И почему ему хочется слепить мучительно пекущие веки, бесконечно слушая это «Ты в порядке?». Почему ему так больно слушать это.

Но всё равно хочется.

Он оборачивается с больной усмешкой поверх дёргающихся кровавых губ, с гневом, вырывающимся из колющихся пальцев. И Дино — Дино с расширенными голубыми глазами яснее, чем само небо — не отходит на шаг назад. Он сканирует его раны. Люциферу хочется стоять так вечно — дать ему рассмотреть всё, что он хочет увидеть. И это же заставляет беситься.

Он знает, чего ему стоило задать этот вопрос, полузадушенный, хлипкий. И он сразу же испугается. Глядя на него, Люцифер не понимал, почему так. Почему его всего сейчас рвёт изнутри, почему ему самого себя хочется приложить головой об стенку. И ему хотелось заорать: «Нет!».

Он не слабый.

— Тебе это так интересно? — спрашивает он. Ядовито усмехается. И продолжает ухмыляться нагло, даже когда ангел слегка шарахается назад. Он отрицает, что всё в нём падает и потухает, когда Дино опускает на секунду глаза вниз (в эту секунду словно пропадает свет), когда тот снова прячется в свою броню, поджимает челюсти и поднимает на него хмурый взгляд. Люцифер клоками вырывает из себя пульсирующую ярость: — Не слишком ли много ты на себя берёшь?

Грудь Дино судорожно поднимается. Ну да. Давай. Давай. Ударь его, ты же хочешь.

— Я думал, из нас ты более приставучий и лезущий в душу, — отбривает он, и Люцифер приподнимает брови:

— О, да ладно, я просто проявлял вежливость. С жалкими сыночками отцов, которым они не нужны, так и обращаются, знаешь ли, — поспешно, сквозь стиснутые зубы выпаливает он прежде, чем передумать. И почему-то говорить это физически больно, словно всё тело сопротивляется.

Ему плевать — твердит он, когда на лице Дино сначала появляется до жути беспомощное выражение (и тогда — в этот краткий миг — ему хочется заткнуться, раскрыть глаза, ударить себя). Но потом ангел делает глубокий вдох, режет его взглядом, от которого в обычные дни хочется беззлобно, даже ласково рассмеяться, и выбрасывает кулак ему в нос, переломанный за сегодня уже много раз.

Боль от Дино почти не ощущается. Зато его взгляд будто сдирает с него всю кожу, от него хочется выть.

Ударив его, Дино отворачивается и уходит. Сначала Люцифер замирает от удивления, а потом понимает. Он не хотел его бить. Он просто дал ему то, чего он хочет. Сукин сын понимает его, как никто другой.

Но вот уж нет. Не так быстро. Ему, чёрт возьми, мало.

С этим подкожным зудом, с этой воющей болью, Люцифер, тяжело дыша, оказывается впереди него. Он ухмыляется и приближается к нему — специально слишком близко, непозволительно, чувствуя его дыхание. Смотря в расширившиеся панически глаза.

Да. То, что нужно.

Ударь. Разозлись.

Что угодно — лишь бы это тянущее чувство прошло.

— М-м, твой запах сводит меня с ума, — отвратительно глумливо говорит он, облизывая губы. Похабно, отвратительно. Всё так, как этот праведник ненавидел.

Но что-то идёт не так. Что-то определённо идёт, блять, не так, когда он опускает свой голубой взгляд на его рот.

Он хотел просто его напугать — заставить отойти, вдохнуть, покраснеть, как он это делал. Заставить разозлиться, спрятавшись в этот свой кокон. Приблизился, оскалился, выдохнул нагло и бесцеремонно прямо в лицо.

Но то, как он растерянно начал переводить взгляд с глаз Люцифера на губы (на его губы, чёрт возьми), просто уничтожило Люцифера.

Всё разом вылетело из головы. Всё разом стало неважно — и слабость эта дурацкая, и слова отца, и Кали. Вдох застрял в отяжелевшей груди, где исступленно, бешено билось сердце. Взгляд Дино был таким же одуревшим. Таким же пьяным.

Люцифер, не соображая ничего, поцеловал его.

Его губы на полной скорости врезались в губы Дино — такие мягкие, пухлые на вид, сминая их. До боли, до столкновения зубами. Сейчас он не чувствовал не то что вкуса губ Дино, даже того, какие они наощупь — сердцебиение поглотило его целиком. Он был слишком ополоумевшим. Больным. Всё тело дрожало.

Казалось, секунда — оно разорвётся на кусочки ядерным взрывом.

Он ничего не понимал. Не думал, потому что разум отключился. Не касался его больше никак — его всего сводило от страха, что Дино оттолкнёт. Вот-вот, прямо сейчас. Не может же он его не оттолкнуть.

Но Дино не отталкивал. Он лишь приоткрыл рот, чтобы вдохнуть воздуха. Это скользящее касание тёплых губ пробило Люцифера насквозь, заставило задыхаться в агонии. Он никогда подобного не ощущал. Такого, чтобы умирать каждой клеточкой, каждую секунду.

Дино. Не. Оттолкнул.

Эта свобода, которую он ему дал, ударила Люциферу в голову, опьянила. Ощущения возвращались, острые, на грани. Агоничные. И Люцифер сгорал.

Он проникнул языком в его рот, раздвигая губы. У него был пряный, до одури сладкий вкус, и Люцифер словно не мог насытиться. Он жадно, бешено целовал его, касался языком языка, не понимая ничего, что творится вокруг. Жадно — как путник в пустыне, которому дали воду, но которую тотчас отберут. А ему всё мало. Катастрофически мало.

Дино отвечал ему. Отвечал. Несмело, но также дёргано-ненормально. Всё тело Люцифера стремилось к его. Он боялся его касаться — так чертовски боялся — но, ополоумев, притянул его за рубашку. Ближе. Другой рукой обхватил за шею, чувствуя под пальцами прохладную кожу. Он никогда не ощущал прохлады, для него всё было всегда слишком жарко, но Дино…

Дино оттолкнул его. Он толкнул его руками в грудь. А Люцифер даже сопротивляться не мог — у него всё ещё был затуманенный взгляд.

И пришёл в себя он только когда в лицо прилетел удар. У Дино на лице был весь ужас осознания того дерьма, что они натворили, а Люциферу хотелось усмехнуться, несмотря на то, что всё сжималось внутри.

Он посмотрел ему в глаза только один раз. И сразу после этого ангел улетел, ничего не сказав.

Где-то вдалеке завывал ветер.

========== 13. Нам в этом мире тесно ==========

— Сама Кали. Великая разрушительница. Мать всего сущего, — чёрные глаза Сатаны прохаживаются по телу женщины, что выглядела измождённой, истощённой, но всё равно стояла прямо. Она легко скидывает с себя руки слабых охранников-демонов, а потом изящно приподнимает подбородок и с лёгкой, едва заметной усмешкой глядит на Сатану. Неподвижна, словно камень. Даже сейчас в её лице было вселенское, неколебимое спокойствие, которое не смогут разрушить цепи на её запястьях.

— Пернатый человек, — говорит Кали, и голос её звучит низко, мелодично, слегка хрипловато. Безжалостно. Лицо Сатаны искажается. Совсем немного, совсем иначе, нежели у людей — обостряется от ярости и превращается в мраморную маску, что ещё секунда — и треснет. Воздух вокруг неё легонько трещит. В тронном зале тишина, липкая, горячая. Демоны напряжённо стоят по бокам Кали, держа наготове золотые ножи, и она, бесстрастно оглянувшись на них, будто только сейчас их заметив, произносит снисходительно: — Скажи своим зверям, что ваше оружие против меня бессмысленно.

Сатана, поднимаясь с места, подходит к ней ближе, принюхивается (Кали не отходит — лишь смотрит в лицо прямо впритык к её), а потом легонько смеётся, обнажая белые зубы:

— О-о, я даже сейчас чувствую твою мощь, когда ты так слаба, богиня. Пахнет сандалом, кровью… ты не принадлежишь этому миру, дорогая. Ты здесь чужая.

— Этот мир не принадлежит никому, — чёрные, пустые глаза Сатаны встречаются с чёрными глазами Кали, в которых была заключена сама тьма. — Твой отец не создавал его. Вы вероломно его украли и назвались его хозяевами. И населили своими зверьками — человечеством.

Сатана приподнимает бровь, а затем снова хохочет, хлопая в ладоши. Он обходит по сторонам Кали и с притворным любопытством спрашивает, растягивая слова, упиваясь:

— Как так вышло, что величайшая богиня оказалась в моих руках? Прошло всего три тысячи лет с нашей последней встречи, дорогая. В этот раз всё оказалось слишком просто. Я негодую.

— Как так вышло, что любимый сын своего отца оказался в клетке и стал первым в мире злом?