Это было как в их прошлой жизни, когда он порой действительно мечтал вспороть ему кишки. Разница только в том, что в той жизни его бы не преследовало сладко-ноющее ощущение от беспомощного голубого взгляда и того, как он убирает светлые пряди со лба. В той жизни он бы не метался от желания задушить его, чтобы почувствовать его дыхание в своих руках, его кожу на своей коже, чтобы не припасть губами к губам, забирая кислород. Забирая его всего.

Он чувствовал себя неправильным, прокажённым, испачканным в этом лагере, где от надежды его глаза горели ярче прежнего, где все хотели спасти всех. Где он от отвратительно-ядовитого ощущения внутри хотел погасить эту надежду, выкрикивая смолянистые слова, которые как нефть уничтожали всё в нём. Он чувствовал себя отвратительно грязным и недостойным, когда сжимал его шею, целовал его, чувствуя на губах прерывистые горячие вздохи, мечтая забрать каждый, мечтая присвоить его себе. Когда видел после загнанно-беспомощные голубые глаза, в которых отчаяние так ощутимо сплеталось со страхом. И оставалось в нём так же.

Он хотел, чтобы этот миг, когда они так близко, длился вечно. Хотел чувствовать его, покалывающего кожу своим холодом, от которого ещё жарче, постоянно.

Он смотрел в его глаза и видел укор, который дробил ему грудь, и хотелось кричать, хотелось перебороть это нечто, чтобы хоть на секунду приблизиться к нему, к его святости, а потом… потом он просто отвратительно, грязно ухмылялся.

«Правильно, ведь так и ведут себя демоны», — ехидно нашёптывал голос отца ему в уши, и хотелось снять с себя кожу. Чтобы на секунду стать другим, достойным его.

Они были на одной стороне, но всё равно на разных. Всё равно никогда, ни в одной из параллельных вселенных они не были созданы друг для друга.

Он был демоном, он хотел себе то, на что не имел права. И от осознания этого ярость застилала ему глаза.

Пусть так. Пусть, блять, будет так. От того, что он предал отца, он всё ещё не стал лучше, он всё ещё не тот, кто будет биться за ангельские идеалы, кто будет ощущать надежду тогда, когда внутренности от страха превращались в месиво крови и мышц.

И голос отца всё ещё подначивал его, когда он ломал костяшки пальцев о дерево в спасительной злости демонов. Всё правильно, ты на дне, ты должен ощущать эту гордыню, всё правильно, правильно… Тогда почему от этого «правильно» так хотелось вздёрнуться?

— Что, блять? Какие люди? — сначала ему показалось, что он ослышался, но увидев спокойный взгляд Ксандрия, в нём всё взбушевалось и он бесконтрольно отпрыгнул от дерева, на которое расслабленно опирался, как и всегда. Впервые за долгое время он посмотрел на Дино — у того был точно такой же спокойный вид, как у Ксандрия. Его вдруг ударило горячей волной. Он выглядел также, когда сам сдавался Совету серафимов. Также, словно шёл на казнь, и ему это не нравилось. А Люциферу только и оставалось, что смотреть издалека, чувствуя эту треклятую мясорубку. Чувствуя себя таким далёким.

И сейчас. Осознание, что спасти людей — это для него какой-то очередной принцип, идеал, превращало его в один больной издёрганный нерв. Он никогда не думал о людях. Он никогда не чувствовал ни милосердия, ни доброты, ни любви ни к людям, ни к ангелам, он всего лишь… всего лишь. Всё это было ради него. И всё равно он не приблизился ни на миллиметр.

— Мы не можем сделать так, чтобы люди пострадали, — невозмутимо сказал рогатый старик, и Люциферу хотелось скрутить его в бараний рог. Если он ещё раз начнёт эту чухню про отца и сына, то он выбесится ещё больше. Ему не нужно было второго отца. Ему вообще никого не нужно было. Первый и так не справился со своей ролью. Не то что бы это приносило какие-то эмоции. — Там, вполне вероятно, будет Сатана.

— Так какого хера? — воскликнул Люцифер. — Вы все подохните, не успев его и увидеть.

— Может, и нет, сынок, — слишком невозмутимо. Слишком для того, кто ведёт своих людей на смерть.

Позже, когда собрание заканчивается и ангелы с демонами идут собираться (и Люцифер с удивлением замечает, что они жмут друг другу руки, что они разговаривают друг с другом, улыбаются, желают удачи — а потом переводит взгляд на Ксандрия, словно тот был чёртовым волшебником), он сам не успевает подумать, как хватает Дино за рукав. И его сразу обжигает. Когда он наклоняется к нему, чтобы прошептать в бешенстве:

— Ты что, ебанулся? Тебе мало того, что ты и так при смерти?

Он не осознаёт, насколько наслаждался его близостью, насколько глубоко дышал им, пока он осторожно не отходит и осторожно не улыбается ему. Пока это не разбивает его на осколки.

— Ну, так чего ещё мне терять?

Действительно. Чего ему терять?

А Люциферу было что, чёрт возьми.

Он взвивается от злости ещё больше.

— Я не собираюсь смотреть на то, как ты пытаешься убить себя из раза в раз, — шипит он. — Я умываю руки.

И действительно уходит, поднимая вверх руки.

Отец. Там будет отец. Ещё одна из миллиона причин, почему туда идти не стоит. Он был не трусом, просто благоразумно понимал, что отец, если увидит его, превратит в кучку пепла.

Я не собираюсь смотреть на это, — с остервенением думает Люцифер, а потом всё равно оказывается на земле вместе с другими.

Сначала он даже не понимает, что происходит. Всё… нормально. Оживлённый людской город дышит жарой, солнцем, и они ходят, копошатся, в совершенно обычном бешеном для восприятия бессмертных темпе. Как жизнь здесь может просто идти, когда наверху творится такое?

Они оказываются на мостовой, а на берегу виднеются кусочки серых, бордовых, старинных бежевых домиков, аккуратно прижавшихся друг к другу на улицах, высоких каменных шпилей. Красный купол храма, из которого выходят одетые в платки женщины. Лёгкая французская речь. Чтобы через секунду храм взлетел наверх от мощного взрыва, а женщины не легли на мостовую, прижимая руки к ушам.

Чтобы через секунду люди не начали кричать, пугаясь выходящих прямо из портала в небе демонов, чтобы через секунду в воздухе не повис дым от горящих домишек.

Санта Мария. Санта Мария.

От хаоса ничего не видно, не слышно, когда Люцифер достаёт меч из ножен и рубит направо и налево демонов. Но он всё равно замечает второй портал на небе. И из него уже выходят белокрылые и в доспехах. Официальная армия Кроули.

Теперь их силы примерно равны. Об этом так загадочно молчал старик Ксандрий? Он всё же в сговоре с ангельской армией?

От криков людей в ушах звенит. Они молятся, кричат ангелам, чтобы те спасли их. Уже через секунду об этом будут трубить во всех новостях. Конец света. Потом никто не выживет. От яда в демоническом оружии люди обугливались моментально, превращались в пепел, и он оседал на город. Они вгрызались в их тела, не отказывая себе в удовольствии.

Люцифер судорожно оглядывается в поисках Дино, но ни один белокрылый, испачканный в крови не отзывался криком внутри. Среди хаотичного месива чужих энергий он не мог почувствовать так нужную ему, и в нём всё больше нарастало отчаяние.

Он искал Дино, а внезапно почувствовал всё перебивающую энергию отца. И весь мир словно сузился до одной точки — насмешливых чёрных глаз и огня, выходящего из его рук, охватывающего кольцом дома, людей.

Лилит рядом с ним выглядела загнанным животным и бешено вращала зрачками, охватывая всё происходящее.

— Не своего ли друга ищешь? — спросил он, указывая взглядом на дерущегося с демоном Дино слева на мостовой. Люцифер не мог пошевелиться в ступоре и так и застыл с мечом в руке. Отец. Это действительно отец. И он идёт к нему, протягивая руку. — Я ждал встречи с тобой, сын. Или вернее сказать: предатель?

Тот же вкрадчивый голос. На секунду Люцифер подумал, что он снова в аду, снова во тьме, и не было этих мучительно долгих недель.

Он подумал: а что, если бы он остался? Это была ошибка. Ему не пришлось бы убивать. Ему не пришлось бы смотреть, как умирают его люди. Ему не пришлось бы смотреть, как умирает Дино.

Была бы лишь тьма и спокойствие.