Я повернулся.
Гостям было лет под сорок. Судя по глазкам и пёрышкам в бородах, они уже выспались и теперь, мирно завтракая, обсуждали пути мирового искусства.
– Закрой ты её… не надо!
– Вот что, ребята. Дорогие мои. Мне очень нужно поговорить с Людочкой. Поэтому я очень прошу вас сейчас уйти. Я вас очень прошу.
Тот, что был ближе, глубоко и надолго задумался. Второй показался мне более понятливым. Я вынул паспорт, раскрыл и, подойдя, показал ему. Вытянув шею, он начал вчитываться… Устав держать перед ним паспорт, я закрыл его и положил в карман. Пять строк в моем паспорте сообщали: «Ленинград. УВД Октябрьского района. Прописан. Набережная Фонтанки…», далее следовали номер этого дома и номер этой квартиры.
Первый тем временем додумал свою мысль до конца.
– Чего ты шумишь?.. – сказал он.
Но второй, неизвестно что вычитав в моём паспорте, вдруг слабо махнул рукой:
– Пойдём…
– Кудá мы пойдём? – изумлённо уставился на него первый.
– Пойдем… Потом.
– Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты понимаешь, чтó ты говоришь?
– Пойдём… – очень тихо, морщась, сказал второй и снова махнул рукой.
– П-льто мое – где?
Трогательно подсобляя друг другу, они в четверть часа надели пальто. Первый долго копался, сопя, в углу и выкопал непочатую бутылку. С большим трудом он засунул её в карман…
– Стоп, – сказал я. – А этого кто заберет?
– Митьку? Надо забрать, – сказал первый, – Митьку надо забрать…
В полчаса растолкали, поставили на ноги Митьку, обрядили в пальто – и ушли, раза три попытавшись напялить на Митьку мою шапку.
Я захлопнул за ними дверь, вернулся и выключил люстру.
V
Всходило солнце.
Осторожное, чистое январское солнце легло на Троицу, на гостиницу, на дальние снежные крыши. Но видно было, что это уже ненадолго и что солнце, поднявшись, исчезнет в морозном дыму.
– Вставайте, девушка. Проспите царствие небесное. Вставайте, вставайте.
Она недовольно, со стоном зашевелилась.
Оперлась на локти, подняла заспанное, мятое лицо и, щурясь от света и неудовольствия, от падающих на глаза волос, спросила сонно:
– В чём дело?
– Где вы живёте?
– Здесь…
– Об этой лежанке уместнее будет рассказывать в прошедшем времени.
– Вы кто? – спросила она, подумав.
– Но если лежанка вам так полюбилась, возьмите её с собой.
– А-а… – нехорошо, утомлённо засмеялась она, бессильно откидываясь набок, – вы этот самый…
– Да, – сказал я. – Этот самый.
– Закурить у вас есть?
Голос у неё был хорош.
Она вытащила из моей пачки папиросу, и я поднёс ей огня. Огонёк моей спички празднично задрожал в рубиновом камешке.
– Спасибо…
С трудом устроив подушку повыше, она с облегчением оперлась спиной и мрачными глазами оглядела комнату. Пепел она бессильно стряхивала на пол.
– Чего вы хотите?..
– Сесть.
– Ну, присядьте куда-нибудь… Господи! Не гремите вы так!..
Самым чистым казался мне письменный стол. И шторой я смёл весь хлам с него на пол: мужские рубашки, бумаги, аптечные пузырьки, валик для типографской краски, стаканчик с отточенными карандашами и прочее.
– Почему вы на стул не сели?
– Простите?
– Почему вы на стул не сели?..
– Тут кругом ваше бельё.
Я сидел на потёртом сукне стола, с большим удовольствием разглядывая гравюру, которую успел подхватить. Гравюра изображала деревья и дом. Чтобы зритель долго не мучился, внизу была надпись: «Ленинградский пейзаж». По полю гравюры криво шло дарственное: «Людочке с дружбой, любовью Митя», дата была вчерашней.
– Дайте пива, – сказала она. – Вон, на полке.
– …стакана чистого нет.
– Дайте так. Откройте… Вы будете?
Я отказался.
Она села, свесила вялые ноги. Не глядя вниз, нашла босыми ногами тапочки, и поднялась. Потягиваясь, как кошка, спиной, одёрнув небрежно халатик и закидывая измученно назад спутанные несвежие волосы, она пошла к двери. Посмотрела с гримасой на ёлку, на столик, где грудами высилась грязь и в тарелках лежали окурки. Недовольно сняла всю посуду и составила на пол, под ёлку, взяла со стула клетчатую рубашку, плеснула на столик водки, рубашкой размыла жир, чёрный пепел, присохший портвейн и вытерла полированную поверхность насухо и до блеска.
– Ёлка осыпалась. Глупо… Выпьете водки?
– Я не пью с утра.
Она пожала плечом. Ушла, возвратилась, шаркая тапочками, с мокрой тряпкой, ещё раз утомлённо вытерла столик, безнадёжно осмотрела комнату и ушла.
Возвратилась она минут через двадцать, умытая и небрежно расчёсанная, с палехским круглым подносом в руках. На чёрном блестящем лаке и ярких цветах подноса стояли холодная, запотевшая водка, бутылка кефира, вкусного даже на вид, высокая рюмка с золотым ободком, высокий стаканчик с цветным изображением старинного автомобиля, перец, уксус, горчица в высоких гранёных флаконах и тонкие, не для вчерашних гостей, тарелочки с золотой каёмкой, – ресторанное рыбное заливное, похожее на осетрину, тонко нарезанные булка и серый хлеб, две горячие, мокрые, только что сваренные сардельки. Вилка, нож, льняная салфетка, сигареты и зажигалка. Сигареты были английскими, зажигалка австрийской.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
