От него так жарко. Это ни на что не похоже.

Стигмата пропала, улетучилась. Остался только другой яд. И ты ничего не можешь сделать, особенно когда не хочешь ему противиться. Это предательство, но Дино даже не чувствует раскаяния. Словно в этой пропасти его ждёт успокоение. Словно он принял свою смерть с потрохами.

Он ждёт только его дальнейшего прикосновения, чтобы он врос в него, остался там.

Он видит его шрамы. Он, выдыхая как-то странно, прикасается к ним пальцами, очерчивает их созвездия, и Дино не хочет поломать ему пальцы. Он напрягается. Он знает, что Люцифер думает. Отец. Конечно же, отец, ни у кого здесь не было идеальных отцов.

Но ему не хочется отстраниться.

Он закрывает глаза, и перед веками проносится полотно звёздного неба. Его больше нет. Ран больше нет. Войны больше нет.

— Не надо, — говорит он, задыхаясь, и это не приказ — это мольба.

— Представь, что это сон, — он не отходит. Он не слушается, конечно же. Он кладёт ладонь на его шею, словно хочет задушить, но лишь обхватывает, а длинные пальцы касаются скулы. — Это ведь может быть только сном, верно?

Это прозвучало как злость. Как сладкая злость, как месть непонятно за что, как вырвавшаяся из сжатого спазмом горла нежность, и Дино всего обжигает от неё, нечаянной, нежданной. Его как будто бьют этой нежностью как электрошоком, как кулаком поддых.

И это всё обрывается резко — ещё одним нарушителем личного пространства.

В палатку входит предводитель Ксандрий — высокий демон с огромными вогнутыми рогами, шрамом на лице. И его личный предсказатель — юная темноволосая ангелица Селестина.

— Люцифер, совет ждёт тебя, — говорит он властно, но мягко. Всегда знает, как и что нужно сказать. Проницательно обводит их, отлепившихся друг от друга, взглядом. — И тебя тоже, Дино. Вы мало с кем сблизились из лагеря. Только друг с другом. А это не то, что помогает нашей цели. Нашему предназначению.

Люцифер фыркает — привычно насмехаясь над авторитетами и их высокопарными изречениями.

Дино ничего не говорит, потому что Ксандрий всегда действовал на него так — только смотреть и подчиняться, открыв рот. Ни с одним из ангельских чиновников, даже с Кроули, такого не было. Он ничего не говорит, но шея у него горит.

Ксандрий со своей невероятно прямой спиной грациозно входит, забирая разом всё пространство. Его слишком светлые для демона глаза — голубые — останавливаются на блестящем куске божественной сущности, которую Дино по привычке прикладывает к стигмате, чтобы привести себя в чувство.

И вдруг Селестина, до этого бывшая тихой, как мышка, вскрикивает. Её глаза, тоже обратившиеся к этой безделушке, вдруг останавливаются, стекленеют.

— Что? Что ты видишь? — спрашивает Ксандрий спокойно и властно, но в его голосе слышны нотки нетерпения.

— Я… Я знаю, что это. Я вижу этот блеск повсюду… Вижу какие-то маски, как на маскараде. Это земля, и этот блеск повсюду — в разных концах земли. Вижу машины, вижу демонов, вижу клинки… Вижу пустыню, людей… Кровь, знаки… Молния… Вижу Сатану, — она вдруг резко выдёргивается из видения, и её глаза расширяются. В этот момент Дино видит не великую прорицательницу сопротивления, а обычную испуганную девчонку, прижимающую руки к лицу и ищущую утешения у её господина. — Сатана охотится за этим. Это куски божественной сущности, раскиданные по земле после Шепфы и архангелов — в разных формах, очень мощные, и они нужны ему для какого-то ритуала, призыва кого-то…

— Архангелов, — медленно проговорил Люцифер.

— Ты знал? — повернулся к нему Дино. Тот ничего не ответил, но это было и ненужно.

Он говорил о планах Сатаны, но перебарывая себя, и не всё, как оказалось. Видимо, какая-то его часть всё ещё не могла отпустить отца и его идеалы.

Дино вдруг кольнуло разочарование.

— Я слышал о печатях, которые призывают архангелов. И они же служат оружием, — кивнул Ксандрий. — Он хочет уничтожить мощнейших созданий в мире.

— Не просто созданий, — хмыкнул Люцифер. — Его братьев.

*

Горные хребты Иудейской пустыни издревле навевали первозданный ужас на странников, отшельников, изгнанников и беженцев, ищущих утешение.

Ибрагим не был ни одним, ни вторым, ни третьим. Он жил под тенью хребтов и жаром палящего солнца с самого детства, как жил его отец, его дед и прадед. Солнце не могло сжечь его смуглую кожу. А вот его жена, Мария, была гораздо более восприимчивой к жаре. Она не смела жаловаться мужу, но он знал, что все те годы, которые они прожили вместе, она терпела на пределе своих возможностей и много молилась.

Поэтому когда небо вдруг почернело, и на сухую землю обильно полилась вода, она радостно воскликнула, поглаживая огромный живот:

— Господь услышил наши молитвы! Спасибо тебе, Господи!

Ибрагим, загонявший скот, нахмурился. Тревога нарастала. Дети радостно закружились под дождём, только и сверкали их голые пятки.

Как внезапно на песок упала огромная тень в форме больших крыльев. Они тут же исчезли, и на месте крыльев появилась тень мужчины.

— Великолепное чудо, не правда ли? — прозвучал мелодичный голос сзади, и Ибрагим резко обернулся. На него смотрел черноволосый мужчина европейской расы, на лице его была печать усмешки. Он с любопытством оглядывал их скромные владения — маленький покосившийся домишко, загон для скота. Они были значительно вдалеке от поселений, находившихся в пустыне. — Только на этот раз его совершил не ваш Господь.

— Что вам нужно? Может, вы хотите кров или воды?.. Или вас нужно проводить до монастыря Искушения? — как всегда, добрая и приветливая Мария улыбнулась странному мужчину. Но Ибрагим настороженно смотрел на него из-под ресниц. Он появился из ниоткуда. И почему-то заставлял кровь стыть в жилах.

— Я уже был здесь когда-то, так что проводник мне не нужен, благодарю. Те сорок дней были самыми интересными в моей жизни, — улыбнулся (или оскалился?) мужчина. А потом он опустил взгляд на грудь Марии — там поблёскивал серебряный медальон, за который она неосознанно схватилась. — Мне нужно кое-что другое. Мой… хороший знакомый когда-то оставил эту вещицу здесь.

— Дьявол! — вскричал вдруг Ибрагим и кинулся к Марии. Закатив глаза, засветившиеся красным, мужчина взмахнул рукой, и на землю упало несколько других крылатых созданий. Его дети, с перерезанными глотками, один за другим попадали на землю. Мария с ужасом закричала, закрыв рот ладонью. Ибрагим начал молиться.

Сатана медленно подошёл к Марии, оторопевшей от страха, и повертел в руках медальон. А потом разочарованно вздохнул.

— Это лишь жалкая подделка.

Ибрагим метнулся вперёд, к монастырю Искушений, не переставая молиться. Но не успел. Сатана словно по волшебству возник прямо перед ним и содрал настоящий медальон, за который мужчина цеплялся.

— Господи, не остави меня, спаси и сохрани…

— Ваш Господь вас не спасёт, — улыбнулся острой, как нож, улыбкой дьявол. — Он уже никого не спасёт.

Ибрагим зажмурился.

*

Мими бежала, не разбирая дороги. Каким-то образом ей удавалось замедлиться, сохранить более-менее спокойный вид, когда на пути кто-то попадался, но ужас в глазах и трясущиеся руки не удалось скрыть.

Подбежав к камере, расположение которой она запомнила слишком хорошо, она закрывает глаза, пытаясь успокоиться.

Они тут же начинают слезиться, когда перед ней начинают проноситься картинки, в ушах звучат чужие голоса, множась и разнося ей голову на части.

— Что нового, Розалинда? — спокойно спрашивает Мамон, попивая из кубка, не подозревая, что за дверью стоит Мими. Она прислушивается, напрягая сверхъественные инстинкты.

— Я узнала, что Господин на земле и забрал медальон, на след которого напал, — Розалинда делает реверанс — Мими слышит, как шуршит её платье. — Клоренс сказал, что этот медальон и другие вещи, которые нужны Господину, хранят великую первозданную силу. Говорят, это камни, которых касался сам Шепфа…

— Я знаю, что за мифы ходят вокруг них, — властно, но мягко перебил отец. — Это интересно. Сатана на земле… Видимо, церберы, которых я ему предоставил для выслеживания девчонки, хорошо сработали, как и ритуал.