Зрители ещё не успели встать с мест, как на подмостки выбежал непричёсанный мужчина в растянутой футболке и взял микрофон. Сейчас, спустя три года, казалось, что не может быть на свете человека более нелепого и глупого, чем он был в тот момент.
– Всем привет! Я Паша-чеканщик. Ради этой девушки я пошёл бы вой ной на Трою. Елена, прекраснейшая из смертных, я тебя люблю!
Зрители завопили и щедро осыпали оратора аплодисментами. Он ещё стоял на сцене, повернувшись к кулисам, но люди раньше его поняли, что продолжения в виде появления Елены не будет, и разошлись. Чеканщик не сразу почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча, – это был тот самый сосед, что подсказал название спектакля. Т огда-то он и рассмотрел его: худой, белобрысый, сдержанный. Интеллигент. Похож на школьного учителя.
– Пойдёмте выпьем чего-нибудь. Вам, наверно, голову напекло, – сказал он.
Чеканщик посмотрел сквозь него и рванулся к выходу. Лена, уже без живота, стояла неподалёку с труппой и курила.
– Лена, привет.
Она как будто не услышала.
– Ле-на-а! – крикнул он.
Ей пришлось подойти. Паша молчал и нервно посмеивался. Она смотрела на него как на что-то отвратительное. – Ну что это, блин, такое? Мне твои преследования да ещё тупые признания на фиг не нужны. У меня же парень, и ты об этом знаешь. Я уже не говорю про твою семейную ситуацию. Я никогда не давала никакого повода, ну ведь скажи?
Чеканщик не нашёл что ответить. Он не понимал ни Лены, ни себя – никого и ничего, только верил, что достоин настоящего и непреходящего счастья.
В тот же вечер на фестивале появилась жена. Он сидел один на берегу, когда его окликнули:
– Эй, чеканщик! Тебя там жена ищет.
– Жена? Вы не перепутали?
– Говорит, Паша зовут и он чеканщик.
Жена стояла у входа на КПП. Она приехала с завитыми волосами и накрашенными губами – чеканщик удивился её внезапной праздничности. Но, как и прежде, была жалка и несчастна. Он чувствовал её как металл, с которого забыли снять шлак.
– Ты не отвечаешь на сообщения, – выкрикнула издалека.
– Ты чего примчалась, мать? Из-за того, что не отвечаю?
Жена резко зашагала в сторону охраны.
– Тебя не пропустят. Ты не регистрировалась!
Охранник в самом деле не пропустил и продолжил с интересом наблюдать за семейной сценой.
– Домой поехали, – сказала жена властно, но звучало это всё равно жалко.
– Фестиваль завтра закончится, и приеду. А ты давай домой. Со мной всё в порядке.
Она швырнула сумку на землю и пустилась в ругань.
– Да заткнись ты, – приблизился он то ли чтобы закрыть ей рот, то ли чтобы напугать. – Ещё раз повторяю: ничего у нас с ней нет. Ты доконала уже ездить за мной. Вот здесь у меня это всё, – зажал своё горло. – Не собираюсь с тобой разговаривать, пока не перестанешь беситься, поняла? Надеюсь, ты где-то остановилась?
Они шли к хостелу; жена всхлипывала, он злился. Остановились у киоска, потому что у неё не было еды на вечер.
– О, а что это? – неожиданно спросила она, показывая на груду аппетитно блестящей выпечки.
– Хворост, нам каждое утро привозят. Свежий, очень вкусный, – ответила продавщица.
Паша купил ей хвороста, вина и пельменей. А потом они шли и вспоминали, как несколько лет назад отравились на море вафельными трубочками со сгущёнкой, а вдобавок подцепили вшей. Паша говорил, что хворост там тоже продавали, мужики каждый день ходили с тюками вдоль береговой линии и кричали: «Свежий хворост!» Но она, видимо, не знала, что это такое, и всегда брала трубочки. Жена этого не помнила и не спорила.
– И в детстве тебе наверняка готовили хворост, – говорил он, раздражаясь.
– Нет, точно не готовили, – отвечала она.
Из-за этого хвороста чеканщик воображал тогда, что жена не только для него чужая, но и для всего мира, что не родилась она, а возникла сама собой, как глюк в компьютерной игре. И не человек она вовсе, а набор случайных хромосом или чего-то ещё.
У входа в номер жена начала трясти его и молотить, потому что он не собирался оставаться у неё на ночь. Но тут же пришла в себя и, словно в приступе нежности, обняла и быстро заговорила, но чеканщик почувствовал, как её рука, сжимающая что-то, лезет в его карман. Паша схватил это «что-то», и оно шипами въелось в его кожу. Раскрыл ладонь и увидел мешочек с выглядывающими из ткани остриями иголок.
– Она приворожила тебя! Мне гадалка сказала, – заревела жена.
– Дура долбанутая, – будто выхаркнул чеканщик.
Силой вырвался из её рук и исчез. Правда, часом позже взял трубку после её настойчивых звонков и пообещал прийти завтра в кафе, чтобы ещё раз поговорить обо всём. Но не пришёл. А, подавленный и разбитый, словно в больнице, лежал на белом постельном белье в отельном домике. До конца не зная, идти или нет. И чтобы не принимать решения, просто уснул.
А жена в это время ждала его в прибрежном кафе с покачивающимися на потолке абажурами… Наверно, тогда и подсел к ней этот местный театрал, он же интеллигент, он же учитель. И она вышла за него замуж, родила двоих детей. От отчаяния или полюбила? Как так получилось, что на спектакле Паша подсел именно к нему? А теперь тот занял место рядом с его женой. Любит ли она его сейчас?..
Он не звонил жене первые полгода после Крыма. Тогда думал: исчезла, и бог с тобой, хорошо. Отвязалась. А потом увидел фотографии на её страничке и узнал его. И перестал представлять её чужой, случайной.
Если по матери он горевал два года, то сколько ещё будет вспоминать жену? Уже давно он начал представлять её ожидающей за столиком в кафе в красном платье, хотя такого у неё не было, с прямой спиной и любящим взглядом. Это видение стало центром его жизни. В зажёванных фантазиях он никак не мог коснуться жены или окликнуть, а лишь покачивался, как абажур. Сегодня в эту картину вмешалось море, которое наступало своими жилистыми волнами и топтало под собой и кафе, и жену, и его. «В Крыму произошло наводнение» – мелькали перед глазами слова.
Чеканщик открывает стеклянный шкаф и достаёт гравюру. Он изобразил на ней Лену в образе Венеры Боттичелли. Очень странно. Так много времени просидел над ней, столько яростных сил вложил, но не заметил, какая устрашающая Венера у него получилась: вырезанная на металле, она походила на ведьму своими длинными волосами и чёрными глазами. Проклятая Венера, забравшая у него жену.
А вечером, сидя в новой квартире за дубовым столом, он спрашивает у своего привидения, чем прогнать тоску. Привидение смотрит в окно, и перед глазами чеканщика появляется мать, которая снова моет раму, и руку её, красную от холодной воды, хочется расцеловать, прижать к щеке и заснуть. Но мама не даёт руки́ и исчезает. Квартира снова заполняется пустотой. Тогда чеканщик дотрагивается до пустоты и пальцами мастера прощупывает её фактуру, пытаясь разобрать рисунок. Круговой лабиринт. То ли и правда он чувствует его кожей, то ли это просто отпечаток его пальца? Он замирает, стараясь присмотреться и разобрать, что принадлежит пространству, а что – ему. И вдруг слышит раздражающие Машины шаги. Она с накрашенными губами и завитыми волосами заходит в комнату и рассказывает какой-то несмешной прикол. А он чувствует её как металл, с которого забыли снять шлак.
Маша уходит, и чеканщик снова возвращается к пустоте. Встаёт, плотно прижимает ладони к окну, отрывает их и на мгновение видит в отражении странную и неизвестную гравюру. Чем сильнее он пытается поймать видение, тем более знакомым оно ему кажется – такое же нелепое и бездарное, как его жизнь. Он понимает, что эту неуловимую гравюру нужно годами переплавлять, перебивать и чеканить снова и снова, и никто, кроме него, этого сделать не сможет. Но чеканщик не чувствует сил, в глазах его темнеет, ему почему-то тошно и страшно, и, чтобы прийти в себя, он отворачивается от пустоты.
Вампир
Мальчик не боялся ни ливня, ни жары, потому что внутри него было ясно и хорошо.