Так он думал. И всё в его мыслях сходилось.

Отец взрезает рубашку вместе с кожей на плече, где находится стигмата. Дино шипит, глядя, как тёмная кровь вытекает вместе с ядовитыми парами. И тогда отец прикладывает одну из серёг к метке. Слышится будто звук обгорелого мяса.

И именно в эту секунду жар под рубашкой утихает. Тень обиженно шипит и словно отступает.

Дино смотрит на это так, будто увидел восьмое чудо света.

— Это не остановит яд, но замедлит его на какое-то время. Пользуйся, если совсем уж никак, — кратко говорит отец. Пока Дино не знает, что сказать, он вдруг сокрушается. — Ну зачем, ты, поганец, не сказал мне про стигмату? В кого ты тупой такой? — привычное крикливое ворчание вдруг срывается. Глаза у Фенцио блестят.

И Дино словно бы возвращается в детство. Его мир рушится в который раз.

Он смотрит, смотрит на отца, который впервые в жизни не приносит ему новые раны, а залечивает их, и резь в глазах мешает увидеть картинку. Как в детстве.

Отец.

Отец.

Они смотрят друг на друга. У Дино гулом в голове вертятся миллион вопросов, миллион слов, которые надо сказать, но ни одно не доносится из сжатого спазмом горла.

«Отец», — только и может сдавленно прошептать он.

— Тише, тише, нет времени, — только взмахивает рукой Фенцио, всё куда-то торопясь. — А теперь слушай меня: никому не доверяй. Держись подальше от больших городов. Иди на восток. И не вступай в сражения. Будь один и носи руну невидимости.

— Что это значит? — по мере его слов сердце Дино билось только тревожнее. Оно никак не могло прийти в норму, как и дыхание. И снова начало учащаться.

Что это значит — неужели он хочет уйти?

Снова — уйти?

Оставить его одного?

Нет. Нет-нет-нет-нет. Только не это.

Когда-то давно Дино настаивал на том, что он взрослый. Отец над этим даже злобно порой смеялся, и мальчиком он очень распалялся. Я сильный, мол. Я смелый. Тогда хотелось разворотить всю землю, в полной уверенности, что она ему покорится.

На секунду Дино захотелось стать тем мальчиком — маленьким, глупым, смешным. На секунду, сквозь времена, он снова стал ниже на три головы, снова почувствовал себя тщедушным, костлявым, почувствовал прохладную тяжёлую руку на голову. Он словно стряхнул с себя несколько сотен лет — и снова беззащитный, задыхающийся, умоляющий.

Чтобы отец посмеялся и забрал всю тяжесть мира у него из рук. Чтобы он мог снова тащить его за шкирку.

Чтобы только не быть одному.

Нет.

Пожалуйста. Нет.

— Будь осторожен, Дино.

Хриплый шёпот в макушку. Последнее крепкое, сильное, до боли в рёбрах объятие. Последний блеск глаз.

И — улетел. Улетел, не успев даже услышать последний умоляющий детский крик в спину.

Перед глазами по-прежнему всё расплывалось. От дыма, клубами летящего в небо от цитадели, от чего-то ещё. Ангелы кричали. Демоны кричали, вцепившись в последней схватке. Это уже не на жизнь, а на смерть. Кто-то хрипел, захлёбываясь своей кровью.

Дино сжимает руки в кулаки. И вспоминает слова, с которых всё началось — и его жизнь, и всё на свете. С которых начнётся и новый поворот.

Самоконтроль, Дино.

Ангелам не пристало злиться, сынок.

Он смотрит на цитадель, рушащуюся, подобно вековым устоям. Остаётся лишь пыль. Смотрит на огонь, сжигающий ангелов, демонов — всех по разбору, оставляющий только кровавое гнилое мясо.

А потом смотрит на убегающих из гор ангелов. И во главе них он замечает белую точку на драконе — Кроули. Сбегающего. Вместе с шансом помочь кому-то другому для Дино — но сбегающего, как подлая собака. Со всеми высокими словами и обещаниями.

«Ты будешь нам полезен.

Ты поможешь нам, и мы сохраним тебе жизнь.»

Со всеми лживыми словами.

Что ты там говорил, отец, — не вступать в сражения?

Не думая ни секунды, Дино выходит к огню. Не думая ни секунды, он хватает чей-то нож, валяющийся на земле, и летит на демона — со спины.

Это не выглядит эпично или красиво. Он рычит, словно дикий зверь, вонзая ему нож в спину. И снова. И снова. Пока хриплое дыхание не заглушает весь остальной мир.

Это не выглядит красиво, потому что именно в этот момент прорывается его крик — сорванный и ломающийся. Но никак не прекращающийся. Звучащий и с новым ударом. И с новой схваткой, в которой зубы обнажаются, как у зверя.

Зверя, который рычит, орёт на свою дичь, но на самом деле только и ждущий, чтобы её разорвали.

И в этот момент происходит что-то. Пространство и время разрываются, рассыпая воздух на мелкие ненужные частицы, потому что в лёгких вдруг кончается место. Он больше не нужен, этот воздух.

Всё резко меняется, и Дино, не понимая, в чём дело, двигается, мечется на месте, не найдя причины.

Пока, обернувшись, он не видит.

Сначала он видит то, как он двигается. Он не видит, кого он бьёт; всё, что он замечает, по чему скользит одуревшим взглядом, — то, как двигается его тело. Как перекатываются его мышцы. До боли знакомо.

Он словно знает, как он двинется в следующий момент.

Он словно замирает в этом моменте. В этом волшебном моменте его грации. Этой красоты среди всего этого хаоса.

И на секунду он думает, что ради этого — прямо сейчас — он бы мог умереть. Он чувствует, как умирает, но эта смерть ощущается как благословение. Как награждение.

А потом — он словно за секунду до этого знает, что это случится — Люцифер смотрит на него багряными глазами.

И в этот момент в бок Дино входит лезвие.

========== 20. Посмотри, это не ад - это дом ==========

Как бы Мими ни старалась сохранить невозмутимый вид, у неё не сразу вышло — изящные брови всё же дёрнулись вверх от удивления. И о том, что он, возможно, ничего и не заметил, не могло идти и речи — он настороженно смотрел на неё золотыми глазами, впитывая каждое её движение. И вообще не двигаясь. В отличие от неё — Мими, которую тянуло нервно дёрнуться. Тянуло прыгать и орать от возбуждения.

Она не понимала, чего она ощущала больше — страха за свою дальнейшую судьбу (отец её никогда не бил, но в последнее время он сходил с ума, как и все вокруг) или восторга от своего приключения. Ади бы понравилось.

А что дальше? Пытать его? Угрожать?

Она решила просто потянуть время, хотя этого категорически делать было нельзя. Но её съедало любопытство, и она ни за что не уйдёт без ответов хотя бы на какие-то свои вопросы.

— О, какой красавчик, — елейно протянула она мелодичным голосом, обходя его медленно, грациозно (но близко не приближаясь, от него исходили пугающе сильные вибрации готового к нападению льва) и разглядывая со всех сторон. Действительно красив — тёмные волосы, бледная кожа, аристократичные черты лица (по-видимому, принадлежал к какому-то древнему роду), по-ангельски горделив и совершенно не по-ангельски непокорен. Услышав слова Мими, он дёргает за цепи так, что они натягиваются и звенят, угрожающе рычит и подрывается к ней. Ещё бы несколько сантиметров — и он придушил бы её даже в цепях. Мими мысленно аплодирует себе, что не сдвинулась с места. Она всё с большим любопытством и восторгом смотрит на него. Ухмыляясь, опускает глаза на кровавую рубашку. — Вот только несколько грязноват. Ну ничего, я не привередлива.

— О, какая заносчивая демоническая девчонка, — парирует он хриплым голосом. Его явно разрывает от злости. Смотрит он на неё с ненавистью, не разрывая зрительный контакт. Хочет доказать, что он, хоть и закован, не сломлен. Он действительно как зверь, который никак не может смириться с цепями. — Вот только оснований для такого самомнения нет.

Мими засмеялась. Она буквально видит, как его бесит собственное бессилие — он играет желваками на скулах, тяжело дышит и смотрит на неё исподлобья, ожидая, видимо, нападения.

— У тебя несколько староватые взгляды. Я вот не брезгую даже ангелами, — она решила продолжить испытывать его терпение на прочность. Отчего-то это приносило огромное удовольствие.

Это были несколько не те эмоции, которые требовались от пленника (а требовался страх), но тоже неплохо для начала.