— Да, — согласилась Габби.

— За такие вещи повесить мало, уж извини за прямоту. К сожалению, в Ост-Индской компании немало подобных людей. Потому я и продал свой пай. Наши соотечественники чувствуют себя в Индии этакими царьками, никому не подотчетными. Габби?! — Квил увидел слезы, блеснувшие в ее прекрасных глазах. Он взял ее за подбородок и поцеловал в закрытые веки. — Габби, открой глаза. Мы должны поговорить… серьезно. — Судя по едва уловимой иронии в голосе, в этот момент он улыбался. — Твой отец рассуждает как мелкий, ничтожный человек. Я буду услаждать тебя на берегах Ганга, — пообещал он прерывающимся шепотом. — Я буду делать это на Хамбер-Ривер и в садах за нашим домом. И если понадобится, средь бела дня, в присутствии Кодсуолла и остальных слуг.

Габби открыла рот от изумления. Квил притронулся пальцем к ее губам.

— Нет-нет, при Кодсуолле, наверное, не буду. Он своим заупокойным видом отравит все удовольствие. Зато Бог благословит наше занятие, не важно где — на свету или в темноте, под простынями или на берегу реки. А идея твоего отца о грехе происходит от невежества и ограниченности.

— Ты говоришь как Генеджев, — усмехнулась Габби. — Они с отцом играли в шахматы по четвергам. А когда вечерами отец задерживался, что бывало нередко, мы обычно с ним беседовали.

— Его высказывания на удивление откровенны, — хмыкнул Квил.

— Генеджев — брамин, — пояснила Габби. — В его глазах отец — низшая каста. Низшая раса. Но меня он любил. — Она вновь принялась кусать губы. Квил осторожно провел рукой по ее спине.

— Габби, ты не хочешь сделать мне приятное? Здесь не берег реки. Эта спальня — свидетельница зачатия не одного поколения Дьюлендов. На всей земле нет более подходящего места для вступления в брачные отношения. — Он поцеловал ее в мочку уха, и от этой нежной ласки у нее сразу стало горячо под коленками.

Габби тихонько прочистила горло.

— Мне бы хотелось знать, что ты собираешься со мной делать.

Квил сдавленно хохотнул и наклонился, чтобы снова ее поцеловать, но она его оттолкнула.

— Я не шучу! Я желаю знать все о боли.

— Тебя это тревожит, Габби?

— Конечно, — ответила она сердито. — Честно сказать, я вообще не уверена, стоит ли это делать, если мне будет больно, а тебе потом три дня мучиться.

— Насчет того, стоит или нет, я спрошу тебя завтра утром, хорошо?

— Завтра утром ты будешь лежать в темной комнате, — отпарировала Габби.

Квил не хотел об этом думать.

— Гм… а знаешь, Габби, ты совершенно права. Давай подойдем к этому разумно и проверим на деле.

Озорная улыбка Квила уже прочно обосновалась на его губах. Он встал и упер руки в бока. Габби замерла. У нее вновь заколотилось сердце, и его бешеный ритм отозвался в голове.

Квил снял панталоны и небрежно спустил с бедер нижнее белье, будто он находился в спальне один. На самом деле эта непринужденность стоила ему немалых усилий. У него дрожали руки. Он выжидал, когда Габби посмотрит на него.

Она скользнула взглядом вдоль его тела и судорожно вздохнула.

Тогда он повернулся и прошел к камину. Взял с полки еще две свечи, зажег и перенес к кровати. В комнате сразу прибавились новые тени. Когда он нагнулся оживить угасающий огонь в очаге, Габби быстро перевела глаза на четкие линии его ягодиц.

— Квил, — произнесла она слабым голосом, презирая себя за это.

— Да? — Муж быстро повернулся. О, как он был прекрасен! Точно такой, каким она его и воображала. Он подошел к кровати. — Время снимать твою сорочку, дорогая.

Габби опустила плотно прижатые к груди руки. Квил развязал ее тесемки у пояса и потянул за мягкие складки. Взмах его сильных рук ослепил ее на мгновение, и она обнаружила, что стоит перед ним обнаженная.

Он не притронулся к ней. Даже не дышал какое-то время, пронзенный адским огнем, — так соблазнительна она была. Тонкая талия и высокая полная грудь — не коснуться всей этой роскоши и не погладить блестящих прядей на спине было сущей мукой.

Вспыхнувшее в камине полено с треском выбросило сноп искр. Пляшущие блики заиграли на кремовых женских бедрах и мощных мужских голенях.

— Ну вот, сейчас мы такие, какими нас создал Бог. — Квил был вынужден сдерживать свое вожделение. Иначе он может ее отпугнуть, и тогда в течение всех грядущих лет супружества между ними будут стоять бредовые идеи, внушенные ей безмозглым отцом.

Шелковые ресницы Габби так и оставались на щеках, которые теперь покрылись алым румянцем. С тех пор как он снял с нее сорочку, она не поднимала глаз. Квил осторожно коснулся ее лица.

— Габби? Ведь ты смотрела украдкой на меня, когда думала, что я этого не вижу. А теперь и взглянуть не хочешь? — Не услышав ответа, он снова попытался поддразнить. — В конце концов, не ты ли требовала серьезного разговора?

— Разве это разговор? — прошептала Габби, жаля его потемневшим взглядом. — Я никогда… никогда не предполагала такого… неприличия. Стоять обнаженными на свету… — Она не могла подобрать подходящих слов, чтобы выразить свое отношение к этому бесстыдству.

— В этом нет ничего неприличного. — Квил подвинулся еще ближе и встал прямо перед ней. — Габби, темнота — для воров и бродяг. Ты стала моей женой, и я хочу отметить это приятное событие при свете.

Она прикусила губу, чувствуя, что против воли подчиняется его воле. По телу распространялся огонь, неумолимо подталкивающий ее к покорности. В красоте мускулистых плеч Квила не было ничего порочного. И эта красота так трудно им завоевывалась! Его победу тоже следует отпраздновать, наконец решила она.

— Посмотри, мы подходим друг другу, как скорлупка ореху. — Квил взял ее руку и приложил к завиткам рядом с мужской плотью. — Видишь, Габби?

Она вздрогнула. Ее пальцы дрожали, но не ушли с того места.

И затем произошло ее падение, безмолвное, без внешних признаков. Стыд, державший ее в удавке, исчез. Она поддалась молящим глазам и мускулистой подтянутости покалеченного тела Квила и, к его удовольствию, робко прикоснулась пальцем.

Его плоть резко подскочила, и Габби тотчас отдернула руку.

— Тебе больно?

Квил схватил ее руку и возложил на средоточие своей страсти. Тепло снова устремилось к ногам. Он уже был на пределе.

— Габби, — прошептал он хрипло, — тебе будет больно, но только сначала. Иди сюда. — Он раскрыл объятия.

И его жена, его смелая Габби, поборов себя, порывисто обвила его шею и прижала к нему свое божественное тело.

Квил покрывал ее шею легкими поцелуями, передавая через эти невинные прикосновения послания дальше. Он провел рукой вдоль ее спины, отводя в сторону спутанные кудри, подбираясь к двум оголенным округлостям.

Габби закрыла глаза и сосредоточилась на руках, которые подхватили ее и понесли на кровать, тело к телу. Бархатная темнота под покровом век скрывала все неприличия. Губы Квила спускались все ниже, оставляя за собой лишь легкий шорох. Но когда они достигли груди, шорох превратился в громкий шепот, проникавший сквозь тело.

Уверенные руки обхватили ее грудь, и жадный рот приблизился к соску. Кожу обдало жаром. Габби выгнула спину и с невнятным бормотанием вцепилась в плечи Квила. Она фиксировала все, что делал ее муж. Глаза ее по-прежнему были закрыты. Слепота защищала от стыда. Мужская плоть упиралась ей в бедро, его пальцы трогали между ногами, заставляя ее мучительно вздрагивать после каждого прикосновения. Когда сильные руки развели ей бедра, она судорожно вздохнула, чувствуя в глубине жестокое пламя. Грудь ее налилась тяжестью, из горла вырвалась нечленораздельная мольба, и в сознании не осталось места для стыда. Ничто не могло сдержать ни мощи желания, разлившегося меж бедер, ни огненного потока, устремившегося в вены. Не думая больше ни о чем, она прижалась к его пальцам.

— Габби, открой глаза.

Она не подчинилась и, зажмурясь, двигала бедрами, моля о продлении восхитительных ощущений.

— Открой глаза! — приказал Квил чуть хрипловато. Наконец она разомкнула веки. Ее муж, опираясь на локти, навис над ней. Волосы упали ему на лоб, заслоняя глаза, потемневшие от желания. Она открыла рот и, заглотнув воздух, инстинктивно выгнулась снова, но не к пальцам, а к восставшей плоти.