Этот звук не должен был заставлять его буквально петь от удовольствия. Но это словно наполнило его силой, словно это единственное, ради чего теперь можно жить. Чувство стыда мгновенно вылетело из головы. Остался только кинжал. Осталось только поле битвы.

Остался только гул в голове. Дино как ищейка выискивал чёрные пятна, мучительно заставляя себя вспоминать, какие из них с ними, а какие чужие. Стигмате было без разницы, и он сдавливал себя изнутри, стягивал верёвками.

Спасти ангелов. Спасти ангелов. Всё это ради спасения.

Первые минуты битвы были словно сладостным удовольствием. Он забывал обо всём — о болящих мышцах, о болящем плече, о том, что нужно расчистить дорогу. Он просто бил, высвобождая своего демона наружу. Они спрыгивали с деревьев, перелетали через ручей. Но когда этот поток стал бесконечным, начало нарастать отчаяние. Их окружали и теснили. Их становилось всё меньше.

— Нам нужно отступать! Чертите портал! — кричит Люцифер, отправляя ударом кинжала в грудь на тот свет очередного демона.

— Мы не уйдём без провизии! — взревел Ксандрий и всадил огромный меч в глаз демону. К нему уже подступал второй, но он откинул его ногой.

Дышать было нечем. Тела вокруг наслаивались друг на друга — один за другим падали те, которые так и не стали Дино товарищами.

Но когда Люцифер кинул ему полумоляющий взгляд, он всё равно отрицательно покачал головой. Они не могут уйти. Тогда всё это станет абсолютно бесполезным — то, что он пришёл к ним, то, что он получил стигмату, то, о чём говорил Ксандрий — о свободе против войны… О свободе, свободе. Тогда почему они сейчас воюют? Неужели этому никогда не придёт конец?

Того самого Дино, который ещё остался внутри со школы — слабый, человечный, верящий во всё лучшее, мутило от вида чужой крови, от вида разорванной плоти. Но того Дино, которым уже почти владела стигмата, физически это никак не затрагивало. Оно всё ещё дарило ему удовольствие. И от этого его выворачивало наизнанку.

Крылья Люцифера вздрогнули так, словно он его ударил. Его лицо потемнело, и он со всем ожесточением бил демонов. Он не понимает. Не понимает, что без этого — без конечной точки спасения хоть кого-то, он совсем пропадёт, исчезнет. Останется только стигмата.

Всё сгорит.

Сгорит?..

— Люцифер, выпусти огонь! Спали их дотла! — заорал Дино.

— Я давно этого не делал! Получается через раз! Я же не Сатана, чёрт его дери!

— Спали их, блять! — голос Дино никогда ещё не был таким громким и звериным.

Дино понял, что у него всё-таки получилось, когда их охватывает кольцо огня. В этом кольце огня демоны, которые их окружили, орали, превращались в пепел. Люцифер ещё добивал некоторых. Всё смешалось в дыму. Дино никогда не любил жар, огонь. Но этот дарил освобождение, очищение.

Когда они, в гораздо более меньшем составе, выходили из огня, ни у кого не было сил даже закричать от радости. Только желание упасть на землю. Люцифер и вовсе выглядел так, словно отправится сейчас же в Небытие.

Они были бледные, усталые. Никто из них не мог даже ликовать — учитывая, что многие потеряли любимых. Но они живы. Всё же живы. И Дино жив. Снова.

Они разбирали руины храма трясущимися от изнеможения руками, и наружу выходили испуганные дети, исхудавшие взрослые, прятавшиеся в подвале. Дино смотрел на то, как один ангел из их отряда с воплем и рыданиями обнял женщину, выбежавшую из руин. Кто-то ещё встретил своих родных. Таких крепких объятий Дино ещё не видел.

Он хотел это увидеть — так? Тогда почему сейчас он ничего не чувствовал? Эта тишина внутри — словно после взрыва.

В подвале нашлись некоторые запасы еды и пороха. Руки у Дино кровоточили, но он не переставал передвигать камни, надеясь найти что-то ещё. Люцифер на него не смотрел. Это добавляло в его душевную пустоту что-то. Что-то саднящее, что-то мешающее, как заноза.

И именно на этих руинах Ксандрий оглядывает всех светлыми глазами и говорит:

— Я не могу дать вам уверенность. Только в самих себе вы можете отыскать веру в лучшее. Мы будем побеждать. С каждым разом нас будет всё меньше и меньше, но всё же — мы будем побеждать.

И в этот момент ангелы, до этого так презрительно глядящие на Ксандрия, встают на колени перед ним. Так же, как и демоны. Так же, как и Дино. Он почтительно опускает голову. Если бы он мог заплакать, он бы заплакал. Эти слова оглушили его.

Боги, он хотел верить. Как он хотел — всё в нём этого хотело. Кости ломались, хрящи рвались под давлением одной надежды, которую он насильно взращивал в себе.

В лагере всё было как прежде. То же палящее солнце на раздавившем их небе. Это место можно было бы назвать домом, но видя его каждый раз, Дино почему-то чувствует раздражение. Он ненавидит здесь находиться. Он ненавидит, что у него нет выбора.

Поэтому когда Ксандрий снова устраивает сбор, он ищет глазами Люцифера, уходящего куда-то вдаль. И на этот раз идёт за ним. У него не было сил признать даже, что он этого не хотел. С него будто сняли кожу, это раздавившее небо превратило его в кашу.

И ещё он бы сделал всё, лишь бы не видеть выплюнутых, пережёванных войной ангелов и демонов. Они были как он — все как он.

С каждым разом нас будет всё меньше и меньше.

Люцифер стоит возле дерева, как он себе представлял, как и видел до этого — прямо перед моментом, который всё изменил. Держась обеими руками за ствол, опустив голову вниз так, что на месте, где шея соединяется со спиной, выпирает последний позвонок, а крылья едва не волочатся по грязной земле. Дино снова чувствует эту предопределённость, фатальность между ними.

На этот раз он сам делает шаг в эту фатальность, и это всё ещё так же страшно, как прежде, когда Люцифер тащил его в пропасть.

В нём всё закипело, как в адском котле. Он буквально выжжен на сетчатке его глаз — стоит их закрыть, как образ всплывает перед глазами. Это ненормально.

— Зачем ты делаешь это? — спрашивает Люцифер глухо.

— Что? — также глухо переспрашивает Дино, словно очнувшись.

Люцифер поворачивается, и Дино видит его лицо. Настоящее лицо, а не та маскарадная маска, которую он показывает всем вокруг. И это ужасает его, бьёт поддых.

Так вот он какой после отца.

Мёртвый.

Серый.

Его глаза блестят, но не живо, а металлически, как у машины. На дне этих мёртвых глаз едва сдерживаемый тёмный гнев.

— Вот это всё, — он издаёт злой смешок. — Лезешь в ебаные разборки ебаного Ксандрия. Пытаешься кого-то… спасти, — он выплёвывает это слово, словно оно жгло ему горло. — Ты тупой или просто хочешь поскорее сдохнуть?

У Дино не хватает времени, чтобы спрятать растерянность, и она отражается на его лице.

Действительно, зачем?

— Замолчи, — беспомощно бросает он ему в лицо, как и прежде, когда Люцифер льёт всю эту гниль из своего рта.

— Нет, скажи мне, зачем? — он подходит ближе, и тогда в голове Дино всё смешивается, запутывается ещё больше. Каждый раз, когда он оказывается ближе, чем следует. И поэтому он выставляет вперёд единственную защиту, которую привык выстраивать против него, как дрожащие руки («Не подходи»), — злость.

— Да потому что у меня есть надежда! — выкрикивает он. Это звучит глупо, это звучит по-идиотски, но это была правда. И Люцифер снова издаёт тот самый смешок, который заставляет его внутренности проходить сквозь мясорубку ядовитой злости. — Надежда, понимаешь? Ты слышал Ксандрия?

Он даже не замечает, как хватает его за воротник рубашки, и слегка потряхивает.

— О, теперь ты слушаешь этого сектанта? Это всё бесполезно, как ты не понимаешь? Мы в полчище гиен, — Дино хочется закрыть уши, лишь бы не слышать этих циничных слов. — И мы всё равно сдохнем, и они сдохнут. И… ты сдохнешь. Или мне придётся застрелить тебя, потому что ты окончательно свихнёшься, — эти слова имеют достаточно оглушительный эффект на Дино, но Люциферу и этого мало. Он продолжает: — Или ты будешь отрицать, что не сходишь с ума и не хочешь поубивать тут каждого?