Всё её актёрство слезло с неё, впервые обнажив настоящее чувство, и что-то в груди Юстиниана дёрнулось. Затрепетало.

Что-то странное. Что-то неуютное.

— Там были твои друзья?

Услышав его голос, она словно очнулась от сна. На секунду он увидел на её лице испуг, но потом она снова надела на себя маску. И улыбнулась. Без прежнего блеска, но всё равно очень правдоподобно.

— Неважно. Нам пора идти, — отрывисто кинула она и отвернулась.

Но перед глазами до сих пор стояло её растерянное, искажённое болью лицо.

========== 23. Как в людях умирают звёзды ==========

И мы потухнувши замёрзли.

— Еда готова. Что тебе снилось?

Холодный голос, который не звучит так вежливо, как прежде — скорее пренебрежительно. Совсем чуть-чуть, на один маленький градус. Но Вики отчётливо слышит это изменение, — разве что не фыркает. Естественно, никому не нравится, когда их пытаются убить. Вики жалела только, что не довела дело до конца.

Она сидит, обнимая колени, и не смотря на Мальбонте, не поворачивая головы. Больше у неё не возникает желания остановить его, наорать, убить, поцеловать, поговорить. Даже вырвать все свои волосы, которых и так стало гораздо меньше теперь нет. У неё нет никаких желаний.

«Что тебе снилось?» Это не вопрос из вежливости. Просто она снова кричала во сне.

Чёрные крылья, чёрные обугленные тела, человеческие глаза. Нефилим, который укусил её. Он долго на неё смотрит, а потом визжит так, что у неё кровь идёт из ушей. Вокруг клубится тьма, которая сначала далеко, а потом облепляет её со всех сторон, и Вики пугается её, Вики страшно так, как ещё никогда не было — она замораживает дыхание и сдерживает рвущийся крик. Чудовище будто протягивает к ней когтистые руки, и в этот момент она просыпается. Из её ушей и из носа течёт кровь.

Вики принципиально молчит и не трогает еду. Ждёт, когда он уйдёт, чтобы продолжить смотреть в стену.

Но он не уходит. Вики не успевает даже вдохнуть затхлый воздух, как вдруг оказывается в воздухе — он поднимает её за ткань испорченной кофточки на груди, которая чуть не трескается по швам. В эту же секунду шея оказывается в захвате чужой руки. Вики словно в коматозной ломке переводит индифиррентный взгляд на Мальбонте, маска на лице которого тоже треснула и пошла по шву — прямо как её кофточка.

На лице, бывшем таким бесстрастным, проступает гнев сквозь заострившиеся черты лица. В блеске глаз. В еле видном дёргании идеально-скульптурных губ.

Вики чувствует его силу, искрящуюся на её коже, на её таком хрупком по сравнению с его теле — даже несмотря на то, что она бессмертная. Вот это уже ей нравится. Вот это уже похоже на обычные отношения заключённой и её тюремника. Хоть что-то во всём этом безумии приземляет (пусть и разбивая в лепёшку о землю).

Он вдруг резко поднимает руку, замахиваясь для удара по лицу. Воздух наэлектризовывается. Одно быстрое, маленькое движение — как и поступают тюремники с заключёнными. Мышечная память. Так он когда-то поступал с людьми? Тысячелетнее чудовище.

Но когда Вики даже не дёргается, его рука останавливается на полпути. Чтобы в итоге прикоснуться к её волосам, стереть кровь под носом, с верхней губы. На его лице проступает секундное замешательство, а потом он сжимает челюсти, будто злясь на себя. Почему? Что не может ударить её? Что пытался сделать это?

Каким же он был до своего сна? Вики бы не выжила и в первую секунду встречи с ним. Эта мысль наполняет её трепетом. Дрожью. И в этот момент она против воли беспомощно смотрит в его глаза.

В его глазах — жалкие остатки того же разрушительного гнева, который когда-то заставлял его убивать.

— Когда я задаю вопрос, ожидаю услышать ответ, — в его голосе слышны вкрадчивые нотки, и это ощущается, словно лёд растапливает пламя — жаркое и убийственное, как его гнев. Вики чувствует, что секунда — и сгорит. Она чувствует его тысячелетнюю силу, которая словно проснулась в бесстрастном сосуде, даже в его голосе стало больше жизни.

Это должно пугать, внушать ужас. Но она ничего из этого не чувствует. Она лишь безразлично откидывает назад голову, словно у неё нет сил её держать, поддаваясь полностью его силе и огню. Невесомая, тонкая, эфемерная, как воздух, как тряпичная кукла.

Его рука поддерживает её, сжимая рёбра, сжимая шею. Сильнее, сильнее. Он хочет причинить ей боль. Ей хочется смеяться, потому что когда поддаёшься боли — она для тебя ничто. Она победила. Она выиграла.

— И что ты теперь сделаешь? — с ленивым интересом спрашивает она.

— Меня за всю жизнь убивали столько раз, сколько тебе и не снилось, — цедит Мальбонте. — И я умирал. Но только это было настолько… досадным.

Снова чёртова беспомощность, которую она не должна ощущать. Беспомощность не от страха перед ним, а перед собой, потому что что-то в нём задевало её, оставаясь пулями под кожей, вырывая с кусками мяса её тлеющее сердце.

Беспомощность и бессилие. Он чудовище. Чудовище. Об этом приходится напоминать себе постоянно. Какая она отвратительная, что чувствует родство с чудовищем.

— И что? Я бы сделала это ещё раз, — несмотря на то, что она хотела звучать уверенно, ядовито и зло, получилось, как будто она сейчас заплачет.

Её душа словно расколота на две части: первая всё ещё помнит о Дино, о свете, который она так хотела сохранить в себе, и другая, которая смотрит на Мальбонте. Которая видит, как он устало закрывает глаза, словно больше не может выносить в себе что-то, которая сочувствует ему. Которая видит его холодную тьму и тянется к ней. Слабая часть, которая ужасает её, которая ищет спасения там, где не следует.

— Ты всё ещё сопротивляешься. Как ты не понимаешь, что…

У Вики спёрло дыхание от внезапно накатившей тошноты, накатившего гнева. Она резко вырвалась из его рук, толкнула его в грудь, а затем, схватив тарелку с едой, кинула её в стену как когда-то.

— И зачем ты приходишь? — закричала она, чувствуя подступающие слёзы. — Чтобы сказать, какая я тёмная внутри, присоединиться? Поиздеваться? Что? Почему ты просто не освободишь меня? Освободи!

Я больше не могу здесь находиться.

Она сходила с ума так явно, так отчётливо. Часы тикают.

Она смотрит на Мальбонте, жадно ожидая, пока он что-то скажет. Пожалуйста, пусть он скажет хоть что-то, откроет дверь, даст ключ, боже… От слёз всё расплывалось, но она не давала им пролиться из последних сил, зло утирая рукой.

Мальбонте молчал. Он сделал судорожный вдох, хватаясь за ошейник. Он хватает ртом воздух.

— Я… я не могу. Не могу, — шепчет он, а потом морщится так, словно ему больно. — Мне даже думать об этом больно! Хозяин…

— К чёрту хозяина! Я никогда не стану такой тварью, таким чудовищем, как ты!

Он саркастически приподнял бровь. Сделал два шага к ней так грациозно, что она снова явно почувствовала силу, исходящую от него, и неосознанно попятилась.

— Никогда? Ты всё ещё хватаешься за какой-то мифический свет внутри себя? А может, ждёшь, что тебя кто-то спасёт?

Насмешливо и зло.

И тут — словно в насмешку Вики услышала чужие шаги. Она подбежала к решётке.

Люцифер? Сатана? Какие-то демоны?

Но вместо этого она увидела белые крылья. Светлые волосы. Знакомые черты лица. Белые одежды с золотыми вставками.

— Мама? — неосознанно вырвалось у неё тихое, пока она поражённым взглядом охватывала лицо, которое она много раз видела на фотографиях. Оно почти не изменилось, но всё равно стало другим — холодным, высеченным из мрамора, как и у всех ангелов.

Ребекка. Это была Ребекка Уокер в одежде серафима. А рядом какая-то демоница в обтягивающих чёрных штанах. Удивительно, по-хищному красивая. Что происходит?

Вики будто ударили в грудь, и она не могла произнести ни слова.

— Ты думаешь, тебя кто-то спасёт? — снова насмешливо спросил Мальбонте. — Я не буду даже мешать. Можешь кричать…

Но Вики его не слушала. Она закричала, чувствуя, что этот крик, идущий из глубины души, раздирал ей грудь: