Девчонки? Мими вдруг насторожилась. В груди появилось нехорошее предчувствие.

Розалинда молчит, а потом говорит неуверенно:

— Вы уверены, что это того стоило, господин? Ваша дочь вас не простит, она писала, что сдружилась с ней…

Мими заткнула рот, чтобы не закричать. Вики. Они говорят о Вики.

Получается… она мертва? По вине её отца? Ради какого-то ритуала Сатаны?

Шепфа. Нет. Нет.

— Я не нуждаюсь в твоём мнении, Розалинда, — а вот теперь отец уже резок, пресекая любые возражения. Его голос вдруг стал противен Мими. Тошнота подкатила к горлу. Он помогает Сатане в каких-то его тёмных делишках — в войне, очевидно… и помог убить её подругу. — Выполняй свою работу. Пора нам поговорить наконец с пленником. Не зря он понадобился Сатане.

— Да, господин, — снова шуршание платьев. Мими слышала её шаги по направлению к двери, и поэтому успела подготовиться. Сделать жизнерадостный вид, отойти на пару шагов и занести руку на дверью… — Госпожа?

— Привет, Розалинда. Я хотела поговорить с папой. Мне же это разрешено? — слишком радостный тон, слишком ослепительная улыбка. Никаких излишне резких движений — плавная грация, как и обычно. Она первоклассная актриса. Земные театры пошли ей на пользу.

— Мими? Разве ты не должна быть в школе?

Должна, но хоть когда-нибудь она делает, что должна?

Нет, папочка, я шпионила за тобой всё это время. И теперь я почти ненавижу тебя.

— О, ну так и быть… раз ты мне ничего не расскажешь, — тут она состроила обиженную мордочку, — то я сейчас же отправлюсь в школу. Я соскучилась по Ади, Сэми… и, может, будут какие-то новости о Вики. Мне хочется верить, что с ней всё хорошо.

Ну давай же, скажи хоть что-нибудь… Покажи, что тебе жаль. Пожалуйста, пап!

Ничего. На его лице всё та же непроницаемость льда. По-прежнему строит из себя любящего отца, с чёртовой нежностью глядя на неё. Поднимается с трона, подзывает её к себе. Превозмогая гнев, Мими всё же делает несколько шагов к нему. Сжав челюсти, она терпит прикосновение его ладони к щеке. Ей хочется заорать, разгромить весь этот чёртов зал, но она лишь улыбается ему в ответ, чувствуя, как в уголках глаз собираются слёзы.

— Хорошо, девочка. Иди, и пусть удача пребудет с тобой, как и всегда.

Как он мог? Папа, как ты мог?

Она выходит из зала, вытирая слёзы со щёк.

А потом бежит к той клетке со всех ног, чувствуя лишь мрачную решимость и гнев. Она больше не позволит ему убить никого из её друзей.

И никому не позволит.

Розалинды всё ещё нет, и это понятно: Мими пришла сюда тайными ходами, которые изучила ещё будучи любопытным ребёнком, который не может усидеть на месте. Но скоро она появится. Надо торопиться.

Она по привычке властно поднимает голову, подражая отцу. Охранники выпрямляются.

— Отец хочет поговорить с пленником. Я забираю его.

Двери открываются перед ней. Олухи, какие же они олухи.

Ангел сидит, прислонившись спиной к стене. Его глаза загораются узнаванием, но она больше не собирается играть ни в какие игры. Хоть раз она должна сделать хоть что-то полезное. Хоть что-то хорошее.

Внутри неё горит огонь, но она холодно спрашивает:

— Тебе что-нибудь известно об оружии, которое хранится на земле? Куски божественной сущности? — Она видит, как он хочет сохранить невозмутимое, то самое презрительное лицо, но как актриса она всегда выявляет плохих актёров. В его лице что-то мелькает, что-то дёргается. Узнавание. Он определённо знает. Но у неё нет времени выяснять. Мими натягивает его цепь, заставляя приблизиться, как в первый раз, а потом цедит ему прямо в лицо: — Говори, или я отрежу тебе палец.

Она ни разу не слышала свой голос таким. Она ни разу не говорила таким жёстким тоном. Но ему всё нипочём — он лишь ухмыляется ей в лицо:

— Есть вещи пострашнее отрубленного пальца, принцесса.

Хорошо. Он не скажет. Отлично. Мими вытаскивает украденный кинжал и приставляет к его глотке. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Её рука тоже.

— Говоришь, у тебя какая-то высокая ангельская кровь? И кто же твоя родня? Архангелы, серафимы… А, плевать, неважно, ты всё равно пойдёшь со мной.

Она отрубает цепи, не разрешая себе думать. Она всё делает правильно.

Всё также держа кинжал возле его горла, она грубо выдёргивает его из камеры.

— Отведу его к отцу, — объясняет она стражникам, а ему в ухо шепчет: — Ты в заложниках, если ещё не понял. Советую не дёргаться.

Ангел хмыкает.

Они идут. По лицу Мими катится пот. Во что она ввязалась? Чего это ей будет стоить?

Спокойно. Не паниковать.

— Если ты забыла дорогу к тронному залу своего отца, я могу тебе помочь вспомнить, — она уже почти привыкла к его яду. Почти. Она сильнее прижимает кинжал к его кадыку, когда он останавливается, борясь с тем, чтобы не пустить ему кровь сейчас же.

— Заткнись.

Но он вдруг замирает — почти в тот момент, когда они подошли к выходу из круга. Церберы рычат, встречая их у ворот. Мими готова заорать на него.

Момент — и её руки оказываются за спиной, и тот самый кинжал прижимается уже к её горлу. И низкий голос с рычащими нотками шепчет ей в ухо:

— И кто теперь заложник?

Блять.

*

Так поспешно сбежавшая Мими не успевает застать переполох в школе. Она не успевает увидеть, как ученики, до этого тенями ходившие по коридорам, как ужаленные носятся, стремясь попасть к Геральду.

Она не успевает увидеть из окна войска визжащих демонов, подступивших к защитному барьеру так близко, как можно. И как они начинают разбивать этот барьер ядрами из пушек, бомбами и чёрт знает чем ещё. Барьер вспыхивает белыми всполохами. Это дело времени — понимает Геральд.

Они прорвутся.

Двери его кабинета, теперь директорского, тоже прочно заперты заклинаниями, но он слышит встревоженный гул ни в чём не повинных детей. Письмо в руке жжёт пальцы.

«Меч Правды и Меч Лжи должен быть у меня. Иначе от школы ничего не останется. Время — до рассвета.

С глубочайшим уважением, Люцифер Первый, ныне Сатана.»

========== 22. Нас раздавило чужое небо ==========

«Мы все годимся, чтобы собою землю удобрять»

Огромное пространство лагеря покрыто чёрными и серыми точками, что были раньше белокрылыми ангелами. Но от бесконечных полётов и битв под огнём крылья покрылись пылью и сажей, и чиститься времени не было. Мыться времени не было. Еды катастрофически не хватало — порой кости тёрлись друг от друга так больно, что скрипели.

Поэтому существа, ранее не бывшие воинами, уставали, выбивались из сил. Они кричали изо всех сил, роптали, но Ксандрий лишь окидывал их спокойным взглядом. Он стоял впереди всех, невозмутимый, как столетнее дерево, и казалось, что все эти земные дела его совершенно не колышили.

Так же он смотрел, когда Дино, постоянно озираясь и ожидая подвоха с любой стороны — только что с битвы, усталый, издёрганный и вышедший снова на свет из тьмы, пришёл к нему вместе с Люцифером. Он ожидал увидеть кого угодно, но не демона в главнокомандующих. Тот же спокойный взгляд. Та же абсолютно невозмутимая поза. Он сидел — его не замечали. Он молчал — его не замечали. Но стоило ему подать голос, подняться с места, как все тут же словно пропадали из его шатра.

— Мы ждали тебя, Дино. Ещё два дня назад Селестина увидела, что у нас будет пополнение.

Настороженные глаза Дино падают на молчавшую ангельскую девушку с темными волосами. Она так и не подняла взгляда. Кровь в жилах гудела, жарила все тело, словно под электрическим напряжением. Он чувствовал, что на него направлены все взгляды, как будто скрещенные ножи у горла.

— Почему я должен здесь остаться?

— Потому что это единственное, что тебе осталось. Бороться за себя. За нас. За свободу.

— Но…

— Не ожидал увидеть демона?

— Учитывая все ваши деяния, трудно избавиться от предубеждений, — огрызается Дино.

— Учитывая все ваши деяния, мне тоже трудно избавиться от предубеждений. Но я не позволяю им брать над собой верх и рад каждому. Те, кто не задействован в войне, не виноваты в том, что творят власти, и нуждаются лишь в укрытии. Я готов его предоставить.