— Нет-нет-нет, — ответил Эскель, — не я. Я похоронил.

Кентавр не понял смысла слова «похоронил». Он резко схватил Эскеля за плечо и жестом показал «веди». Тот вздохнул и повиновался.

До избушки лесника дошли скоро. Кентавр нервно перебирал ногами и раздувал ноздри, чувствуя запах гари, проникающий в лес. Наконец, они оказались перед погребальным костром, где кентавр в отчаянии бросился на колени и с воем зарыдал, вырывая из головы клоки волос. Эскель сочувственно опустился на землю рядом с ним и похлопал по плечу.

Кентавр жестом показал на костёр, потом на себя, потом стукнул себя кулаком в грудь, туда, где было сердце. Эскель кивнул. Это был отец того малыша.

«Как он умер?» — жестами спросил кентавр.

«Не знаю. Я похоронил, ” — ответил ведьмак.

«Твой дом?» — кентавр показал на дом, потом на Эскеля. Тот отрицательно потряс головой.

Кентавр сделал понятный во всех мирах жест — он был голоден и ему было холодно. Эскель обратил внимание на то, что тело его было покрыто грязью и какими-то ссадинами от веток и колючек. Он снял с себя оленью куртку и отдал новому знакомцу, сам надел свою подсохшую на печи шипастую кожанку. Затем сходил в хлев и вынес несколько куриных яиц. Кентавр замахал руками и объяснил, что такое не ест. На солому просто посмотрел с непониманием, а на зерно показал жестом, что это нужно приготовить.

Эскель наскоро заварил кашу и принёс новому другу. Тот накинулся на еду, будто бы не ел несколько дней. Потом попросил приготовить ещё, сделав жест руками, которого Эскель не понял. В конечном итоге, кентавр объяснил, что ему нужен мешок зерна, взвалил провизию на спину и протянул ведьмаку руку.

«Ты спишь там?» — спросил Эскель, показывая на лес. Кентавр замотал головой и попробовал было что-то объяснить, но на полпути прекратил попытки и только хмурился, будто пытаясь придумать. Наконец, поднял прутик, опустился на землю и стал рисовать на подсохшей грязи.

Из рисунков Эскель понял, что трое взрослых кентавров и их сын каким-то образом очутились в этом лесу. Они жили в домах, подобных которым Эскель никогда не видел, и рядом с их жильём был какой-то большой водоём — озеро или море. И вот, пройдя между неких камней, они оказались здесь.

Кентавр сделал удивлённое и растерянное лицо, как бы показывая, что понятия не имеет, где это «здесь» и как именно они в этом «здесь» очутились. Ведьмак схватился за голову.

Кентавр вопросительно посмотрел на дорогу и ткнул пальцем в селение на горизонте.

О нет. Нет-нет-нет.

Эскель останавливающе замахал руками, показал на свой меч, провёл рукой вдоль горла и показал на кентавра. Тот нахмурился и кивнул, но тут же развёл руками, будто говоря «а что тогда?».

Они погрузились в раздумья. Ведьмак не знал, как помочь несчастным существам. Возможно, им помог бы какой-то чародей? Нет, зная чародеев, они бы просто убили их и пустили на какие-нибудь чудовищные опыты. Возможно, друиды? Но где их найти? Эскель знал о Брокилоне, а также об общинах близ Майенны и в лесах рядом с Туссентом, но и до того, и до другого нужно бы было добираться несколько месяцев. Да и как бы стали путешествовать по дорогам Редании и Темерии трое кентавров?

Он подумал, что за несколько дней сможет придумать хоть что-нибудь. Пока что кентавр с седыми волосами должен был взять провизию, одежду и всё остальное из избы, сколько сможет унести, и присоединиться к своим собратьям в лесу.

Эскель нарисовал на грязи три солнышка и стрелки от одного к другому — первое вставало, второе стояло в зените, третье клонилось к закату. Рядом — три палочки.

— Через три дня я вернусь сюда, — объяснил он, выставив перед собой три пальца, — три дня, понял?

Кентавр нахмурился и кивнул.

— Вы трое, — он показал на рисунок кентавра, — придёте сюда на рассвете четвёртого дня.

Кентавр кивнул ещё раз и тяжело поднялся со своей ношей. Ведьмак выпрямился рядом и снова хлопнул его по плечу.

— Иди в лес, — показал он, — я пойду в село. Три дня, рассвет четвёртого, понял?

Они расстались и ведьмак отправился по дороге к селу. Несколько раз он оборачивался и всё это время кентавр стоял, глядя на догорающий погребальный костёр.

Потом домик лесника скрылся за рощей и ведьмак потерял их из виду.

========== Часть 4 ==========

В хате Кулика праздновали — завтра начиналась пахота. Для пира крестьянин припасов не пожалел — на столе были и шти со сметаной и салом, и каша с сыром, и кваса в достатке. Подумав, Кулик даже забил поутру курицу и гордо вручил её жене.

Сейчас он был безобразно пьян и всё пытался одной рукой подлить самогону Эскелю, а другой — облапать жену. Двое старших сыновей бегали по двору за визжащими соседскими девками и собирали гульбу.

Ведьмаку не хотелось участвовать в празденстве изначально — к тому же, деньги были уже уплачены, — но уговор оставался уговором. На следующее утро ему предстояло двинуться обратно, к жуткой избе лесника и встретиться там с существами, о которых он слышал только из детских сказок.

Оставив Кулика и жену разбираться со своими любовными утехами, соседями и малыми детьми, Эскель вышел на улицу. За последнюю пару дней солнце прихватило размокшую жижу и подсушило лужи. Вдоль дорог начинала пробиваться робкая зелёная травка. Куликовой семье придётся работать от зари до зари, чтобы успеть к посевной, но теперь, когда поля свободны от смертоносных корней, голодными они не останутся.

Куликов сын Митяй оседлал старую кобылу и пытался гонять её по дороге от избы к избе, красуясь перед девками. Какие-то ребята тёрлись вокруг Эскелева коня по имени Василёк. За Василька он не боялся — скотина была сильна, но ленива и диковата, признавала только компанию ведьмака. Незнакомца коняга бы покусал, а если бы его удалось оседлать — шёл бы не лучше дохлой клячи.

На дороге появился цыган на действительно роскошном молодом жеребчике, опоясанный ярко-алым кушаком и с длинными, смоляного цвета волосами. Гарцуя, он боком подошёл к кобыле Митяя и толкнул её. Кобыла оступилась и Митяй, уже изрядно подвыпивший, едва удержался в седле.

— Смотри, чтоб она под тобой не сдохла! — усмехнулся цыган.

— Я тебя сейчас! — пригрозил Митяй.

Цыган подхватил взвизгнувшую девку, к которой приставал куликов сын, и усадил перед собой в седло.

— Спорим, мой конь вывезет двоих быстрее, чем твоя старая кляча тебя одного?

Рассверепевший Митяй со всей силы пнул кобылу и припустил за хохочущим цыганом по расквашенной дороге. Из дома выбежал пьяный Кулик.

— Митяй! — кричал он, — Курвин сын, кобылу загонишь, чтоб тебя!

Вернулся Митяй нескоро. Он бросил еле передвигающую ноги, грязную по пояс кобылу у ворот и побежал на двор сам. Лицо у парня было бледным, как полотно, и абсолютно трезвым.

— Народ, у лесника печь топят! — запыхавшись, выговорил он, — Цыган уехал посмотреть, да закричал, будто его режут, и не вернулся.

— Эх, курррва мать! — грохнул кружкой об стол один из мужиков, — небось бандюганы какие завелись.

Эскель подобрался.

— Что ж, надыть их оттуда выкурить, — покачиваясь, встал из-за стола Кулик, — кто со мной?

Мигом вызвалось несколько таких же подвыпивших мужиков.

— Может, просто костёр тлеет? — предположил ведьмак.

Кулик подошёл к нему и легонько ткнул кулаком в грудь.

— Ты, — сказал он, — Эскель, хороший мужик. Пошли с нами, проверишь. Вдруг там чудовищи из лесу пришли?

— Да брось, — махнул рукой деревенский староста, тоже пришедший на огонёк, — отработал он своё, пущай отдыхает. Завтра ему в путь-дорогу.

Эскель огляделся. Мужики тащили из своих хат коней, какие были, и вооружались — кто топорами, кто вилами, кто длинными кухонными ножами и наточенными лопатами. Брага и самогон бурлили в крови и требовали выхода. Косматые, стриженые под горшок, пахнущие немытым телом, вращающие глазёнками на раскрасневшихся от выпивки лицах, крестьяне готовы были броситься на любого, кто преградил бы им путь.