Витька быстро сказал:

— Нет-нет!

Снова включилась улыбка — как лампочка. Решетников с благосклонным видом повел рукой в сторону лестницы.

— Пройдемте! С третьего этажа моего дворца открывается отличный вид!

И сам затопал по гулким ступеням, потому что подъемник работал только до второго этажа — исключительно, как я понял, для того, чтобы производить впечатление для редких гостей. Как часто у этого чудака бывают гости? Как долго он готовится к их появлению? Наверняка по нескольку лет ему не с кем разговаривать, кроме Наташи. Если бы не бот, совсем сдурел и одичал бы.

Третий этаж представлял собой деревянный, грубо сколоченный сруб, где пахло стружкой, пластиковые окна были втиснуты в проемы как попало, а щели наспех замазаны цементным раствором. В сравнении с предыдущими уровнями третий этаж был почти пустым: из мебели стулья, одно продавленное кресло и стол без скатерти, но с самоваром, пряниками на тарелке с выщербленными краями, несколькими банками консервов, двумя сточенными ножиками и тремя ложками.

Повелитель действительно ждал гостей!

Я выглянул в окно — вид и вправду прекрасный: тонущий в легчайшей дымке бескрайний лес до самого горизонта, сверкающие извивы реки, краешек заводских строений, чистейшее небо. Посадов не наблюдалось.

Этот живописный вид подействовал на меня двояко: с одной стороны восхитил, с другой — расстроил. Никаких намеков на цивилизацию… Долго же придется ехать по необитаемым местам, населенным Уродами и психами.

— Нашел неподалеку запасы консервов, — сообщил Решетников, — вот, питаюсь… Не выращивать же огород! Это не пристало Повелителю, а Уроды слишком тупы, чтобы их заставить копаться в земле. А у Наташи нет тела, к сожалению.

Вздохнул.

Мы уселись, причем я и Витька остались при автоматах. Сумасшедший изобретатель устроил званый завтрак на третьем этаже из-за вида, но я держал в уме вариант, что это попросту ловушка — в случае чего из окна не выпрыгнешь… Решетников полностью игнорировал наше обмундирование, радостно хлопотал, изображая гостеприимного хозяина, показал, как ножами вскрывать консервы, в которых были кильки в томате, разные каши, тушенка и сгущенка. Мы с Витькой уже перекусили, но приготовились перекусить повторно.

— Вы живете один в этом дворце, Владимир Степанович? — спросил я, загребая ложкой рыбешку в томате. В слове “дворец” вопреки моему желанию просквозило ехидство, и Решетников поджал тонкие губы.

Положение спас Витька:

— Расскажите о своей жизни, ваше величество!

Вот в его тоне был искренний интерес.

— Вы очень воспитанный молодой человек, — сказал ему Решетников, улыбаясь. — Так и быть, расскажу. Я живу в Поганом поле… Кстати, предпочитаю называть его Полем Чудес, а не Поганым… Погань там, где люди… Так вот, живу я здесь десять лет, с тех пор, как покинул эту пародию на государство, Вечную Сиберию.

Я кашлянул и спросил:

— Почему это пародия, ваше величество?

Я и сам прекрасно представлял, почему, но заинтересовало мнение этого чокнутого, но талантливого чувака, которому Рептилоиды почему-то позволяют обитать за пределами Вечной Сиберии.

— Потому что если нет народа, а есть только рабы, то это не государство, а жуткая пародия на него. Не человек, а лишь скелет в одежде.

Меня против воли передернуло — в памяти воскресла сцена с пугалом. Решетников, не замечая мои корчи, продолжал:

— Рабско-диктаторские режимы вроде нашей хваленой Сиберии иногда творят великие вещи — как правило, на костях миллионов рабов. Египтяне построили свои пирамиды, древние китайцы — Великую Стену. Но цена чрезмерно велика и отзывается эхом боли в веках… Страна надрывается и спустя короткое время обращается в прах, как это случилось с Египтом времен фараонов и династией того императора-гигантомана. И на протяжении многих столетий людям остается грезить былыми достижениями, но сами они не достигают ничего особенного… Я имел несчастье родится в Вечной Сиберии, дорогие гости. Но несчастьем это было бы для нормального человека. Для гения же рабская страна — возможность проявить свой гений еще сильнее, лучше, выше, круче. В условиях тоталитаризма изобретатели куда более изощрены, нежели при мягких режимах, они прошли жесткий отбор, и финиша достигли наидостойнейшие. В свободной стране у изобретателей есть все условия для своей деятельности, у нас же — нет. Я считаю, что для дара изобретательства, а это то же самое, что самопожертвование, мученичество и подвиг, нужна авторитарная подавляющая система.

— А Республика Росс — свободная страна? — спросил я.

Витька взглянул на меня с недоумением и любопытством.

— Что? — удивился изобретатель. — Какая республика? Никогда не слышал.

Я не стал разъяснять. Старик не в курсе, ну и ладно. Вместо этого спросил:

— Как считаете, Поганое поле покрывает весь мир?

— А как же иначе? Если Поле Чудес покрывает не все земли, тогда были бы другие страны, и их жители рано или поздно забрели бы к нам на огонек! Нет, мой дорогой, Вечная Сиберия, увы, последний оплот подобия цивилизации. Поле Чудес когда-нибудь захватит и Вечную Сиберию, и она падет. В сущности, Поле постоянно теснит наше хваленое недогосударство. Совсем недавно случился прорыв Поля, и многие Посады остались заброшенными. Вы их должны были проехать. А завод, где мы познакомились? Думаете, его оставили по своей воле? Нет, нет и нет! Против прорывов Поля Сиберии нечего противопоставить — и Чистая Дружина, и божественный Председатель собственной персоной совершенно бессильны! Совсем скоро новый прорыв сотрет с лица земли Князьград и все оставшиеся Посады, и вся планета станет Полем Чудес.

Сказанное мне не понравилось. Если у “Его Величества” нет гостей из других стран, то из этого не следует, что других стран не существует. Поганое поле, вероятно, имеет барьер, за который просто так не пробраться. Заплутавшие грибники и охотники на Вечную Сиберию не наткнутся, геологоразведчики и путешественники ни с того, ни с сего в гости к Решетникову не заявятся.

Преодолеем ли мы с Витькой этот гипотетический барьер? Что он из себя представляет?

— Когда это случится? — с тревогой спросил Витька.

— Вопрос десятка лет, если не меньше.

— И ничего нельзя сделать?

Решетников рассмеялся блеющим смехом, задрав голову и показав острый кадык под бородкой.

— Отчего ж нельзя? Можно! Можно ускорить наступление Поля! Когда я обрету полный контроль над тварями Поля, то сам лично поведу их на Невечную Сиберию! К сожалению, пока удается созывать одних Уродов, а не все порождения Поля — и строить их в подобие армии… Да вы это сами видели… Но чтобы вести их в бой — этого у меня пока не получилось провернуть. Потом — эта их светобоязнь…

— Зачем вам это, ваше величество? — воскликнул Витька.

— Чтобы эти тупоголовые идиоты поняли, кого изгнали! Достойнейшего из всех обитателей!

— Может, их надо пощадить? Раз они глупые, то не отвечают за себя!

Мой малолетний спутник был, судя по всему, неравнодушен к дальнейшей судьбе задницы мира, из которой с такой радостью выскочил.

— Вы весьма добры, — отметил Решетников. — Но над несправедливостью должна состояться справедливая кара!.. К тому же, если я буду сидеть сложа руки, Поле все равно сделает все за меня.

Я перехватил взгляд Витьки. Взгляд как бы понукал заступится за сиберийцев. Но я пожал плечами. Плевать мне на Вечную Сиберию, глаза б мои ее никогда не видели… Решетниковым движет шизофрения, месть и мазохизм — иначе не ждал бы падения Сиберии, злобно потирая ручки. И не разглагольствовал бы так много о стране, которую десять лет как покинул. А вот я, едва вернусь домой, выкину эти дни из памяти, как дурной сон.

— Куда едете? — сменил тему изобретатель.

— К Отщепенцам, — упавшим голосом сказал Витька. Понял, что Решетникова не переубедить, а от меня пользы ноль.

— Да, слышал о них, — оживился старичок. — Их много, но государства у них нет. Полная анархия, воля вольная.