Ведьмак пошёл в конюшню и стал седлать Василька. Хорошо, что на нём был доспех и сумки уже были собраны. Оставалось только надеть их на седло, вспрыгнуть верхом и выехать из конюшни.

Он знал, что в этот дом уже не вернётся.

Эскель вывел храпящего и нетерпеливого коня на двор. Народ, кто ещё не видел Василька, залюбовался его статью и отшатнулся в стороны.

— Я поеду вперёд, — сказал он. Мужики уважительно загомонили. Он стукнул коня пятками и выехал со двора.

Дорога до избушки ложилась под копыта легко. Местами у Василька даже получалось перейти на галоп и они быстро оторвались от основной пьяной массы. Из печной трубы действительно шёл дым. Эскель мысленно выругался и сжал зубы.

Он влетел на лесниково подворье, как вихрь, взрывая комья грязи.

Их было трое.

Серый, с косматой гривой седых волос и пронзительными синими глазами. Пего-каштановый, с кожей, покрытой такими же коричнево-белыми пятнами, как и круп, и с длинной косой.

И чёрная, изящная будто лань, измученная девушка-кентавр. Было видно, что ей приходилось тяжелее всего. Она лежала, облокотившись на дерево, на коже и ногах её белели повязки из каких-то тряпок и, похоже, ей было плохо.

Цыган сидел, забившись за поленницу, и испуганно вращал глазами по сторонам. Пего-каштановый кентавр с удивлением ходил вокруг его коня, будто бы ни разу в жизни не видел лошадь и считал это чем-то противоестественным.

Серый издал приветственный возглас, увидев Эскеля. Василёк фыркнул и переступил ногами, уронив клок пены на землю. Серый осторожно попытался потрогать упряжь лошади, явно не понимая, что это такое и зачем нужно.

— Ходу, ходу отсюда! — закричал ведьмак, делая руками соответствующие жесты.

Серый и пегий отступились и Серый что-то спросил. Ведьмак снова замахал руками.

— Идите отсюда, сейчас придут крестьяне!

Он тщетно пытался объяснить, что нужно спасаться бегством. Кентавры объясняли ему, что девушка не может идти. Она была обессилена, у неё был жар и она еле поднялась на ноги, держась за дерево.

Со стороны дороги послышались пьяные крики. Ведьмак беспомощно обернулся на кентавров. Те сообразили похватать какие-то колья и топоры, но выглядели крайне растерянно. Девушка тихонько заплакала. Пегий подошёл к ней и стал что-то говорить, нежно держа её за руку. Ведьмак отвернулся.

Крестьяне приближались к избе. Разномастные клячи под ними вихляли ногами в ямах и проваливались в невысохшие лужи. Их подгоняли криками и пинками.

— Ведьмак! — крикнул кто-то, — Эй, ведьмак, что видал?

— Никого нет, — ответил он, — просто печь натоплена. Видать, в лес ушли.

За спиной послышался шлёп конских копыт по грязи. По крестьянским рядам пронеслись вздохи изумления и испуга, проклятия и молитвы.

Кентавр поднял руки в примиряющем жесте, показывая, что он безоружен. Ведьмак метнул в него отчаянный взгляд. Один из крестьян опомнился и с диким воплем поскакал на него с вилами наперевес, на манер рыцаря на турнире. Кентавр легко увернулся от удара. Ведьмак попытался вырвать у крестьянина вилы, но тот стащил его с лошади. Василёк встал на дыбы и попытался кого-то лягнуть.

Мир превратился в кричащую, хлюпающую грязью, пахнущую перегаром кашу из красных лиц, немытых волос, конского ржания, звуков ударов копытами, кулаками и деревом по телу. Ведьмак выхватил меч, рубя направо и налево, просто пытаясь выжить в этой человеческой и конской каше.

Наконец, он вырвался из самого пекла, снова оседлал Василька и погнал его за избу. Там у дерева лежала девушка-кентавр. Горло её было перерезано, и по грязи бежала тёмная кровь, смешиваясь с водой в лужах.

Тёмные, вишнёвого цвета глаза невидяще смотрели на чистое весеннее небо.

Рядом с девушкой лежал проткнутый насквозь и пригвождённый к земле тяпкой человек. Наверное, он убил её и месть настигла его. Он чьей руки он погиб? Был ли это серый кентавр, отец маленького мальчика, или её возлюбленный?

Раздумывать было некогда. Мимо уха ведьмака просвистел топор. Он не глядя полоснул землю за собой Аардом, стеганул по заднице коня и, не разбирая дороги, понёсся в лес. Василёк был добрым конём, молодым и крепким, и у крестьян не было ни единого шанса его нагнать на своих полудохлых сельских клячах.

Эскель шёл лесом, пока не успокоились бока у коня. В голове звенело. Закат золотил верхушки сосен, будто бы покрытые тоненькой красноватой бумагой. Под копытами лошади мягко проседали в мох шишки и кустики черники.

Наверное, в получасе езды от этого места закат отражался на чёрной коже мёртвого кентавра. Серая полоска шерсти противоестественно темнела на бледной, пронизанной голубыми венами коже, и сливалась с массивным крупом другого. Тут же рядом лежали и смотрели в небо неожиданно спокойными глазами крестьяне, в лбах которых застряло по топору.

Эскель вышел к обрыву над лесной рекой. Впереди открывалась долина, в глубине которой скрывалась ещё одна деревня.

Закат был красив.

Противоестественно красив.

========== Эпилог ==========

За столом установилось молчание. Тихонько потрескивали в большом очаге толстые сосновые поленья. Где-то под полом шуршала мышь.

Геральт смотрел перед собой, подперев рукой заросший белой щетиной подбородок. В середине стола лежал позабытый бурдюк с паршивым вином. Лицо Ламберта не выражало ничего — частая реакция любого ведьмака и почти любого мужчины на то, что действительно важно.

Эта история была страшной, глупой, несправедливой — и одновременно с этим такой обыденной и правдивой. Наверное, у каждого из них были такие в запасе — но только Эскель умел их рассказывать.

Весемир закашлялся, достал из-за пазухи трубочку и стал набивать её табаком. Старик очень сдал в последнее время, но они не хотели ему об этом говорить. Кажется, он и сам это понимал.

Старый ведьмак похлопал Эскеля по плечу.

— Добро, сынок, — сказал он, — добро. Бывает такое, да.

Тягучее молчание снова повисло в старой столовой. Геральту хотелось прервать его.

— У меня тоже есть, — сказал он.

— Такая же? — спросил Ламберт.

— Ну…

— Давай не надо вот этого вот, — поморщился младший, — одной хватило, я тебя уверяю.

— Сам тогда рассказывай, раз такой умный. Весёлую хочешь? Давай весёлую. Ну?

Ламберт замолчал.

— Не вспоминается, — сказал он, наконец, со вздохом, — мда.

— Рассказывай, Геральт, — подмигнул Весемир, — сам знаешь, зима на то и дана. Если что грызёт — рассказывай. Легчает.

Геральт встряхнул головой, пробежал рукой по волосам, убирая их назад и заправляя за уши, потянулся.

— Да не то, чтобы грызёт, давно это было. Тогда я только первые годы, как выехал на большак…