Вдоль путей выстроились столбы. Многие из них обрушились в стародавние времена. Провода были оборваны, но на тех столбах, что располагались возле дворца, висели прямоугольные светодиодные фонари. Уверен, они работали и исправно включались каждую ночь, освещая дворец.

Решетников — шиза, но не лишен здравого смысла. Иначе не выжил бы.

Хозяйство серьезное, хотя и отдает отчетливым запахом безумия. Витька одобрительно поцокал языком, затем покачал вихрастой головой.

Между колесом электростанции и гаражами дымил костер. Его покрывали сырые ветки и покрышка от небольшого колеса, отчего дым был черным и жирным.

Налюбовавшись, мы сели в мусоровоз и подъехали ближе. Я припарковался так, чтобы при малейшей надобности сразу выехать на мост и дать деру. Кроме следов от наших широких колес в грязи пролегли следы броневика, похожие на танковые. Судя по этим следам, броневик загнали под навес.

Когда мы подошли к станции, переоборудованной в первый этаж дворца, деревянная дверь сама собой открылась. С внутренней стороны к ней крепился металлический рычаг, который и двигал створкой.

Жажда Повелителя Поганого поля производить впечатление никуда не делась.

Я отвязал от зеркал портянки, развевавшиеся во время езды, как флаги, и накрутил на ноги. Они оставались немного сырыми, но это терпимо. Затем я нацепил и зашнуровал берцы. Мы с Витькой выбрались из машины и, поправляя висевшие автоматы, направились во дворец.

Внутри нам открылось обширное помещение с белеными в доисторические времена стенами. Сразу обнаружилось, что несмотря на гениальность по части изобретений, Решетников уборкой апартаментов себя не утруждает: пол в высохшей грязи, нанесенной на подошвах обуви, в углах скопилась жухлая листва и прочий сор, пауки свили паутину вокруг ламп, между стенами и потолком, в оконных проемах. Помещение заполняли коробки, дрова, стопки пыльных книг, провода, части неизвестных механизмов, пара лысых манекенов. Закрытые двери вели в другие комнаты.

Напротив двери на стене знакомый барельеф солнца и луны, но его крест-накрест перечеркивают изображенные сажей линии, а рядом нарисован мужской член.

— Вот это по-нашему, — хмыкнул я.

Справа разнокалиберное барахло заполняло самодельные полки, слева вверх уходила железная винтовая лестница. В потолке между входной дверью и Знаком зияло круглое отверстие, из которого с жужжанием спускался узкий подъемник. На подъемнике стоял Решетников в старом шелковом халате с полуоторванными карманами.

— Добро пожаловать, гости дорогие! — провозгласил он. — Идемте же ко мне!

Он распростер объятия, не обращая внимания на наше оружие.

Я посмотрел на Витьку, тот на меня. Я мотнул головой, приглашая пацана пройти на подъемник, и сказал:

— Я пешком по лестнице…

Если Решетников нападет на Витьку, я сразу вмешаюсь. Оказываться обоим с этим психом на движущемся пятачке глупо. Неизвестно, какие у него в подъемнике встроены ловушки.

Нахмурившись, Витька побрел к изобретателю с таким видом, словно ступал на эшафот. Я двинулся к лестнице, не спуская взгляда с Решетникова. Указательный палец нервно поглаживал спусковой крючок.

Но ничего особенного не произошло. Решетников нажал рычаг, подъемник зажужжал, приподнялся на полметра и застыл.

Решетников крякнул.

— Прошу прощения, перевес! Лучше ступайте-ка оба по лестнице. А я вознесусь в одиночестве.

Витька охотно спрыгнул с подъемника, и изобретатель, приняв картинную позу, поднялся один. А мы с пацаном проследовали на второй этаж по раскачивающейся лестнице.

На втором этаже дворца было темновато, сначала мы ничего не разглядели, кроме пробивающихся сквозь мутные стекла узких окон солнечных лучей, в которых плавала пыль. Решетников, который уже “вознесся”, хлопнул в ладоши и приказал:

— Наташа, включи свет, темно же!

Немедленно по углам захламленной комнаты, занимавшей всю площадь этажа, загорелись разномастные торшеры. Здесь было еще больше всякой всячины, чем внизу: разная потрепанная мебель, кипы тряпья, разбросанные по полу инструменты, детали, провода, компьютерные платы. На простом деревянном столе стояла шахматная доска с обглоданными краями (крысы постарались?), на ней выстроились батарейки вместо фигур.

В дальнем конце светился большой монитор. Я с любопытством подошел к нему, обходя столы, кушетки, полки, поддерживающие потолок бревна и сломанные комоды с наваленным на них хламом. На экране светились строки кода, написанного кириллицей, что само по себе редкость. Слова вроде бы русские, но звучат странновато: “Отворить перву портал”, “Додать Кси линью на координатну осу”… Это на каком языке?

— А где Наташа? — спросил Витька.

— Нигде, — ответил я, не оборачиваясь. Во мне проснулся айтишник, и я на мгновение забыл о настороженности. — Это как Алиса или Сири. Только Наташа.

— Че-е-е? — протянул Витька. — Сумасшествие передается по воздуху?

Я обернулся, с неохотой отрываясь от чудного кода.

— Нет, шкет, это такой бот.

Витька хлопал глазами. Не понимал, что значит “бот”. В Вечной Сиберии есть камеры виртуальной реальности, комбайны-гибриды, мусоровозы на электрическом двигателе, но нет ботов. Как это объяснить?

Встрял Решетников:

— Наташа, поздоровайся с нашими гостями!

— Здравствуйте! — сказал ровный женский голос.

Он исходил из древних динамиков по обе стороны от монитора. А не Наташин ли код программы?

— В Вечной Сиберии нет таких вещей, — сказал Решетников, с удовольствием озирая свою мусорку. — У них много чего нет. Это реликт былого величия, которое на самом деле никогда не было величием. Есть только мания величия.

Трудно спорить с этим утверждением. Я открыл рот, чтобы задать вопрос о Вечной Сиберии, но Решетников переставил батарейку на шахматной доске и радостно провозгласил:

— Вот!

— Слон на аш три, — ответила Наташа. — Шах ладьей.

Я с запозданием разглядел камеру на потолке прямо над доской. Похожую на камеры в Посаде. А что если все они сделаны в Республике Росс? Камеры и прочая продвинутая техника? Тогда понятна эта разница между технологиями и кошмарным состоянием прочей инфраструктуры.

У Решетникова затряслась бородка от бешенства, седые брови насупились, лоб собрался в гармошку.

— Чтоб тебя! — заорал он. — Ну ничего, я с тобой разберусь! В крайнем случае сожгу твои платы.

— Тогда вам не с кем будет беседовать, — невозмутимо парировала Наташа.

— Ладно, живи пока, — тут же успокоился старичок. — Я могу найти и других собеседников, знаешь ли… О твоей судьбе, Наташа, я подумаю позже.

Я снова открыл рот, но меня опередил Витька:

— Как вы нас засекли? Следили за дорогой? Камеры где-то запрятаны?

— Я увидел свечение ваших ламп, когда объезжал свои владения, — не стал тянуть с ответом изобретатель.

Я сжал челюсти. Подбешивала его манерность и самомнение, хотя я понимал, что передо мной психически больной человек. Владения он объезжал… среди ночи в грозу. Мы чуть в штаны не навалили из-за его ночного каприза.

И все же он гений. Создать “дворец”, броневик, электростанцию и бог знает что еще практически в одиночку, из всякого хлама (прав Витька, хлама не бывает, хлам только в башке у дураков), а иногда выстраивать Уродов шеренгами — обычному человеку это не под силу.

— Ночью? — уточнил Витька, будто прочитав мои мысли.

— Да, — с невероятным самодовольством проговорил Решетников, оглаживая бородку. — Чтобы показать Уродам, кто у них хозяин.

— Вы их провоцируете? — спросил я.

— Ставлю на место. Уроды — тупые существа, которым запросто задурить голову так же, как и всем людям. И время от времени надо указывать их место, иначе на шею сядут и ноги свесят. Они сюда не приближаются, знают, что со мной не побалуешь.

— Опасно же! — сказал Витька.

Решетников мигом убрал с лица самодовольную ухмылку — у него вообще очень быстро менялось выражение лица — и уставился на малого.

— Вы сомневаетесь в моей гениальности?