Я рассеянно кивала, пока он говорил. Он оживленно рассказывал мне, что он знал об этом существе, и хотя это было интересно, существо давно потеряло мой интерес. Вместо этого все было сосредоточено на этом человеке, который, как ни странно, казалось, легко уловил это, даже не намереваясь этого делать. Это было развитие событий, которое меня немного беспокоило, и это было то, о чем мне придется подумать, когда у меня появится такая возможность. Закончив свое заявление, Скамандер с любопытством взглянул на меня.

Еще раз встретившись со мной взглядом, он смущенно отпрянул.

— Что?

— Ты красивый, — честно призналась я, никогда не стесняясь в выражениях.

В ответ он отпрянул еще дальше, и я неуверенно наблюдала за ним.

— Я знаю, что это не так.

Нахмурившись от его тона, я изучала застенчивого хаффлпаффца.

— Я серьезно. У тебя красивые черты лица, которые оживают, когда ты говоришь об этих существах. Любовь, которую ты испытываешь к ним, просто придает тебе еще больше очарования, Скамандер.

Он повернулся ко мне лицом, молча наблюдая за мной и выглядя так, словно не знал, что сказать. Наклонившись к нему, я толкнула его плечом. На мою улыбку он неохотно улыбнулся в ответ.

— Кроме того, ты знаешь, что я не лгу.

— Ты не лжёшь, — согласился он.

— Но, если я поставила тебя в неловкое положение, тогда мне жаль.

— Нет, — заверил он меня, отводя взгляд, когда его щеки снова залил румянец.

Действительно, было удивительно легко заставить хаффлпаффца покраснеть. Но это было то, на что мне нравилось смотреть. Мне понравилось, что это произошло, еще больше. Издалека я слышала, как люди болтали о нас двоих, о том, как мы были изолированы от остального класса, почти как будто мы были потеряны в нашем собственном мире, но у меня не было сил беспокоиться. Все они могли утомить себя своими домыслами и слухами, я больше не хотела придавать им значения, которого они не заслуживали.

***

Я не была уверена, когда это произошло или как это произошло, но мне казалось, что я становлюсь все больше похожей на саму себя. Не совсем такой, какой я была раньше, но, возможно, это тоже было неплохо. Теперь я уделяла больше внимания тому, как я разговаривала с другими и как я к ним относилась, и я не была так безрассудна в своих словах. Но я также больше не пряталась, желая исчезнуть из поля зрения. Я ценила свое личное время, больше не видя привлекательности в том, чтобы окружать себя как можно большим количеством людей, когда я могла так же легко проводить время с людьми, с которыми я действительно хотела проводить время. Перешептывания и слухи больше не беспокоили меня так сильно. Они все еще покалывали, но уже не так сильно, как раньше. И неудивительно, что чем меньше я заботилась о них, тем меньше люди, казалось, говорили обо мне.

Всего несколько месяцев назад сама мысль о том, чтобы сесть за стол Слизерина на обед и не торопясь поесть, в отличие от того, чтобы поесть быстро, а затем удалиться в библиотеку, была невообразимой. И все же я была здесь, сидела за столом и пила маленькими глотками свой сок. Не имело значения, что я сидела дальше от большинства своих соседей по общежитию или что я спокойно читала свою книгу. Я научилась ценить одиночество. Если бы только я видела преимущества одиночества, возможно, мои ранние годы в школе не были бы такими хаотичными.

Мое одиночество, каким бы трудным оно ни было, было разрушено в тот момент, когда Стефани села напротив меня. Она села с такой силой, что я вздрогнула на своем месте, удивленно подняв глаза. Ее глаза были широко раскрыты, и я могла только наблюдать, нахмурив брови, как она швырнула газету на стол, явно для того, чтобы я прочитала. Она казалась такой разгневанной, что я с любопытством взглянул на первую страницу. Мои глаза быстро пробежали первую статью, и мое сердце воспрянуло духом. Я улыбнулась, взглянув на Стефани и ожидая, что она разделит мое удовольствие. Она этого не сделала. Отразившись от меня, ее глаза впились в мои, как кинжалы, и я дрогнула.

— Юанде? — осторожно спросила я, глядя на того, кого я считала своим единственным другом в общежитии.

— Он был приговорен, — прошипела она, имея в виду Кэрроу, которого приговорили за то, что он сделал со мной.

— Ты можешь говорить потише? — спросила я, понимая, что ближайшие к нам студенты теперь смотрят на нас. — Какое имеет значение, что он был приговорен? Он заслуживает приговора — как…

— Он сделал мне предложение, — процедила она сквозь стиснутые зубы. Мое сердце упало в желудок, отшатнувшись от ее язвительности. В этот момент я с поразительной ясностью осознала, что она не была моим другом. Возможно, она никогда не была моим другом. Стефани всегда говорила о своем волшебнике, волшебнике, которого она никогда не называла по имени, и теперь я знала почему.

— И ты согласилась? — недоверчиво спросила я. — Ты сказала, что ты мой друг. Если бы ты была моим другом, как ты могла бы все еще быть с ним после того, что он сделал?

— Тебе не следовало оставаться с ним наедине.

— Ты слышишь себя? — мой голос был резким, и я знала, что люди смотрят на нас, но мне теперь было все равно. Вместо этого мои глаза были прикованы к совершенно незнакомому человеку, который сидел напротив меня. — Ты не… ты никогда не принимала мою сторону, когда люди пытались оклеветать меня за то, что он сделал со мной, за то, что со мной случилось, ты ни разу не приняла мою сторону, и теперь я знаю почему.

Стефани покачала головой, словно отмахиваясь от моих слов. Она резко указала на газету, все еще лежащую передо мной:

— Тебе нужно отречься от всего, иначе он никогда на мне не женится.

— Это не моя проблема, — выпрямив спину, я резко выдохнула. — Ты себя слышишь? Ты слышишь, как бредово это звучит?

Очевидно, она этого не слышала, потому что сказала:

— Если бы ты был моим другом, ты бы взяла свои слова обратно.

— Если бы ты была моим другом, ты бы поверила мне и не позволила бы так легко манипулировать собой. Это то, что он тебе сказал? Если ты заставишь меня отречься, он женится на тебе? — Стефани выдержала мой взгляд, ее челюсть сжалась, но она ничего не сказала. Она не хотела признавать, что ею манипулируют. Я собрала свои вещи, готовясь к отъезду. Но прежде чем я это сделала, я вложил в свой голос чистый яд — остаток прошлого меня: — Если бы ты была моим другом, Юанде, ты бы не была с моим насильником. Ты бы не захотела выйти замуж за моего насильника, независимо от веса его фамилии.

Наконец она вздрогнула от тяжелого слова, которое я бросила в ее адрес. Но это была правда. Это было изнасилование, он изнасиловал меня, но я никогда не называла это так. И теперь, когда я наблюдала, как она, наконец, отвела взгляд, больше не в силах удерживать мой взгляд в попытке запугать меня, я познала силу этого слова. Даже вокруг нас, когда студенты больше не могли слушать, услышав слово «насильник», как будто они испытали это на себе, они отвели глаза.

Не говоря больше ни слова, я направилась к дверям, стараясь делать размеренные шаги. Мне хотелось убежать и спрятаться. Я не была уверена, куда я пойду, но это было то, что я хотела сделать. Только я знала, что никому не смогу доставить удовольствия, увидев это. У них не было такого права. Как только я выберусь из большого зала, как только эти двери закроются за мной, я смогу бежать. Я могла бы бежать и бежать, пока у меня не заболят легкие. Радость от того, что все закончилось, была подавлена осознанием того, что я была одна. У меня не было друзей. Мерлин, я была одна.

— Лэндис.

Мои ноги замерли при звуке голоса Скамандера. Я не хотела оборачиваться, смотреть ему в лицо. Я не хотела, чтобы он видел слезы, наполнившие мои глаза. До сих пор у меня так хорошо получалось никому ничего не показывать, и я не хотела нарушать это сейчас. Слегка шмыгнув носом, я закрыла глаза, пытаясь сморгнуть их. Это привело к прямо противоположному результату, заставив слезы потечь у меня из глаз. Рука, теплая и ободряющая, легла мне на плечо. Вытирая слезы, я наконец повернулась лицом к хаффлпаффцу и попыталась улыбнуться ему. Он нахмурился, изучая мое лицо.