собачий захлёб плачет? – на том же Древнем обессловеслом Языке скорби, На матерней жали брошенной малютки, На которой плакал в ночи Иеремия О городе, некогда многолюдном. Или этот, ещё в утробе Вписанный в прайс-листы фетальной индустрии, Нерождённым расчленяемый аккуратно, жадно: Ножницы в затылок, отсос мозга, коллапс черепа, кода, — Думаете, кусок безымянного мяса? — Нет, ангел боли Уже нарёк ему имя: это Захария, убитый заживо Между жертвенником и алтарём. Четвёртая раса: подонки. («Нет, представь, на днях взял В кредит мечту – уютную, утробную, моего размера, Розовую, сбыточную! Несу домой – и что же? Тут в подворотне подонки! Напали, из рук выбили, глумились, Растоптали мечту в стеклярусную пыль, в ноль! Их надо давить и вешать принародно, По телевизору казнь казать, чтоб другим неповадно! Подонки, подонки!») Казнь – показ – наказ: так и будет. Чтобы не раздражали, На площадях вас побьют камнями. Пророки, поколение подонков: Со дна, неутопимы, всплывают Пылающие глаголы Суда и жизни. Спас
Приходи ко мне поиграть, видишь, Какой Я пятикупольный слепил для тебя пряник. Разложил твои любимые игрушки: Свечечки, иконки, платочки. Приходи, Я тебя не напугаю, Ничем не потревожу, Дырки в руках и ногах, чтоб ты не видел, Аккуратно залеплю Сусальным пластырем. Приходи на пятнадцать своих минут, переведи запыхавшуюся душу, Поиграй, побрякай в кадилы-кропилы, Расскажи Мне свою хвастливую сказку, Свою жалобу, обиду, сопельку. Побудь со Мной, дай Подышать тебе в макушку, Подуть на твои ободранные коленки, Вытереть твои слёзы. Хочешь, буду для тебя чем хочешь: Буду Медовым, Яблочным, Ореховым – только завтра Приходи снова. |