— О, ты удостоил простого сына Сатаны своим вниманием, польщён. Почему я ещё не вижу твоего праха и всеобщего траура по блестящему ученику?
Дино вспыхнул, коротко втянув носом воздух. Вокруг было много людей. Много ушей. И девушка рядом с ним.
А ему плевать — он ухмыляется, с издёвкой глядя на него, высоко подняв голову, смотря свысока, явно провоцируя. Выбешивая одним своим видом, этими долбаными насмешками над тем, что он должен умереть, это…
Резко и больно выбивало из колеи и словно давало ботинками под дых. А потом — заставляло беситься ещё сильнее, потому что по-другому быть не могло.
Ты ожидал чего-то другого? Слов сочувствия? Да брось, этого даже Вики от него бы не ожидала.
— Я не знаю, ясно? — это вырвалось как огрызание, как оборонительный рык собаки, загнанной в угол. Ощетинившегося пса. Это было жалко. Это было усталое: «Ну что тебе ещё от меня нужно, придурок?». Но на большее он не способен. В нём осталось слишком мало злости.
Он повернулся и снова собрался уходить, не желая выслушивать ни слова больше. У него просто нет сил и желания; если бы у него совсем не осталось гордости и хоть какого-то импульса — он бы лёг под ноги Люцифера, чтобы он добил его по рёбрам. Так что лучше просто уйти. Просто уйти, пока он не стёкся.
Что ему ещё остаётся? Ничего. Ни черта у него не остаётся.
— А что, если я скажу, что могу тебе помочь? — резкий вопрос бьёт в спину и заставляет обернуться, встретившись со слишком пронзительным взглядом.
Это уже слишком.
Дино едва не задыхается.
— Над таким не шутят, — едва ли вываливается свистящее, резкое, с болью и скрипом сквозь его грудь. И хочется просто наконец его уже прикончить, потому что он не может выносить его ни минуты больше.
Стены сдавливаются, и всё вокруг словно становится меньше. Круг его зрения уменьшается, всё становится резче, чётче, и он видит каждую светлую крапинку в бордовых глазах, и они невыносимы, невыносимы…
Кулаки чешутся разбить лицо.
В голове не укладывается, как он посмел.
— А кто сказал, что я шучу? — и он действительно серьёзен. — Я слышал, эта… болезнь излечима.
— Откуда же ты слышал? — только и может выдохнуть Дино.
— От своих источников, — расплывчато отвечает он, а потом снова растекается в привычной усмешке, не отводя цепкого взгляда. Он оседает на коже, и это неудобно. Это… жарко. Как в адском пламени. Он подвергает его пытке, делая таким беспомощным. Зная его тайну.
Всё исчезает. И девушка рядом, и снующие мимо бессмертные, задевающие тёплыми крыльями… всё становится лишь не более чем плоскими декорациями. Дино оказывается в вакууме.
Этого просто не может быть. Дино не верит. Ни о каких способах спасения от этой штуки он не слышал, потому что их не существует. Люцифер лжёт. Конечно, он лжёт, потому что такова природа этих красноглазых ублюдков…
Он просто боится поверить. Никакой надежды нет. Точка.
— Я… нет, я не собираюсь в этом участвовать, — говорит он, стараясь быть твёрдым, но решимость трещит по швам, и голос почти срывается. Его почти шатает на ветру, и он может только пялиться на Люцифера в страхе вздохнуть, в страхе потерять уверенность хоть в чём-нибудь. Он должен признаться. Должен. — Это наверняка незаконно.
— И ты так легко сдашься? Этим вашим глупым, абсолютно не имеющим смысла законам? Просто сдашься, опустив свои белые крылышки? — неожиданно зло спрашивает Люцифер, прищуриваясь, поглощая его взглядом. Дино даже теряется. Что значит «сдаться»? Он обречён, чёрт возьми. Обречён. Что тут ещё остаётся? О чём этот придурок говорит? Дино чувствует неожиданный прилив ярости — снова. — Я думал, в лучшем ангеле школы, чёрт её еби, больше упрямства и воли к жизни.
Дино подхватывает эта ярость, и его начинает нести. Он приближается, угрожающе выдыхая через раз и раздувая ноздри:
— И ты думаешь… — тихо, но весь дрожа от злости, начинает он, — что ты можешь о таком со мной говорить? Ты ничерта. Не знаешь. Так что просто. Блять. Помолчи.
Люцифер не отходит назад. Он лишь приподнимает бровь.
— Какие слова я слышу от ангела. Мне чувствовать себя польщённым?
— Мне плевать, чувствуй себя как хочешь. Но о том, что чувствую я, даже не зарекайся.
— Я лишь вижу сопливого нытика, который знает правила, но у которого недостаточно силы духа, чтобы сделать всё так, как нужно. Ты слабак, — выплёвывает Люцифер, а потом резко отталкивает от себя девушку, о которой все забыли. Она лишь мотала головой, переводя недоумённый взгляд то на одного, то на другого, а потом, пожав плечами, просто ушла. — Неужели ты так хочешь вздёрнуться, что отказываешься от моего предложения?
Дино неожиданно застывает, и его взгляд, став растерянным, вперивается в лицо Люцифера, чуть расфокусившись. Эта фраза бьёт в грудь. Неожиданно больно. Неожиданно почти пробивая её насквозь и в то же время открывая глаза. Так получается, что дышать он не может, но как будто глотнул чистого воздуха. И прозрел.
Неужели ты так хочешь вздёрнуться?
Нет. Он не хотел. Он любил летать. Он любил наблюдать за Непризнанными и за людьми. Любил видеть гордость в глазах отца. Любил эти летающие людские машины, собранные из металлов, оставляющие белые следы в небе. Любил книги. Любил свой дом — ручьи, антрацитовые небеса, малахитовые луга…
Он не хотел вздёрнуться. Определённо не хотел.
Чёртов Люцифер. Зачем он заставил его думать о том, о чём он всеми силами избегал думать? Ведь умереть всё равно придётся. Нет никакого способа. Это лишь заигрывание со смертью.
Но вдруг…
— Ладно, — хрипло выдыхает Дино и опускает глаза. Это единственное слово вырывается само по себе, и оно неправильное, совершенно неправильное, слово трусливого ангела, недостойного своего племени, но… звучит как самая правильная вещь на свете. Сердце всё ещё бьётся как ненормальное, и он отходит на шаг назад. А потом снова поднимает взгляд на Люцифера: — Но всё ведь не просто так?
Коварная усмешка раздвигает алые губы дьявола.
— Ну, разумеется, мой сообразительный ангел, — прежде, чем Дино, которого словно резануло это «мой», начал возмущаться, Люцифер резко ворвался в его личное пространство. Подошёл. Ближе. Наклонился. Дино округлил глаза и сжал руки в кулаки, напрягаясь. Становясь каменным. Становясь таким тяжёлым, колючим, острым, словно на коже выросли шипы. Каждая клеточка его тела воспротивилась, когда Люцифер прошептал ему на ухо, обжигая бешено горячим дыханием холодную ангельскую кожу: — Услуга за услугу. Мне нужна будет кое-какая вещь Фенцио. Соглашайся.
Дино отпрянул. Твёрдый голубой взгляд — взгляд горящего льда, взгляд «Чёртов-Люцифер-не-подходи», встретился с вызывающим красным.
«Попробуй-скажи-мне-что-нибудь».
Насмешливый. Издевающийся.
В его присутствии — когда он находился так близко, что их запахи смешивались, перебивая друг друга; когда у обоих от неправильности этого на природном уровне (так они были созданы) сводило внутренности — дышать становилось невозможным.
Откажись. Ты ещё можешь очистить свою совесть.
— Хорошо.
Видимо, стигмата уже начала действовать, и он начал потихоньку сходить с ума, раз согласился на сделку с дьяволом.
========== 9. Все хотят попасть в рай, но никто не хочет умирать ==========
В родных Дино небесах не было птиц. Если приподнять завесу минувших времён, можно увидеть, как в древности в Раю птицы, — огромные, не те, что сейчас обитают на Земле, сильные, с серебряными перьями и мудрыми, всепроникающими глазами, — летали наравне с ангелами. Сообщали нужные вести, будучи проводниками между Высшим миром и миром людей. Но, поговаривают, Шепфа на что-то разгневался и закрыл птицам дорогу в небеса, заперев их навечно в ограниченном мире людей. Многие из них вымерли, а те, что остались в живых, стали намного слабее и меньше.
Впервые Дино увидел их на Земле. И это было невероятно — услышать их пение, дотронуться до хрупких маленьких тел, в которых заполошно бьются сердца. Птицы были похожи на них, и они тоже тянулись к ангелам, будто на генетическом уровне в них загоралось узнавание своих прошлых друзей. В них тоже жила бесконечная, неумолимая тоска по небу.
