Дядя, ты был прав.

Он падает на землю, не в силах держаться, и новые когти начинают драть его тело на куски. Он закрывает глаза, чтобы представить, как жалко он выглядит со стороны — умирающий ангел, которому всегда была уготована другая судьба. Ангел, умирающий от когтей низших демонов. На земле.

Но закрывая глаза, он видит лишь искалеченные крылья одной демонической девчонки. Он видит лишь её сияющий взгляд, и чувствует снова это щемящее чувство. Нежность.

В тумане он успевает лишь услышать её подозрительно радостный вскрик: «Папа!».

Он успевает лишь подумать, что в этой войне никак не нужны цветы. В этой войне пули лучше цветов.

*

Пальцы больно впиваются в дубовый стол. Люцифер усилием воли сохраняет холодную маску на лице, и она, кажется, прирастает к лицу. Пока не трескается, не расходится по швам.

Короткое слово выходит из горла морозным выдохом, свистящим, ядовитым. Взгляд — как лезвие.

— Нет.

— Сынок, это опасно, ты не понимаешь, яд в его теле…

— Нет!

На этот раз не просто выдох. На этот раз это стальной выкрик, гвоздём пригвождающий к столу. Уверенная осанка. Уверенная посадка головы (пока в груди всё клокочет, грозя штормом смести всё на своём пути) — всё, как учили сына Сатаны. Это не обсуждается. Ему плевать на все аргументы. Ему плевать на то, кто тут главный. Плевать на Ксандрия и его заморочки.

Просто нет. И пусть кто-то попробует что-то возразить.

— Ты, видимо, плохо понимаешь последствия. Нам не нужен монстр в лагере.

Смотрите, у кого прорезались яички. Смотрите, у кого голос теперь звучит почти так же холодно, как у Люцифера.

Он выгибает бровь. Оставь последствия ему, Ксандрий. Оставь ему всё, что связано с так называемым монстром.

И даже не смей произносить его имя.

— А мне не нужен такой лагерь. Я сожгу вас к хуям. Каждого.

Легкомысленный тон, оскал, пока пальцы играются в лезвием. Ксандрий устало ему кивает, словно мислостиво разрешая, и Люциферу на это хочется выхаркать ему всю свою желчь в горло, чтобы он тоже ей захлебнулся. Благодетель нашёлся.

Он выходит из лагеря и всё ещё смотрит на лезвие. В нём отражаются красные глаза. В нём отражаются надломленные белые глаза, в ушах стоят испуганные выдохи. Его шея чувствует чужое дыхание.

Он закрепощает страх внутри, чувствуя незаросшие царапины на рёбрах.

Чужое тело всей тяжестью наваливается на него, и он сразу понимает, кому оно принадлежит: по тому, как его горло спирает от задушенного вдоха, а сердце захлёбывается кровью. По морозной энергии, мигом заставившую голову кружиться, кружиться, кружиться…

Он даже не сопротивляется, когда чувствует, как лезвие ножа прижимается к его горлу. Это напоминает прежние времена. Это заставляет хотеть смеяться.

Но ему совсем не до смеха, потому что вместо голубых глаз на него смотрят белые, едва ли осознавая, кто перед ним, потому что он тяжело дышит, потому что он рычит, а потом — впиваясь ногтями ему в рёбра — удивлённо, на выдохе шепчет:

— Люцифер?

«Я монстр», «я монстр», — Люцифер так и видит, как от ужаса Дино перестаёт дышать. Как его ломает, когда он откидывает голову назад, морщится, а потом снова прижимается к нему, потом снова больно царапает рёбра, живот. Будто никак не в силах с этим справиться.

Люцифер чувствует, как он дышит ему в шею. Чувствует, что где-то на задворках, где-то на теле ему больно — там, где он его касается так, как не делал раньше. А в нарывах души что-то захлёбывается от наркоманской ломки. Сердце сплёвывает бешеным пульсом, когда его губы нечаянно касаются жилки на шее.

Он больной. Это едва ли лечится.

— Я хочу убить тебя, — стонет Дино. — Скажи, что хочешь меня застрелить.

Как он может?

Это даже не возникает в его голове. Мир настолько перевернулся, что он скорее уничтожил бы целый мир. Потому что реакции его ошалевшего тела настолько замедленные, что он едва вспоминает.

Когда-то он хотел его застрелить? Шепфа, как давно это было.

Пожалуйста, только не уходи.

— Да, я хочу застрелить тебя, — с едва слышным стоном говорит он, а потом целует его.

Монстр. Да, конечно. Монстр, который режет себя, чтобы не резать других. Люцифер видел следы от лезвия на его руках. Люцифер хотел разрезать Ксандрия на кусочки.

А потом он вспоминает уже другую сцену.

— Люцифер, постой, — ручная девчонка Ксандрия останавливает его за рукав. Ему хочется презрительно огрызнуться на неё. Он вырывает руку и идёт дальше, пока она семенит за ним, ни на секунду не отрывая огромных испуганных глаз. — Люцифер, я… не знаю, что это было… но…

— Что?

Она выглядит смущённой и сбитой с толку. Оглядывается, а потом лепечет:

— Я не знаю, не уверена, что должна это говорить… просто… я, пожалуй, пойду.

— Стоять. Что. Ты. Видела. — Резко и отрывисто.

— Я… — она и так выглядит слишком беспомощно — и только это останавливает Люцифера от того, чтобы хорошенько встряхнуть её. Этой беспомощностью она внезапно напоминает другую девчонку, которую он когда-то презирал, но воспоминания о которой сейчас заставляют что-то между рёбер щемить. Люцифер внезапно думает, что эта девчонка создана для того, чтобы быть ангелом. — Я видела, как… Дино умер.

Люцифер замораживает все реакции на лице. Замораживает все реакции внутри. Почему все так стремятся говорить с ним о нём? Почемупочемупочему? Просто закройте рот.

А Селестина с несчастным видом всё продолжает и продолжает тараторить, вбивая эти слова, впихивая их в его рот:

— Я не знаю, как и когда… но, кажется, скоро… Шепфа, Люцифер, мне страшно, я не знаю, что делать, я видела много смертей! Это нужно предотвратить… а Ксандрий не захочет…

Она резко замолкает, уставясь в одну точку на земле, когда он высвобождается из её хватки и уходит.

Молча. Без единого слова.

Он и сейчас хочет уйти. Он и сейчас уже делает два шага по направлению к палатке, уже думая, как будет искать прятавшегося ото всех Дино, как вдруг.

Как вдруг знакомый голос заставляет остановиться, не веря собственным ушам.

— Папа, клади его на землю аккуратно, папа, если он сейчас дышит, то ты его точно прикончишь!

Он резко оборачивается — так, что мышцы шеи защемляет. Шепфа, неужели…

Да. Господи. Не может быть.

Малышка Мими, выходящая из портала, величественный и раздражённый Мамон, с презрением глядящий на какого-то ангела без чувств в своих руках, действительно держащий его так, будто секунда — и он кинет его на землю, и… Шепфа, это что, вечер сюрпризов? — Лилит.

С ними была Лилит. Потрёпанная, но с ужасающе решительным видом.

— Да, это здесь, — кивнула она. Мамон, кажется, с облегчением скидывает ангела на землю. Мими сразу начинает ворковать возле него. — Мне с большим трудом стоило найти лагерь повстанцев и связаться с их… главарём.

— Прошу прощения за беспокойство, — холодно бросает ей Мамон (Люцифер видит, каких трудов ему стоит не закатить глаза), а потом набрасывается на свою дочь своим праведным гневом, сверкая янтарными глазами: — Глупая девчонка, чем ты только думала! Сбежать с ангелом!.. Всё это время я искал тебя!

Шепфа, да тут произошло много интересного.

Маленькая Мими, иногда раздражающая его в школе, сейчас даже вызывает уважение, когда она гордо выпрямляется перед отцом и шипит ему в ответ, а у самой слёзы текут по щекам, и голос срывается:

— Откуда мне было знать! Ты же ничего мне не рассказываешь! Это твоя вина!

— Я лишу тебя всего наследства! — ревёт в ответ Мамон, открывая миру вторую ипостась.

— Люцифер? Папа, это Люцифер! — и в следующую секунду она обвивает его руками, и на его рубашку капают горячие слёзы, пока она продолжает реветь его имя в ключицу и рыдать, как дура. Рыдать с облегчением и радостью — пусть даже они в школе едва общались.

Пусть даже она его раздражала в школе, сейчас Люцифер чувствует, как его руки точно так же крепко прижимают её к себе, а на лице расползается несмелая улыбка.