Он подошёл к забору, стал смотреть сквозь щели на реку. Неподалёку на террасе соседней дачи сидела женщина. А ребят не было. И никого не было. Он взглянул на дорогу. Может, придёт кто-нибудь? Потом, не вытерпев, побрёл на берег. Там был один Бориска. Он сидел в лодке и ловил уклеек. Увидев Вадьку, крикнул картаво что-то неразборчивое. И тут же, сам испугавшись, заулыбался, отгрёб немного от берега. Вадька погрозил ему кулаком, вернулся домой.

А день стоял звонкий, яркий от солнца. В лугах, за кочкарником, блестела река. Здесь же был забор, домики. Женщина на соседней террасе словно не говорила, а выпевала:

– Покушала? Теперь нужно немножечко поспать… В постельку нужно!

И Вадька вдруг сорвался с места. В кладовке он взял мешок, стал отбирать самые большие яблоки. Навалил было целую кучу, больше пуда, наверное, попробовал поднять – не сумел. Отсыпал.

Нести мешок было трудно, и он тащил его чуть ли не волоком. До Акинских Полян с полкилометра. Сначала дорога по берегу, потом выбегает на взгорбок, а там в пыли, в тумане берёз и тополей – крыши изб. В окнах дрожало солнце, белое, слепящее, хоть прячь глаза. Ребята сидели на брёвнах у нового сруба, лузгали горох.

Вадька подошёл, совсем уже упарившись, скинул с плеч мешок:

– Вот. Дед прислал.

Ребята молчали.

– Тогда так… попались под руку, и всё. Не выбирал, не смотрел, – не отводя глаз от них, отрывисто, твёрдо говорил он.

Первой нагнулась к мешку Зинка. И за ней все стали тянуть руки. Вадька глядел, вздыхал облегчённо. Сразу стало легко, будто с души что-то спало. Он тоже уселся на брёвна, стал есть горох…

Утро вышло красное и дымное. Роса выпала густо, и солнце икринками било из мокрой травы.

Снова пришли ребята.

– Куда пойдём?

– На Вымку…

Вымка была небольшим озером. Говорили, что там дно, наверное, из золота, так много водилось карасей. Был ещё Коровий яр. Там можно было найти черепа и кости, а в оврагах было хорошо играть в войну.

Но никуда не пошли. Ели рассыпчатую картошку в мундире. Галдели. Смеялись. Вадька был за хозяина и за повара.

А к обеду приехал старик. Он как-то боком ввалился в калитку, бухнул на землю рюкзак с хлебом. Пальцы на левой руке были в марле. Кожа чёрная, заскорузлая, а бинты белые.

– Чего? Выпил опять?

– Зачем? Работал, – возразил старик, потом ухмыльнулся, подмигивая.

– А с рукой чего? – снова спросил Вадька.

– Зашиб. Покоя не дают, черти. То двигатель помоги расшурупить, то ещё что…

Настроение у старика было весёлое. Он сел на крыльце и вдруг запел:

Ребята сидели на земле, скрестив ноги, плели жилку для нахлыста. Исподтишка перемигивались, кивая головой. Потом старик ушёл в дом. Вадька тоже поднялся вслед за ним. Сказал шёпотом, почти на ухо:

– Я яблоки отдал. Мешок. Ты тогда гнилые дал ребятам. Я и решил мешок…

– Чего-о? Как?

Старик захохотал, потом, вдруг поняв, стал орать, брызгать слюной.

– Мешок… Так не нажрались тогда? А на базаре они по рублю за кило. Завтра на базар повезу.

Лицо у старика стало багровое, злое. Вадька тоже стоял красный. И руки были тоже пупырчатыми и красными. Словно холодом их ожгло. Он смотрел испуганно на старика, потом оглянулся. За спиной стояла Зинка. Коленки все сбиты, в ссадинах, болячках. Голубое платьице на ветру развевается. А глаза огромные, лучистые. И лучше бы не глядеть в них.

– Врал, значит?

Зинка растерянно топталась на месте, потом, словно собравшись в комок, кинулась с террасы. И все ватагой бросились за ней – к калитке. И оттуда уже смелее, вразнобой, криком:

– Бар…рыги! Баррыги!

Старик оцепенел, встряхнул головой, как-то враз трезвея. Руки его мелко тряслись. По лицу пошли пятна. Вадька ринулся вдогонку: «Зинка! Зинка!» Но калитка захлопнулась, запела визгливо.

Забор. Солнце где-то наверху, на шапках яблонь. А на небе облака – плывут тихо над миром. И никого уже нет…

Ночью он не спал. В окне крупно сияли звёзды. Старик, прикорнув на топчане, дымил иногда папироской. Лежал тёмный, немой, косясь рачьими глазами в прошлую свою жизнь, битую-перебитую. Потом заснул, легко всхрапывая.

Вадька не спал, боясь опоздать на поезд. Он решил уехать домой, в город.

В дрёме глаза слипались. Он вскидывал голову, испуганно озирался. Ночь, что летучая мышь, серая, лёгкая, летела над землёй. На рассвете мальчик тихо поднялся, побрёл на станцию.

Солнце ярким красным кочаном поднималось из-за деревни, и в саду было ещё холодно. Пыль на дороге была присыпана росой, точно прибита мелким дождичком. Мальчик шёл не спеша, лёгким шагом. За спиной был рюкзак, в нём летняя обувка, книжки, смена белья – всё, что привезено из города. Дом Зинки находился у околицы деревни. Вадька подошёл к воротам, положил на лавку букет сорванных цветов. А поверх – самое красивое, румяное яблоко.

На станции под часами стоял какой-то человек в шляпе и читал газету. «Тоже, наверное, как я», – искоса глядя на него, думал мальчик.

Родилась в 1962 году в Казани.

Окончила биолого-почвенный факультет Казанского университета, Высшие литературные курсы при Литературном институте им. М. Горького. Мир природы и мир человека – основная проблематика книг М. Валеевой: «Повесть о чёрной собаке» (1980); «Начало» (1983); «Крик журавля» (1987); «На краю» (1989); «Прости меня, друг» (1990); «У сопки Стерегущей Рыси» (1991); «Люди и бультерьеры» (1993); «Возвращение журавлёнка Кру» (1996) и др.

Лауреат литературной премии им. Г. Державина (2014).

С 2000 года живёт в США.

Все эти события происходили без меня. Я в то время только собиралась вторично открыть Америку. Первый раз я посетила её два года назад и это было развлекательное путешествие длиною в двадцать штатов.

Тогда был апрель, в Москве шёл снег вперемежку с дождём, а я летела к своей американской знакомой Дайне Хатт во Флориду. Очнувшись в очередной раз от мучительной дремоты, я посмотрела в иллюминатор и увидела пленительную синь неба и бесконечное изумрудное тело океана, и вдали – смазанную дымкой узорчатую кромку берега с кружевными волнами прибоя. Сверкающие кубы каких-то высотных зданий, ослепительно-белые коробочки домов, буйная зелень, бирюзовые лунки бассейнов, переплетения дорог со спешащими по ним в разные стороны машинами-муравьями… «Привет, Америка!» – пробормотала я про себя.

После хмурой московской весны враз очутиться в тропическом раю оказалось неимоверно тяжко. Ненормально-яркие и пышные деревья, цветущие красным, жёлтым, розовым, фиолетовым; кусты, пальмы, газоны, клумбы – дурманили. Стерильная чистота, абсолютный покой и абсолютный порядок, экзотические дома, бесшумные машины… Оглушённая, ослеплённая, подавленная роскошью окружающего мира, задыхающаяся от новизны и необычности ощущений, несколько дней я провела на пляже маленького благополучного городка «богатеньких старичков», Нэйпелса.

А потом мы сели в машину и поехали на север, с каждым днём уезжая от лета сначала к поздней, а потом и к ранней весне. Одолев Джорджию и Каролину, Вирджинию и Нью-Джерси, проехав через Нью-Йорк и Коннектикут, мы оказались наконец в Массачусетсе, среди пустынных золотистых дюн, на самом краешке полуострова в Заливе Трески, в маленьком туристическом Провайнстауне. Там дули сырые ветры, шумел холодный и мрачный океан, и на деревьях ещё не распустились листья. Там плавали и играли в океанских волнах киты – удивительное зрелище, ради которого городишко каждую весну оказывается местом паломничества тысяч туристов.

Одним из пунктов нашего путешествия был другой маленький городишко – Барабу в штате Висконсин, знаменитый тем, что в нём находится Международный журавлиный фонд, а также живут мои близкие друзья Смиренские. Так, описав большую петлю на северо-восток, мы ехали теперь в юго-западном направлении.