Он, конечно, лукавил и не стал заострять внимание на том, что надеется создать индейское ополчение и не дать любой внешней силе, хоть США, хоть СССР диктовать свою волю.

— Бедность ведь не просто ограничивает развитие человека. Бедность, в ваших терминах — источник греха.

Иезуит даром что не подскочил на стуле:

— Это поразительно! Ты будто читаешь мои мысли! Вообще, твои взгляды слишком странны для индейца, даже из рода инков.

Вася потупился. Он ведь не сам придумал один из базовых тезисов весьма популярной в семидесятых-восьмидесятых годах “теологии освобождения”, а просто вспомнил из читаного. В те годы взаимодействие между левыми теологами и герильеро доходило до того, что некоторые священники уходили в партизаны и даже становились министрами-социалистами в случае победы.

— Да, я знаю. Наверное, я не совсем индеец, но я не могу объяснить это ничем, кроме снизошедшего на меня откровения.

Ошарашенный священник встал, убрал статуэтку на полку и пошел к двери:

— Слишком много ты мне сказал, я должен все это обдумать. Пойдем, вскопаем огород, там осталось немного.

Совместный труд (для пользы иезуитской миссии) — он объединяет. Падре Луис и касик махали тяпками, перекидываясь изредка словом или двумя, пока не пришла пора читать дневные часы, что святой отец проделал со всей тщательностью.

За скромным обедом он все-таки не выдержал.

— Я давно думаю, каков долг христианина в угнетенной стране и на угнетенном континенте? Как сделать так, чтобы вера не отчуждала, а освобождала? Причем об этом думаю не я один, многих знакомых священников волнуют те же самые вещи. И многие, — иезуит оторвался от еды и посмотрел на Васю немного исподлобья, — многие говорят почти как ты. Я был в Санта-Крусе, там меня застала весть о перевороте в Аргентине…

Вася тоже оторвался от еды — это очень плохая новость, он рассчитывал наладить через Аргентину канал снабжения. Весьма развитая страна, с большим числом образованных специалистов… Видимо, мечтания о радио придется отложить.

— Очередной генерал с очередными идеями как у Муссолини или Франко. Запрещены забастовки и политические партии. Знаешь, Тупак, наверное ты прав и надо создавать свою силу, способную освободить континент, как сделали Боливар и Сан-Мартин.

— Освободители?

— Да. Но первым освободителем для нас стал Иисус.

— В наше время он стал бы партизаном.

— Да, наверное.

Это согласие убедило Васю до конца. Он вытащил из сумки обмазанную черным статуэтку и с глухим стуком поставил на стол. Падре отложил лепешку, взял в руки и вскинул удивленные глаза на гостя:

— Тяжелая… Это не камень?

— Золото. И его тоже нужно продать.

— Для такой операции нужны счета в Европе и здесь, я тебе уже говорил. Но я узнаю.

Вася успокаивающе смежил веки. Он и сам еще не понимал, как это сделать, надеялся только уговорить Исабель или доктора Дуку. Внутренняя чуйка, окрепшая с последнего визита в подземелье, вещала ему, что все сделано правильно и что отец Луис не предаст.

Шанс проверить это предоставился почти сразу — не успели они докончить обед, как на подъеме к миссии раздалось гудение движка и через несколько минут в ворота вкатился полицейский джип. Падре поставил статуэтки на полку с книгами и вышел встречать новых гостей.

Выскочивший из джипа сержант перекрестился на изображенное на стене распятие и подошел к священнику под благословение. Точно так же поступили и остальные приехавшие.

— Добрый день, отче. Это кто? — сержант тыкнул в скромно стоящего в тени дома Васю.

— Мир вам, дети мои, — ответствовал падре. — Это мой духовный сын, его зовут Уасья, он из айлью Контиго.

— Контиго? Это там, где видели людей с оружием? Ты их видел? — полицейский переключился на Васю.

— Что случилось, сержант? — не дал ему вцепиться в индейца иезуит.

— С армейского склада похищены несколько ящиков винтовок. Мы уже неделю обшариваем окрестности, вот, решили заехать и к вам. Так что, ваш духовный сын видел кого?

Вася повторил всю ту же легенду — два человека, винтовки, гранатный ящик, ушли на север. Сержант глубокомысленно кивал и движением брови отмечал совпадающие пункты.

— Отче, со всем уважением, я должен осмотреть миссию.

— Это дом бога, сын мой! — удивленно возразил падре.

— У меня приказ. Я готов поверить вашему слову, но у меня приказ. Приступайте, — махнул он своим подчиненным.

— Сержант, я напишу жалобу вашему начальству.

— Ваше право, падре, но у меня приказ.

Полицейские грубо отодвинули Васю в сторону и ринулись в сараи и пристройки, а сам сержант зашел в главное здание.

— У вас есть оружие?

— Конечно. Двухстволка, она вон в том шкафу.

Сержант открыл все дверцы, выдвинул все ящики, заглянул в щель между шкафом и стеной, проверил сложенное белье и перешел дальше. В служебной части дома он проверил все места, куда могла поместится винтовка, не исключая небольшого алтаря, постоянно извиняясь, но делая свое дело тщательно и непреклонно.

Вернувшись в жилую часть, он заглядывал под лавки и кровать, под комод и под стол, даже залез на него, чтобы проверить под крышей. Наконец, он заглянул за книги на длинной полке, для чего ему пришлось сдвинуть стоявшую с краю статуэтку.

— Ого, какая тяжелая!

Вася уже примерился, куда и чем бить, как выхватывать пистолет, висевший в кобуре на поясе у сержанта… Терять будущие деньги очень не хотелось, но сможет ли он справится с пятью полицейскими? И что будет потом с отцом Луисом?

А тот, будто и не знал ничего о статуэтке, спокойным голосом ответил:

— Это редкий сорт колумбийского пирита, он тяжелый, но очень хрупкий, не разбейте.

[i] Хваления, Часы — ежедневные католические службы

[ii] Провинциал — глава провинции Перу, территориальной единицы ордена иезуитов, в которую входят несколько стран, в том числе и Боливия.

Жан-Поль Сартр [i] грозил сдвинуть и без того потрясенные переносом и всеми последними событиями мозги окончательно набекрень. Каждая страница давалась с огромным трудом — еще бы, помимо философской зауми, Сартр написал “Бытие и ничто” на французском, Вася читал на испанском, а в голове переводил на русский. И чего стоило не выпендриваться, а взять у падре Луиса вместо этого книжку по истории? Но он упрямо пробирался в экзистенциальные дебри, ровно до тех пор, пока его не огрел посохом дед Контиго.

— Сколько можно говорить? Кипятить на малом огне!

Вася кинул взгляд на давно прекративший булькать котелок, чуть не выронил книгу и принялся заполошно подкидывать хворост на угли, за что получил по хребту еще раз.

— Поздно! Только вылить. И все заново, — проворчал дед. — Ты слишком тупой для калавайя, не можешь запомнить и научиться с первого раза!

Тупой — это точно. Сартр кого хочешь тупым сделает.

— Ладно, иди, играйся, я сам прослежу. Хорошо хоть есть из чего варить новый.

Обидно, конечно, что отвар насмарку, а так бы через день они получили свежую порцию самопального репеллента от мушек и оводов. Но запомнить всю эту премудрость с травками, пропорциями, режимами приготовления, сушки, хранения было выше человеческих сил. Как только Контиго умудряется все это держать в голове, без записей?

Книга легла в сумку, касик с некоторой даже завистью поглядел, как один из учеников деда ловко снаряжает новый котелок. Солнце склонялось — пора бы уже его войску вернутся из похода, куда он услал их одновременно со своим визитом к падре Луису.

Но ребят не было ни вечером, ни ночью.

До утра Вася крутился под своим пончо и перебрал все возможные причины — утонули, сорвались в пропасть, съедены дикими зверями, даже арестованы полицией, которую в тех пустынных горах можно представить только в страшном сне.

Рацию бы… С рассветом касик затеял подготовку к спасательной экспедиции — он да Мамани, оставшийся в общине “на хозяйстве”. Оружия, как и первая группа, с собой не брали, выход не боевой, а тренировочный, зачем зря таскать эти тяжеленные дуры?