— Счастья тебе, добрый человек, пусть вечная благодать снизойдет на твоих детей, внуков и правнуков.

Лицо спасителя обиженно скривилось, отчего ледяная борода воинственно встопорщилась и издала мелодичный звон.

— Это я теперь еще и добрый? Нет, ну каково, а!? — Громко возмутился человечек на гортанном северном наречии шумберских долин. — Ты, учтивая добродетельная дева еще меня поцелуй! Знал бы наперед, не откапывал бы! Да, еще бы, пожалуй, сверху гранита из штольни наложил.

— Что ты несешь? — Ноющая боль в висках и морозный ветер быстро вытеснили зачатки доброго тона из головы дингир-ура. — Никто тебя не просил меня спасать, ты, полудурок хыров!

— А почему полудурок? — Подозрительно поинтересовался этот ненормальный.

— Хорошо, извиняюсь, ошибся, ты полный дурак. — Пробормотал вконец озлобленный Асеер, внутренне готовясь, что разгневанный спаситель раскается в содеянном и сей же геш бросится закапывать его обратно.

Странно но, эти слова подействовали, как масло на скрипящее колесо. Бородач польщено улыбнулся.

— Вижу, тебе уже хуже, нормально заговорила. А то вы, имперцы, всегда так. Спасаешь их, спасаешь, А потом благодарности не дождешься. Ни проклятья тебе, ни пощечины!

— Проклятья…  — Дингир-ур стал понемногу догадываться, в чем дело. — Скажи… как тебя?

— Хрипун.

— Скажи, Хрипун, а то, что ты меня спас — это плохо или хорошо?

— Плохо, конечно, хотя, вот я сейгеш на тебя гляжу и думаю, что, может уже и хорошо.

— А если ты руку или ногу сломаешь, это плохо? — Не отступал охотник.

— Чегож тут плохого? — Удивился Хрипун. — Если ногу то еще хорошо, а руку вообще замечательно. Я же работать не смогу, кто, интересно, мою семью кормить будет?

— Все с тобой понятно, мерзкое отродье. — Кивнул Асеер. — Поверь, я никогда не забуду твоего ужасного, богомерзкого поступка.

— Да что уж там. — Скромно отмахнулся бородач. — Такие уж мы барбагези гнусные, безжалостные и жутко корыстные, спасаем всех, не надеясь на хулу. Хотя, злобное словцо, оно конечно завсегда сердце греет. Вон ваш беловолосый то, как откопали, так благодарил, так благодарил! Заслушаешься.

Только сейгеш дингир-ур заметил тварь и ее спутников, стоящих в окружении шести маленьких человечков с длинными, смерзшимися в сосульки бородам и неимоверно огромными плоскими ступнями. Асеер немного поколебался, но, в конце концов, решил не причислять невиданных существ к разряду нечисти, и, соответственно, своих личных врагов. Пока.

— … что деваться вам некуда. — Голос Хрипуна донося, словно издалека. — Так чегож плохим людям не пойти навстречу? Отведем к нашему Удуку, отогреетесь чуток, он то разберется, что с вами делать.

Симург, до этого напряженно разглядывающий в темноте окружающих его барбегази, подпрыгнул, как ужаленный. Тварь резко развернулась в сторону говорившего. Мирный перестук ее зубов перерос в угрожающее клацанье.

— К-к-кому отведете?

— Дык, к Удуку. — Добродушно объяснил один из бородочей. — Не понимаешь? Эх, ты имперец. Ну, к Удук Шану, к императору по-вашему, к царю по-нашему, то бишь, к самому главному.

Царские палаты всегда будоражили жадные до чужого добра умы и являлись, если не гордостью, то отличительной особенностью любого государства, так точно. У рыболюдей аб'галлу венценосные особы встречали гостей в коралловых беседках причудливо украшенных жемчугом и ракушками, с белыми ступенями, уходящими в морские глубины, где среди мирно колышущихся водорослей мелькают серебристые ленты косяков. У нефилем под эти нужды отведены целые хоромы: увенчанные облаками мраморные колонны, несущие купол цветного стекла, полы, вымощенные под карту звездного неба, и стены, увешанные оружием всех времен и народов. У людей — душные залы, слепящие глаза драгметаллами, обнаженными телесами танцовщиц, проеденными молью гобеленами и надраенными доспехами личной стражи. Даже у гулей имелись какие никакие представительного вида норы, без вкуса, зато щедро украшенные крадеными безделушками. В общем, подводя итог, можно сказать, что в сравнении с другими расами, барбегази выглядели более чем непритязательно.

Длинный темный тоннель открыл нашим взорам небольшую пещеру, скаредно освещенную масляными светильниками. Из предметов меблировки были только ряды деревянных лавок вдоль стен, жестяное местами дырявое ведро, и пара кресел, обтянутых бордовым, вытертым на седалище бархатом. Судя по всему, мы прибыли в разгар некого важного общественного события: лавки прогибались от нагрузки нескольких десятков задниц, а затертость на одном из кресел была прикрыта задумчивым субъектом в съехавшем на лоб треухе. Наши сопровождающие, всю дорогу бурно обменивающиеся последними слухами о резко сократившихся кражах вина из хранилищ, неизвестном скелете, найденном в штольне неподалеку, и пропавшем монахе из соседней обители, резко умолкли, синхронно поклонившись.

— Чтоб ты провалился, проклятый Удук Шан. — Почтенно прогудели они.

— Вовремя, закрути вас паралич. — Царь, без особого интереса проскользнул по нам взглядом и, выдержав риторическую паузу, многозначительно изрек. — Мы тут как раз выбираем добровольца…

По скамейкам прокатился такой мученический вздох, что я сразу заподозрила горный народец в жестоких ритуальных жертвоприношениях. Прибывшие сконфуженно засопели и как один уставились в пол.

— Кто-то должен наконец-то разбудить царевну. — С укором добавил правитель, обводя своих подданных строгим взглядом.

При слове «царевна» глаза Тимхо вспыхнули уже знакомым мне романтичным огнем.

— Волшебным поцелуем? — Жадно подался вперед мальчишка.

— Ага, — Удук Шан бросил в рот горсть орехов, меланхолично проскрежетал челюстями, после чего звучно сплюнул скорлупу в ведро. — Волшебной колодезной водицей. После пира она, перебрала чуток, вот и отсыпается. Она отсыпается, а заказ на решетку из витых торсированных стержней уже вторую седьмицу висит. Прутья толстые, сами видали, такие кроме дочуры никто в холодном состоянии не скрутит.

— А если нагревом? — Неуверенно предложил кто-то с дальнего ряда.

— И где нагревать будешь? Печь сломалась, а в горне… эх, сплошной брак. Нет, тут только дефовкой…  ну так что, лярдит вашу мать, кто пойдет будить царевну?

— Вот сам бы и пошел. — Буркнул один из наших спасителей, расслабляя шнуровку и снимая свои длинные ступни, которые к моему удивлению оказались совсем не ступнями, а двумя широкими обтянутыми мехом дощечками.

— Хрипун! Ты царя то не стыди! Разговорился он тут. Ишь какой! Вот ты, Хрипун, и пойдешь. А я сказал, пойдешь! Давай, давай. — Удук Шан грозно проследил, как побудчик обреченно скрывается в тоннеле, а потом перевел дух и проворчал. — Сам… а вдруг, как не признает родителя спросонья? У дочуры то рука тяжелая. А мне лица терять нельзя, потому как не личное оно уже, а что ни на есть государственное…

Тут монарший взгляд споткнулся на нашей компании, неприкаянно торчащей в проходе.

— Торговцы?

— Нет, о, ужаснейший из отвратных. — Поклонился Симург. — Мы путешественники, попали под чудесную лавину, но были спасены вашими зловредными подданными.

— И куда же вы держите путь?

— К Нефритовому Озеру, не слышали о таком? — Простодушно ляпнул учитель алхимии.

Браво. Аплодирую стоя. Тур по местным подземельям продолжается. И как ему удалось дожить до стольких лет при дворе? Мы с Асеером обменялись мрачными многозначительными взглядами. Правильно, теперь еще посидим в темнице у барбегази.

Царь грозно свел густые брови, но стражу, тем не менее, пока звать не стал.

— Как же, слышал.

— Правда?! — Искренне обрадовался Тимхо, такой же гульцапнутый[36] на всю голову, как и его дядя. — Здорово! А в сторожевой крепости нам сказали, что такого озера не существует!

Я приготовилась к худшему. Удук Шан молчал. Густые брови опускались все ниже, усы, топорщившиеся над плотно сжатыми губами, наоборот ползли верх, пока и те и другие не оказались почти на одном уровне.