Но отматывать назад было поздно, и Ракун решительно рванул молнию, открывая основное отделение.

Наружу наперегонки рванулись два лифчика, пижама и хлопковые трусики. Магос прижал всплывающие вещи ногой и для верности потряс ей над чемоданом. Водоросль задумчиво колыхнулась, принюхиваясь к новым предметам.

На самом деле Ракун не был уверен, что у злобной травы есть нос или глаза, но в пространстве она ориентировалась достаточно бодро. Вот и сейчас жвачка ухватила стебельком трусики и немедленно к ним присосалась. Распробовала! А потом обнаружила, что чемодан полон более вкусных вещей, чем сапоги, и начала заинтересованно переползать внутрь. Медленно, листик за листиком, зато сама.

Дождавшись, пока она окончательно скроется в недрах чемодана, магос резко его захлопнул, запер и снова уменьшил. Не пропадать же добру!

Главное – потом не забыть вытащить в спокойной обстановке, прежде чем Нине отдавать.

Эта склочная женщина его за такое, конечно, убьёт. Но лучше уж она, чем злобная трава, подкинутая какими-то уродами.

Кстати, об уродах… Магос выдохнул сквозь сжатые зубы и рванул к поверхности. Ну-ка посмотрим, кто решил расправиться с ним таким бездарным способом.

Выныривал он осторожно, едва-едва приподнимая голову над водой. Как выяснилось, можно было не скрываться – вокруг трепетал стеблями прибрежный рогоз, намертво закрывая обзор. Пришлось наплевать на предосторожность, подплыть к самому берегу и выпрямиться там в полный рост. Очень тихо, чтоб случайный плеск или шелест не выдал присутствие.

Но многочисленные предосторожности оказались бессмысленными: берег, открывшийся перед Ракуном, был абсолютно пуст.

Магос обернулся к реке, но там тоже никого не было, только болталась на мелководье пустая лодка.

Кто бы ни подстроил всё это, ему нужен был не сам Ракун, а его юная племянница. И этот кто-то её забрал.

* * *

Ракун уныло бродил по берегу, расшвыривая попадающиеся под ноги ветки.

На влажной земле виднелись следы четырёх человек, чуть дальше от берега к ним добавлялись отпечатки сапог пятого, оттиски лошадиных копыт и тележных колёс. Магос честно отследил похитителей до ближайшей дороги и даже прошёл по ней несколько шагов, но затем повернул обратно. Догонять конных пешком – бесполезное занятие.

И даже на помощь позвать некого, потому что для этого надо сперва добраться до Истока или хотя бы до города.

Магос бросил беглый взгляд на реку. Та, как ей и положено, текла к устью. Придётся дождаться нового рассвета. Почти сутки. Почти сутки наедине с Алинкиной тёткой, которую в любом случае уже пора расколдовывать, а то ведь помрёт ненароком.

Ракун вытащил из кармана статуэтку и положил на берег. Ладно хоть посторонних нет, никто не помешает.

Заклинание сработало быстро: спустя мгновение на земле лежала уже вполне живая и невредимая женщина. По крайней мере, внешне всё выглядело нормально. А вот что там внутри…

Магос отступил на несколько шагов назад и приготовился при необходимости бежать как к Нине, так и от неё.

– Раз… Два… Три…

Считать вслух было не обязательно. Считать вообще было не обязательно, но очень уж не хотелось ждать в тишине. Да и по данным каких-то там исследований распаковка проходит менее болезненно, если жертва заклятия ощущает присутствие рядом других людей. Желательно, конечно, близких, но сойдут и просто живые.

Нина эти исследования явно не читала, поэтому на счёт «Четыре» вздрогнула, напряглась, выгнулась дугой и дико, нечеловечески заорала. Спазм вскоре закончился, но боль осталась. Женщина вслепую шарила руками по земле, с корнем выдирая траву, сучила ногами, дёргалась и хрипло выла. На её лицо Ракун старался не смотреть.

На счёт «Девятнадцать» её отпустило окончательно. Нина затихла, потом со стоном перевернулась на живот, с трудом встала на четвереньки и раскашлялась. Затем – сочно, со вкусом выругалась. И только после этого наконец-то подняла голову. Мутные глаза в звёздочках полопавшихся сосудов смотрели прямо на магоса.

– Садист и психопат! – прорычала женщина.

– Я предупреждал, что будет больно, – пожал плечами Ракун, подходя ближе и наклоняясь, чтоб помочь женщине встать. Но она оттолкнула его руку и довольно ловко отскочила в сторону.

– Больно? За горячую сковородку голой рукой схватиться – больно. Утюг на ногу уронить – больно. Зубы драть без анастезии – больно! А то, что сейчас было, – это я даже не знаю, какое слово. Это как живого человека наизнанку вывернуть.

Губы у неё дрожали.

Ракун, напротив, улыбнулся. Ругается – значит, жива и вменяема. Всё помнит и, по-видимому, осознаёт. Одной проблемой меньше.

Вторая проблема, впрочем, никуда не делась. Выплеснув гнев, Нина нерешительно переступила с ноги на ногу (каблуки воткнулись в землю по самую подошву), огляделась и удивлённо спросила:

– А где Алинка?

– Там, – махнул рукой магос.

В правильном направлении, кстати, махнул. Но расколдованной оно чем-то не понравилось, и она прозорливо уточнила:

– Там – это за кустами? Или в ближайшем городе? Или где? Мы вообще прибыли на место?

– Не совсем, – не стал скрывать Ракун.

– Поэтому ты выглядишь так, будто только что вылез из болота? Что случилось? Ничего не хочешь мне рассказать?

Теперь настала очередь магоса переминаться с ноги на ногу.

– Сядь, – наконец велел он.

Нина огляделась вокруг, не нашла ни стула, ни даже туристической пенки и демонстративно осталась стоять, уставившись на Ракуна, как милит на пойманного контрабандиста. По крайней мере, ощущения были очень похожими.

Но, в отличие от милитов, Нине Ракун врать не рискнул.

Рассказал всё.

Почти всё. Про засунутую в чемодан водоросль всё-таки промолчал.

* * *

– Так, ладно… Надо успокоиться, надо успокоиться… – бормотала Нина.

Возможно, успокоиться действительно было надо, но у неё никак не получалось. Вот бегать туда-сюда по берегу, нервно жамкая юбку, – да, вполне.

Ракун, наоборот, спокойно сидел на поваленном бревне, смотрел на реку и улыбался.

– Какого чёрта? – набросилась на него Нина. – У тебя племянница пропала! Что в этом смешного?

– Ничего. Я же не смеюсь, – развёл руками магос.

– Но улыбаешься!

Ракун вздохнул и усилием воли придал лицу серьёзное выражение, более соответствующее ситуации. Хотя через несколько минут губы снова невольно растянулись в улыбке.

Когда-то в далёком детстве эта привычка была полезной. Когда ты мелкий, тощий, нескладный, не можешь сам за себя постоять и вынужден каждый день терпеть насмешки более удачливых и богатых сверстников, единственное, что остаётся, – это улыбаться. Чем больнее бьют – тем шире улыбка. Всем назло.

Года прошли, а привычка осталась. Теперь она бесила окружающих ещё больше. Ракун улыбался и милитам, и клиентам, и мужьям любовниц, явившимся в самый неподходящий момент. И тому гаду с кнутом, чтоб ему побыстрее сдохнуть. Улыбался даже на похоронах брата и Галины. Слышал осуждающий шёпот за спиной, сжимал кулаки – и улыбался.

Отвратительная привычка.

Объяснять всё это Нине магос не стал. Она была явно не в том состоянии, чтоб слушать его откровения. А он не имел ни малейшего желания ими делиться.

– Надо что-то делать! – снова начала Нина. – Нельзя просто так сидеть и ждать у моря погоды!

– Это река.

– Да мне без разницы! Мы не можем торчать здесь бесконечно.

– Не бесконечно, а до рассвета. Так что сядь и заткнись. Мне надо подумать.

– Ты уже час думаешь, а Алинку в это время увозят всё дальше. Надо идти за похитителями! Не хочешь помогать – я сама пойду!

– Куда ты пойдёшь, женщина? Пешком догонять лошадей? А дальше что сделаешь, если вдруг догонишь на свою голову? Пальцем им погрозишь? К совести воззовёшь?