Сатана щëлкнул пальцами, и Мальбонте снова скрутило.
— Я… я… господин.
Сатана свистнул, и где-то вдалеке послышался собачий лай. Через секунду возле Мальбонте появилось два Цербера, обнюхивая его.
— Они твои. Ты знаешь, что делать.
*
Всё в голове Дино смешивалось, превращая его в бесформенную кучу чистого ужаса. Это не укладывалось в голове. Оно никак не принималось в его организме за своего; он не хотел принимать его. Ему хотелось выблевать это вместе с кровью.
Это.
Вопиющее, безобразное, больное, совершенно неприемлемое. Аномальное. Губы Люцифера на его, его пальцы на его шее, его язык — адски горячий, похабно скользящий во рту. В тот момент словно птица, запертая в клетке рёбер, попыталась выйти наружу. И почти вышла — с треском, со сладкой, натянутой болью…
Нет. Нет, чёрт возьми. Ты этого не ощущал, ясно? Это даже представить смешно. Забудь об этом (ты и Люцифер— сердце замирает, как по-дурацки звучит). Это как самая нелепая мысль, которая ему никогда не приходила в голову. От которой хотелось хохотать, и хохотать долго.
Ему хотелось со всего размаха врезаться в дерево, чтобы выбить эту невыносимую дурь из головы. Тот старый Дино, который где-то далеко внутри был ещё заперт, но почти погребён под новым страхом, сошёл бы с ума, узнав о том, что он натворил. Что. Он. Натворил. И старый Дино орал, насколько это было неправильно (тут даже сама мысль об этом казалась когда-то абсурдом – как он до этого дошёл?), кусал губы и объедал ногти до мяса. Новый Дино ополоумел. Он едва ли понимал что-то. И всё в нём дрожало и обмирало от ужаса.
А что, если кто-то видел? Какая разница, если это видел сам Шепфа — его отвратительное преступление? Что, если у него выпадут крылья?
Но дело не в крыльях. Конечно же, далеко не в крыльях. Что-то, обжигающее внутренности, соглашалось с пылающей меткой — он это заслужил. Он даже хотел, чтобы у него выпали перья, окрасив белоснежный в кровавый.
Все устои рушились в пыль на глазах, учеников в школе убивали, сам его мир становился абсолютно сумасшедшим, но это было слишком. Это было не предусмотрено в его коде; что ему теперь делать? Что ему ощущать? Этот ли жар, который не унял даже полёт под холодным ветром? Эту растерянность?
Новый Дино знал, что у него осталось совсем мало времени, и все эти надежды — лишь заигрывание со смертью. Смерть. Оно ощущалось так по-новому. Он знал это, уставясь в серые небеса впервые не с тоской, а с разрывающим желанием плюнуть в них, проткнуть с диким воплем. С ненавистью. Это желание порождало кучу других, противоречивых, ядовитых — делать всё назло. Совершать такие поступки, как поцелуи с демонами. И всё же. Ему нужно было пространство, чтобы вернуться домой. Ему нужно было оставаться собой, чтобы вернуться. Нужна была надежда. Теперь её нет.
Разумеется, он оттолкнул его. Ударил. Но только после того, как губы ответили ему.
*
После убийства Дориана все как с цепи слетели. Оказывается, мифический совет всех учителей с серафимами был чьей-то уловкой, и в Раю их встретили очень недоумённо. Фенцио, который остался наблюдать за школой, тоже досталось от убийцы в плаще, когда он пытался остановить его. И он всё ещё на свободе. Ситуация была слишком серьёзной, чтобы ещё и наказывать учеников, которые сбежали в тот вечер из школы.
Все были как на иголках. Меры безопасности усилились — архангелы теперь патрулировали школу, ввели ещё более жёсткий комендантский час, приставили охрану к жилищным корпусам, отменили уроки крылоборства и физической подготовки, ограничили спуски в ад и на Землю. Учителя пытались сохранять спокойствие, чтобы не пугать учеников, якобы они «решали проблему» и «всё под контролем», но они явно были в тупике. Каким-то образом просочились сведения, что мальчик, запертый в башне, сбежал. И пошли разговоры о Мальбонте. Никто прямо не говорил, что это он был узником в школе, — учителя всё отрицали, говорили, что Мальбонте — всего лишь легенда, но ученики считали иначе. Много раз у башни ловили отчаянных сорвиголов, желающих познакомиться с Мальбонте.
Ученики ходили как в воду опущенные, разговоры стали намного тише. Убийство чистокровного знатного ангела это не убийства каких-то непризнанных. Когда убили Энди и Лору, ангелы и демоны самонадеянно считали, что их пронесёт. Но теперь всё стало намного серьёзнее. И хоть убийства Непризнанных явно не были связаны с недавним (уж Дино знал), никто об этом не подозревал. И потому это пугало сильнее. Если это не падший ангел, слетевший с катушек, то кто это?
Всё стало слишком странным. Слишком угнетающим, особенно с архангелами, рыскающими повсюду. Это напоминало о крови, пролитой в стенах школы, напоминало о том, что даже здесь небезопасно, тыкало лицом в этот страх. А если здесь небезопасно, то где тогда вообще можно не бояться? Все пытались делать вид, что всё нормально. Но никто не мог спать по ночам.
У Дино вдобавок к бессоннице и иголочному напряжению (сколько он так выдержит?) добавилось чёткое ощущение назревающей бури. Отец постоянно чем-то был занят и даже не вызывал его. Учебный процесс проходил спустя рукава, и большую часть времени ученики просто мотались по школе. А Дино от этого ощущения порой дышать не мог. Это явно ещё не конец. Только к чему готовиться?
У него явно было, о чём подумать. О чём угодно — только не о том. Более того, думать об этом было бы преступлением в рамках того, что творилось вокруг.
Но Люцифер, как всегда, упивался собственными преступлениями. Что только заставляло закатить глаза, убедиться лишний раз в том, насколько он отвратителен. Насколько он был прав в том, что избегал его. Не смотрел, не касался (Шепфа упаси), находился на параллельной орбите, не пересекаясь. Это безразличие было правильным и привычным, вот только Люцифер был подобен комете, что вот-вот пересечёт его орбиту и разобьёт планету к чертям. Так ощущались его постоянные взгляды, с каждым разом всё злее и злее, буквально вспарывающие кожу, поселяющие там его. Страх за свою планету.
Но на совместных заданиях избегать его было проблематично. Особенно, когда он прямо спрашивает об этом.
— Мне кажется, или ты меня избегаешь, ангел? — с напускной скукой спрашивает он, попивая из бокала с чем-то красным, а потом облизывая губы. На его коленях сидит какая-то девушка, вторая его рука лежит на её бедре. Его взгляд исподлобья на Дино, снизу вверх вызывающий. Вокруг в клубе громыхает музыка, и Дино не понимает, чего он от него хочет, почему его взгляд такой — словно он что-то делает назло, нарочно.
— Ангел? — хихикает девушка, елозя по его коленям. Дино равнодушно окидывает взглядом сие действо, и вдруг натыкается на влажную усмешку демона. Он выдыхает словно бы с удовольствием — и этот тихий вздох на секунду режет, склоняет голову и шепчет ей на ухо, не отрывая взгляда от Дино:
— Именно. Самый противный и правильный из них.
Дино опускает глаза, не замечая, что пальцы Люцифера едва ли не до хруста сжимают хрусталь. Это становится слишком невыносимым почему-то — словно красный взгляд застрял в груди, и его не выплюнуть. С ним ничего не сделаешь. И это становится проблемой. Это заставляет задохнуться от какого-то мимолётного отчаяния. Будто абсолютно всё потеряно.
«Планета», — думает он, выдыхая, смотря в пол. Планета. Музыка смертных слишком громкая, от неё вибрирует в груди.
— Мне кажется, или тебе лучше сосредоточиться на задании? — с нажимом спрашивает Дино. На его скулах гуляют желваки.
Хватит. Просто хватит.
— Плевать мне на задание, — рычит он, и потом смеётся, но этот смех звучит сдавленно, искусственно. «Какой идиот», — думает Дино, закрывая глаза и качая головой. Какой невыносимый идиот. — А вот ты трус.
Что? Он сейчас правда это сказал?
Ну всё, с Дино хватит. Окатив его напоследок презрительным взглядом, раздражённо выдохнув, он уже собирается уйти из этого клоповника, хоть на секунду подышать свежим воздухом, как горячая ладонь хватает его за рукав. И даже сквозь ткань касание обжигает. Дино оборачивается, чтобы встретиться с таким же злым взглядом, рывком выдёргивает рукав, шипит сквозь стиснутые челюсти:
