И теперь он здесь. Буквально ближе некуда. И я впервые не понимаю точной цели поцелуя, но в чем уверена — так это в том, что он важнее всех предыдущих. В какой-то момент доходит осознание, что просто этот поцелуй собрал в себе все возможные смыслы одновременно: он спасает и убивает, дает надежду и поселяет страх, разжигает пламя и залечивает раны, отвечает на вопросы и задает тысячи новых. Мне хочется заплакать и рассмеяться, прижаться еще ближе и толкнуть Пита за то, что не сделал этого раньше. В моей голове каша, а в душе сумбур, но в то же время все кристально понятно. Это правильно и запретно. Больно и сладко. Начало и конец.

Но насколько же на все это плевать, пока Пит прижимает меня поясницей к столешнице, опираясь на нее одной рукой, а второй чертит узоры по спине. Я обхватываю его голову, провожу по теплой шее у самой кромки волос, запускаю в них пальцы и путаюсь, не желая больше никогда выбираться. Он прижимается ко мне лбом и кончиком носа, тяжело выдыхая горячий воздух, опаляющий подбородок.

— Все в порядке? — еле слышно шепчу я, но в ответ получаю только еще один поцелуй.

И такие ответы меня вполне устраивают. Точнее сказать — они устраивают меня гораздо сильнее, чем любые другие.

Губы Пита мягкие и требовательные, а я готова на любые требования, только бы он никуда не исчез. Если нам не суждено быть вместе вот так, то пусть чертов Сноу воскреснет и запихнет меня на еще одну Арену, пусть натравит всех переродков и миротворцев, потому что тогда я просто отказываюсь от такой жизни.

Вдруг оказывается, что нет ничего правильного в том расстоянии, что мы опасливо соблюдали все время. А быть в гуще этих чувств — то же самое, что быть внутри цунами, и это совсем ненормально. Но мы оба ненормальные, и в наших чертовых жизнях уже давно не происходит ничего нормального. И эта связь, притяжение, зависимость — можно назвать ее как угодно, но это тоже не нормально. Только вот реальность такова, что ненормальность — самое лучшее, что могло со мной случиться. Да и вообще, разве можно считать неправильным то, что помогает преодолеть любые преграды, которые подсовывает жизнь?

И пусть эти чувства тоже ненормальные. Мы не умеем не бросаться из крайности в крайность, и ладно бы это касалось только положительных аспектов, но нет. Негативные стороны тоже всегда на максимуме: мы ссоримся, колко задевая словами, вечно жертвуем собой, будто это совершенно естественно, теряем веру и вновь обретаем ее. Это так сложно, но отчего я совсем не хочу простоты.

Я хочу Пита рядом, как можно ближе, и чтобы он никогда не прекращал меня целовать.

Жара на улице теперь кажется освежающим бризом по сравнению с тем, что происходит на этой кухне. В какой-то момент рук становится недостаточно, чтобы убедить себя и Пита в том, что я больше никогда его не отпущу, так что я забираюсь на столешницу и обхватываю его ногами. Каждое прикосновение, каждое движение только распаляет желание внутри, туманя рассудок.

Пит громко выдыхает, не разрывая поцелуй, и этот выдох говорит мне настолько много, что я с трудом могу это переварить. Он буквально объясняет мне все, что следует сейчас знать, так что я прижимаюсь еще сильнее и не могу сдержать самодовольной улыбки, уловив еще один вздох. Пит слегка отстраняется, чтобы одарить меня якобы недовольным прищуром, но на его губах тоже улыбка, которую я сразу же целую, не в силах устоять. И с этого самого момента я вообще не понимаю, как буду держаться себя в руках буквально каждый раз, когда он будет улыбаться.

Его руки обхватывают мои ладони, убирая от лица и шеи, где вообще-то им самое место, и я издаю недовольно-возмущенный звук, вызывая у Пита смешок.

— Все в порядке? — снова повторяю я, и он кивает.

— Просто дай мне минутку вздохнуть.

Я искренне не понимаю, зачем это делать, но послушно отстраняюсь всего на несколько сантиметров, дав возможность воздуху просочиться между нами. Пит целует костяшки моих пальцев, зажатые в его руках, вызывая мурашки, и опускает голову мне на плечо.

— Если честно, я думал, что ты будешь злиться, — говорит он.

Я улыбаюсь, накрывая его голову своей.

— Ну, как видишь, я не злюсь. Только разве на то, что этого не случилось раньше.

Пит смеется, отчего мы оба слегка трясемся, и я тоже смеюсь, потому что не могу контролировать переполняющие чувства. Удивительно, но просто обниматься, когда никто из вас не находится в истерике или не переживает приступ, тоже очень даже приятно.

Можно, совершенно ничего не скрывая, повернуться и оставить легкий поцелуй на волосах, можно переплести пальцы и глубоко вдыхать умиротворяющий запах Пита, совершенно теряя голову. Это как выйти на свободу после долгих лет заточения в неволе и впервые увидеть солнечный свет, ощутить под ногами мягкую траву и позволить ветерку ласкать кожу. И это настолько правильно, что иначе просто быть не может.

К сожалению, так считаю только я, потому что, глубоко вздохнув и отстранившись, Пит говорит:

— А стоило бы.

Буквально за одно мгновение мне снова хочется его как следует треснуть. Закатываю глаза, притягивая его ногами обратно.

— Прекрати. Только не сейчас.

— А когда? — спрашивает он, подняв на меня глаза.

— Если планируешь сказать, что все это было ошибкой, то лучше никогда.

Пит хмурится и качает головой, крепче сжимая мои пальцы, поглаживая тыльную сторону ладони.

— Я не собирался такого говорить. Просто хочу, чтобы мы оба в равной мере понимали, что сейчас происходит.

— Мне кажется, это сложно не понять, — предпринимаю попытку заткнуть его еще одним поцелуем, но Пит оставляет лишь легкое касание на моих губах, прежде чем снова отстраниться.

— Я серьезно, Китнисс.

Теперь мне хочется захныкать от этой ужасной несправедливости и от того, что Пит считает совершенно уместным поднимать сейчас какие-либо темы, особенно не совсем приятные. Поднимаю глаза к потолку и глубоко вздыхаю, а, когда перевожу взгляд обратно на Пита, он выглядит серьезно и слегка нахмурено, что никак не вяжется с припухшими губами и растрепанными волосами. Этот несуразный вид меня мгновенно успокаивает и даже немного веселит, заставляя забыть про раздражение.

— Я ничего не хочу обсуждать. Не сегодня.

Пит хмурится еще сильнее, поджав губы, и выпутывается из моих рук и ног, делая несколько шагов назад, пока не опирается на спинку стула.

— Разве не ты говорила, что мы всегда должны обсуждать все, что бы ни случилось?

— Это правило требует доработок и уточнений, — говорю я, предприняв очередную попытку перевести тему и смягчить обстановку. Пит скрещивает руки на груди и недовольно машет головой. Смиренно вздыхаю, сползаю со столешницы и накрываю его руки своими. — Хорошо, давай поговорим. Я не понимаю, о чем и зачем, но давай поговорим.