Моему заинтригованному взору предстала просторная зала, походившая на филиал таверны и лесную поляну одновременно. Обитые зеленым сукном стены украшали дубовые ветки, из-за которых, любопытно выглядывали отрубленные волчьи головы. Столы, словно поганки, образовывали ведьмин круг, в центре оного, возвышался огромный «мухомор», застланный красной скатертью и уставленный всевозможными блюдами и напитками. Среди всего этого роскошества, обняв друг друга за плечи, лихо отплясывало пятеро здоровенных мужиков, умудряясь не задеть ни одного прибора. Зрители поддерживали их истошными воплями, колошматя пивными кружками по своим коленям, столешницам и соседям. Стоял такой грохот, что закладывало уши, и казалось, будто волчьи головы на стенах, одобрительно кивают в такт задорному танцу. Если эти ребята хотя бы вполовину такие же хорошие охотники, как лицедеи, у логского оборотня нет шансов.

Представление как раз подошло к логическому завершению. Наскоро расчищенное от постанывающих танцоров и обломков стола место занял очередной активист местной самодеятельности. Маленького роста, нервный, с всклокоченной седой шевелюрой, вытаращенными глазами, голубыми бусинами блестящими между кустистыми бровями и тонкой щеточкой усов. Он поднял над головой надкушенную курью ножку, привлекая к себе всеобщее внимание.

— Дамы и господа…

— Не визжит свинья в хлевочке, не скулит с цепи кобель. Ой, не к счастью во садочке распустилась конопель… … - Прочувственно внес свою лепту лютнист.

— … имею честь сообщить вам радостное известие о том, что…

— … темной ночкой, летней ночкой девы к озеру пошли-и-и…

Оратор нахмурился и замолчал, нетерпеливо дожидаясь конца куплета.

— Сегодня совет назвал имя достойнейшего из достойных. Нет нужды перечислять все его добродетели…

— … харя вшивая кривая, ой, косой недобрый взгляд. Чу, сестрицы, разбегайся, э…  — Дальше лютнист продолжал перебирать струны молча, потому как из его рта, наглухо перекрывая потоки творчества, торчала метко брошенная куриная нога.

— И в такой вот связи, — удовлетворенно заключил седоволосый, вытирая ладони о штаны. — Прошу любить и чествовать барона Ивона Пылного, лучшего охотника на оборотня этого сезона!

Под бурю оваций, величаво кивая и кланяясь, в центр вышел высокий крепко сбитый бородач.

— Стараниями этого благородного мужа было поймано тринадцать страшных зверей, каждый из которых мог оказаться кровожадным людоедом. Своей храбростью он тринадцать! Тринадцать раз спас наших женщин и детей от страшной участи. Мы долго думали, что может послужить достойной платой за проявленную смелость, отвагу и самоотдачу. Слава? Хороший клинок? Деньги? Драгоценности?

Ивон алчно раздул ноздри и сверкнул глазами, одобряя заданное направление мысли.

— Нет! Все это тлен и суета не достойное настоящего мужа. Заносите же! Пусть награда найдет своего героя!

Распахнулись двери. Семеро угрюмых мужиков втащили и бухнули на пол огромную гранитную статую кошмарного мускулистого типа, сосредоточенно разрывающего пасть гигантскому волку.

Да… титул героя можно было давать уже только за удачную попытку просмотра этой жути без нервной икоты, а желающих транспортировать сей шедевр собственноручно следовало вообще посмертно причислять к лику святых. Судя по ужасной композиции и унылому виду, статуя как раз была выдолблена с перспективой на надгробие. Во всяком случае, ничего кроме глухой скорби эта глыба не вызывала.

— Ваше имя будет написано золотыми буквами на постаменте!

— Не надо! — Пискляво выдавил побледневший охотник, красочно представив себе под буквами еще и две даты. — Я… хочу принести это…  произведение искусства в дар городу, чтобы…

— Какая неслыханная щедрость! — Седовласый умиленно промокнул глаза кружевным платочком, заодно вытирая масло с губ и подавая знак носильщикам. — Благодарю вас, барон от всего сердца. Обещаю лично проследить, чтобы сей почетный дар нашел заслуженное место в музее нашего города. А вы веселитесь, пейте, ешьте, сегодня же ваш праздник!

Народу не нужно было повторять дважды.

Музей располагался на том же этаже в самом хвосте коридора в комнате подозрительно напоминавшей старый захламленный чулан. Заглянув внутрь, я с любопытством ознакомилась с основной экспозицией, представленной метлами, вилами, лопатами, сломанными стульями и прочим хламом. Давешний седоволосый мужичок как раз смахнул платочком пыль с постамента и отечески похлопал волка по хвосту, благодаря за сотрудничество в экономии городского бюджета.

— Самому оборотню вручать не пробовали? Авось тоже удерет ни солона хлебавши.

Вопреки моему ожиданию, он не выказал малейшего испуга или удивления. Медленно обернулся и ответил мне обаятельнейшей улыбкой.

— А, госпожа, главный расследователь! Заметил вас еще на церемонии. Должен признать, прекрасно выглядите. Ужасно рад, что вы любезно решили принять мое скромное приглашение. Все давно собрались. Пойдемте же. — Он подхватил меня под локоть и целеустремленно поволок в неизвестном направлении.

— Куда? — Спросила я, настороженно склонив голову. Всклокоченная седая шевелюра едва доставала мне до груди.

— Ну как же, ко мне на ужин. О, боги, конечно же! Позвольте представиться, Курц Семга, бургомистр, благословением великой императрицы уполномоченный управитель Волчьего Лога.

Где мне только не приходилось бывать за время службы у своего бывшего Хозяина, но только не на званом ужине. Вот не зовут люди игигов на ужин и все тут. Обычно наоборот.

За окном сгущались сумерки. Свечи отбрасывали на стены длинные замысловатые тени сидящих за столом людей. Чем ярче разгорались свечи, тем гуще становились тени. Их было шесть, не считая моей.

Тень колеблющаяся, постоянно подпрыгивающая, всклокоченная, похожая на треплющийся на ветру клочок шерсти, приставший к ветке.

Бургомистр Курц Семга, маленький, непоседливый, забавно чудаковатый, но, несмотря на потешный вид излучающий силу, уверенность и острый практичный ум. Он явно пользовался здесь большим авторитетом.

Тень широкая, бугристая, постоянно дергающаяся словно гора, недра которой подверглись вспышке трудового энтузиазма барбегази.

Младший лесничий Жаг Фетер, понурый, молчаливый детинушка, ерзающий на стуле, как на сосновых иголках. Ему явно было скучно, неинтересно и совершенно некуда деть молодецкую силушку, избыток которой заставлял его постоянно двигаться: крутить шеей, перебирать под столом ногами, разминать плечи, мять в руках салфетку и «незаметно» ковырять в зубах вилкой.

Тень широкая, бугристая, большую часть времени неподвижная.

Старший лесничий Лунь Фетер, отец Жага. Угрюмый мужик лет сорока, со злой, встревоженной мордой, застуканного за разграблением улья медведя. Он почти не вмешивался в разговор, глаза от тарелки отрывал лишь изредка, чтобы метнуть в меня недобрый опасливый взгляд.

Тень плавная, грациозная, похожая на игриво струящийся водопад.

Госпожа Лива Плес, богатая вдова, владелица сиротского приюта, остроумная, красивая женщина с белоснежной кожей, длинными огненно-рыжими волосами и привычкой надсмехаться над каждым неосторожным словом собеседника.

Тень пятая, застывшая карающим топором палача.

Барон Ягор Мари Грибон де Мандрагор, прославленный борец с нечистой силой. Приятный мужчина, обходительный. Почти моего роста, темноволосый, темнокожий, светлоглазый, с доброжелательной чуть ироничной улыбкой. Я бегло примерила на него роль человека, увиденного мной в окне старой тюрьмы, но ничего определенного решить не смогла. На эту роль столь же прекрасно подходил каждый пятый мужчина в городе.

Тень шестая здорово смахивала на нахохлившегося ворона.

Чернокрылый кедошим, городской маг Агайа Нарда неопределенного возраста. Бледный, остроносый с неестественно желтыми, будто чем-то выжженными волосами. В разговор поддерживал вяло, но по существу, грубостей и глупостей не говорил.