— Нисколько. Наоборот, вы мне там поможете. Я представлю вас, как своих помощников. Мне нужно будет сделать там копии надписей и зарисовать несколько хачкаров в Гехарде. Кстати, я совсем забыл, ведь Гехард и означает копье. В общем так, завтра мы отправляемся в путь.

— Может, мне захватить с собой фотографический аппарат? — спросил Ник.

— Вы фотографируете? Великолепно! Просто прекрасно! Кажется, в вашем лице я обрел прекрасных помощников!

Поблагодарив хозяев и распрощавшись с Антонием Ивановичем, Ник и Аполлинарий заспешили по домам, чтобы успеть собраться к завтрашнему дню. Поезд на Эривань уходил во второй половине дня, около трех часов, так что времени для сборов хватало.

Проснувшись наутро, Ник увидел, что Лили, которая так любила поспать по утрам, куда-то исчезла. Ник встал и стал заглядывать во все уголки квартиры в поисках Лили. Не успел он забеспокоиться, как она, что-то напевая, появилась в передней и, стоя перед зеркалом, снимала шляпу. Обняв ее, Ник, уткнувшись носом в непокорную шевелюру жены и с наслаждением вдыхая аромат ее волос, еще сонным голосом пробормотал:

— Куда это с утра летала моя маленькая птичка?

— Видишь ли, Ник, — нарочито беззаботно сказала Лили, — я вдруг вспомнила, что папа просил меня наведаться на свой винный завод в Аштараке. Вот я и решила ехать вместе с вами. Я уже дала депешу на завод, чтобы к поезду прислали коляску. И билет заказала на поезд.

Ник опешил. Да, Лили отнюдь не была покорной женой. Но и он не был деспотичным мужем.

— Ну и отлично, душечка! — воскликнул Ник. — Это просто великолепно!

— Да? — спросила недоверчиво Лили. — Ты и вправду рад?

— Конечно, рад! Давай-ка пошлем Петруса к Натроеву, чтобы сообщить, что ты едешь…

— Не надо никуда Петруса посылать, — запротестовала Лили. — Я уже отправила записку Антонию Ивановичу и перебронировала билеты. У нас с тобой свое купе, и у Аполлинария с Антонием Ивановичем свое.

— М-да, — протянул Ник. — но, Лили, вообще стоило же мне заранее сказать!

— А ты бы нашел тысячу причин, и все очень убедительные, чтобы мне не ехать! Ты так хорошо аргументируешь, что я, наверняка, согласилась бы с тобой. Вот я и решила предупредить объяснения.

Ник засмеялся.

— А ведь ты права! Ну, тогда давай собираться. Мне же надо подготовить фотоаппарат, взять достаточное количество тяжеленных стеклянных пластинок, треногу.

В назначенное время к подъезду подкатил фаэтон. Петрус и Ник снесли багаж, и Ник с Лили покатили на вокзал через Воронцовский мост, по Михайловскому проспекту.

На вокзале их уже ждали Натроев и Аполлинарий. Носильщики подхватили багаж и вот все уже расселись в поезде, в своих купе. Свисток, и поезд медленно тронулся в путь. Ему предстояло быть в пути шестнадцать часов.

Останавливаясь подолгу на каждой станции, поезд приближался к турецкой границе. В этой части пути было неспокойно и в поезде появились военные. Выглянув в окно, Ник увидел, что их сопровождает вооруженный конный отряд. Поезд так медленно полз, что всадники нисколько не отставали от него, а иногда даже опережали, видимо разведывая, все ли спокойно впереди. Нику стало немного не по себе из-за того, что с ним была Лили, а дорога все же была небезопасной. Но Лили была так весела и беспечна, что он внутренне успокоился.

Путешествие прошло спокойно и наутро они уже высаживались в Эривани, где Лили ждал нарядный экипаж с управляющим аштаракского винного завода, а остальных вместительная и просторная коляска. Их встречал молодой армянский священник, видимо, близкий знакомый Натроева, с которым они сердечно обнялись.

— Знакомьтесь, это отец Левон из Гехарда, — и Натроев представил Ника и Аполлинария.

Священник, смуглый и темноволосый, с небольшой бородкой, сразу расположил к себе теплым и сердечным приветствием.

— В Гехарде нет гостиниц, — извиняющимся тоном сказал он. — Но мы живем очень свободно, у нас есть дом для гостей. Мы, это я и моя сестра Лиза. Кстати, Лиза только в прошлом году кончила в Тифлисе заведение святой Нины. Антоний Иванович все годы ее учебы покровительствовал ей.

Да, я хочу предупредить вас заранее. У нас вот уже год как живет молодая девушка, ее зовут Мадлен. Она наша дальняя родственница. Ее отец был известный теолог, француз из Прованса, а мать — валлонка, из Бельгии. Постоянно они жили в Париже, где отец Мадлен занимался своими исследованиями. Так вот, они трагически погибли при невыясненных обстоятельствах во время поездки сюда, в Гехард. Коляска свалилась в пропасть в ущельи реки Азат, около развалин Гарни. Это случилось около двух лет тому назад. Мадлен была с ними и она одна осталась жива. Потрясение было так сильно, что она лишилась голоса. Но так как это случилось на нервной почве, есть надежда, что голос восстановится. Мадлен общается с окружающими при помощи записок. Соорудила себе блокнот с карандашом, и носит это на шее на цепочке. Знает французский и армянский.

— Ну, мы все владеем и тем, и другим, — успокоил Левона Натроев, — мы понимаем ваше волнение и постараемся не обеспокоить девушку.

Очень быстро миновав Эривань, где по узким улицам сновали торговцы, гортанными криками предлагавшие фрукты и овощи, высокие горки тонких армянских лепешек и сыр, чай и кофе, встретив на своем пути запыленный караван верблюдов, который заставил их свернуть в тесный проезд и ждать, пока медленно перебирая ногами и задрав гордо головы верблюды проплывут мимо, они выехали из города.

Коляска катила по весьма ухабистой дороге. Вокруг были только плоские скалистые возвышенности, поросшие чахлой травой, а где-то вдалеке белыми пятнами виднелись пасущиеся стада баранов, пестрели ковровые шатры кочевников-курдов. Иногда вдруг вздымались скалы и на дороге были видны остатки недавно прошедшего камнепада. Все вокруг было довольно безжизненно. Скалы становились все выше и мрачнее. И вдруг, за крутым поворотом дороги, неожиданно открылся монастырь, расположенный среди высоких отвесных скал.

Впечатление было ошеломляющим. Устремленной ввысь громадой стоял собор, а вокруг него теснились скалистые стены, покрытые каменной резьбой в виде многочисленных хачкаров, резных крестов, окруженных замысловатым каменным же кружевом. А еще выше, возносясь к ослепительно синему небу, в мощи и безумии творения природы, громоздились каменные колонны, нависали скалы.

— Наш дом немного дальше, минутах в пятнадцати отсюда, — прервал молчание Левон, дав гостям полюбоваться этим необычайным зрелищем, — скоро мы будем уже дома и вы сможете освежиться и отдохнуть с дороги.

Левон был прав. Через некоторое время, еще за парой поворотов дороги, появился зеленый оазис, два небольших домика, сложенных из розового туфа, а вокруг прекрасный сад, полный плодовых деревьев. Коляска остановилась у ворот и тут же из них вышел пожилой человек в фартуке, из огромного кармана которого торчали садовые ножницы.

— Это наш садовник Арташес, он же волшебник и кудесник, сотворивший райские кущи в виде нашего сада, — представил его Левон.

Из глубины сада уже спешила к ним юная девушка, при виде которой Ник и Аполлинарий оторопели. Им навстречу шла нимфа Ботичелли. Она, видимо, тоже только что возилась в саду. Прическа у нее рассыпалась и волосы были небрежно подколоты. Но что это были за волосы! Темное золото волос струилось по плечам и доходило почти до пояса. Чтобы они не падали на глаза, обладательница этого богатства подколола их черепаховым гребнем и прикрепила рядом великолепную чайную розу. Правильные черты лица, нежный румянец, проступавший на щеках так, как это бывает у блондинок, дополняли ботичеллевский облик. Простое холщовое платье с подвернутыми для работы рукавами, садовый фартук и зелень сада подчеркивали ее сходство с нимфой.

— Антоний Иванович! — воскликнула она. — Ой, как я рада вас видеть!

И тут же осеклась, увидев рядом с Натроевым двух незнакомых молодых людей, один из которых, а это был Аполлинарий, не сводил с нее глаз.