Уже два раза объявили по радио о посадке, когда к колоннаде подъехал открытый ЗИЛ-11 и из него вышел Герострат. Путаясь в своей тунике, он деловито прошёл за колонны. В руках он нёс канистру с бензином.

– Всё слава, всё стремление к славе, – ворчал он, обливая бензином стены Симферопольского вокзала. – Мало мне храма Афины, нет, надо ещё сжечь этот дворец… Пароход своего имени я уже того, а теперь, значит…

– Эй ты, Стратостат! – закричали курсанты, слезая с табуретки. – Не балуй, псих! По кумполу захотел?

Не знаю, чем кончился спор курсантов с Геростратом, потому что мы с Ириной пошли уже к поезду.

Яцека мы застали в мастерской. Он жарил себе пельмени. В центре помещения высилось нечто огромное, закрытое мокрыми тряпками.

– Во-первых, рад вас видеть, – сказал Яцек, – а во-вторых, и сам могу похвастаться. Получил заказ. Работаю над скульптурной группой «Мирный атом».

Он содрал тряпки, и мы увидели группу, выполненную пока что в глине. Здесь сидела женщина с чертами Ирины, а рядом с ней пытливый молодой учёный, смахивающий на меня, а за их спинами, положив им на плечи тяжёлые руки, высился отягощённый идеями мыслитель, напоминающий самого Яцека.

– Скоро я стану большим человеком, Миша, – сказал Яцек, – и тебя в люди выведу.

Всё так и получилось. Яцек вывел меня в люди. Ирина стала моей женой. Давно это было.

Родилась в 1954 году в рабочем посёлке Янаул (Башкирия).

С 1973 по 1991 год жила и работала в г. Набережные Челны, участвовала в строительстве автогиганта. Следующие 14 лет жила в Костроме, с 2006 года – в Казани, работала в газете «Республика Татарстан».

Автор книг: «Оловянный батальон» (2001); «Синица в небе» (2002); «Ангелы» (2011); «Дама с прошлым» (2011); «В стране родной» (2011).

Муж Антониды превратился в пса. В крупного, хорошего пса непонятной породы. Произошло это постепенно. По какой причине, Антонида не знает – может, вирус какой подхватил, два года болтаясь вдали от семьи, а может, думает она иногда с обидой, без всякого вируса, по собственному желанию. Потому как ни разу не видела Антонида, чтобы мелкие – поначалу – изменения, которые замечали оба, его огорчали, или хотя бы удивляли. Он казался даже довольным, обнаруживая новые собачьи признаки на собственном теле.

А началось всё с запаха. Вернее, с его пропажи.

Антонида собирала рубахи Алексея в стирку. И по женской слабости, а скорее, по старой памяти, ведь женской слабости к мужу у Антониды к тому времени уже не осталось, прижала их к лицу и вдохнула запах. Вот тут-то и обнаружилось, что прежнего, родного духа от них не исходило – рубашки резко и явственно пахли псиной. Большого значения этому Антонида сначала не придала и, может, вскоре забыла бы об этом, если б не событие, последовавшее аккурат в тот вечер, когда выстиранные «Тайдом» с лимонным запахом рубахи она тщательно выгладила и повесила в шкаф на плечики – по две рубашки на каждое.

Закончив работу, она вошла в большую комнату, где последнее время спал на диване муж. Алексей смотрел телевизор, но на приход жены отреагировал, протянув к ней обе руки. Антонида легонько погладила его и присела на диван. Алексей с готовностью подвинулся и тут же, зевнув, потянулся во весь свой огромный рост. Одеяла не хватило, и одна нога выпросталась наружу. Ладно бы нога, а была это не нога, а собачья лапа. Рыжеватая на вид, с крупными растопыренными когтями. Антонида, вскочив, оторопело глядела на неё, а после перевела взгляд на мужнино лицо. Он тоже смотрел на лапу, и, похоже, она занимала его больше, чем донельзя удивлённая Антонида. Потом, как бы с сожалением, втянул лохматую под одеяло и через секунду снова выпростал, но уже не лапу, а свою, вполне человеческую ногу.

– Фу ты, причудится же такое! – облегчённо выдохнула Антонида и снова посмотрела на лицо Алексея.

Он, как ни в чём не бывало, смотрел на экран. «Куда ж это мне мозги-то повело, подумала Антонида, с чего мне всё это приблазилось?» Антонида устыдилась собственных галлюцинаций в отношении мужа и почувствовала себя виноватой перед ним.

– Алёша, можно я побуду с тобой, – жалобно сказала и обняла мужа. Тот заулыбался, глянул в глаза Антониде ласково и преданно. Она положила голову на плечо Алексея и вдруг услышала упругие, дробные удары в мягкую спинку дивана. Скосив глаза, увидела: крупный собачий хвост в лёгкую загогулину колотит, как бы от радости, по обивке дивана, и на ней остаются рыжеватые шерстинки. «Линяет…» – последнее, что подумала Антонида и хлопнулась в обморок…

Сначала Антонида пыталась разговаривать с Алексеем, надеясь остановить процесс.

– Я всегда изнутри был псом, – сообщил муж.

– Как это псом, я же влюбилась в тебя, замуж пошла, детей тебе родила! Никакого пса ты даже отдалённо не напоминал.

– Ну да, – ухмыльнулся Алексей, – я же старался тебе понравиться, на задних лапах перед тобой ходил.

– А почему же теперь не ходишь? – всхлипнула Антонида.

– Ну нельзя же всю жизнь на задних лапах проходить. Ты вот попробуй всю жизнь – на цыпочках…

На такой резон Антониде и не возразить было… Дальнейшие разговоры на эту тему муж обрывал лаем. Как только заговорит Антонида об этом, Алексей – в лай. А потом стал лаять и по другим поводам.

Совсем прохудилась на веранде крыша. Антонида купила рубероид, Алексей покрыл половину крыши и забросил дело. Как только она напоминала ему о приближающихся вместе с осенью дождях – начинал лаять. При этом у него то уши собачьи прорастали ненадолго, то нос покрывался шерстью, а то и вся голова превращалась в псиную. Антонида пугалась и отступалась от него. Что делать с крышей, никак придумать не могла. Не просить же соседа чинить – при живом-то хозяине! В округе все знали Алексея как мужика с золотыми руками и большой силищей. У всех на виду Алексей когда-то один этот дом из разрухи поднял: и фундамент под него подвёл, и крышу сменил, и веранду пристроил, и много ещё чего. Соседи, кажется, ещё не догадывались, что происходит с Алексеем.

Антонида весь этот ужас переживала вдвойне. Десятилетний Колька был свидетелем отцовских превращений, и хотя его-то малолетство хранило от глубокого переживания происходящего, Антониду, как мать, не спасало ничто. Она шла на работу. Сначала на одну, потом на другую – помимо основной, подрабатывала мытьём полов в двух магазинах и в подъезде жилого дома. Весь день таская с собой Кольку за руку, она чувствовала, что думает с ним об одном.

– Вообще-то, мам, я всегда мечтал о собаке. Как ты думаешь, папа когда-нибудь превратится в собаку насовсем? – высказался однажды Колька.

Антонида не сдержалась и заплакала.

«Насовсем» Алексей превращался в собаку довольно часто и собакой нравился ей больше, чем человеком. В собачьей ипостаси мужа проглядывала его бывшая человеческая сдержанность и дружелюбие. В человеческом же обличье и при частичных превращениях Алексей стал невыносим. Он чесался задней ногой, не снимая ботинка, добивался, чтобы вылизанные им тарелки и сковородки считались вымытыми, за стол с нею и Колькой садиться перестал, а издали, неотрывно и преданно глядя на людей, дожидался, когда Антонида поставит еду перед ним на пол. Колька порой забавлялся: служи! И Алексей, подмигивая сыну человеческим глазом, выхватывал подачку. Антонида впадала в истерику, Алексей начинал злобно рычать и скалить уже вполне собачьи клыки – он не выносил отрицательной эмоциональной реакции на своё поведение. А собакой ластился, лизал руки… Но однажды попытался обнюхать Антониду под подолом. «Прочь, прочь, пошёл вон», – закричала она не своим голосом, и пёс, поджав хвост, проворно выскользнул за калитку. Любопытно, что задвижку открыл быстро, вполне по-человечьи – передними лапами, встав на задние.