Кветка рассматривала цитадель, но, услышав разговор, подошла к ним.

— Ночных охотников называют так потому, что они остерегаются света дня, — сказала она. — О, конечно, могущественный некромант или неупокоенный повелитель могут заставить их выйти при солнце, но для этого требуется очень сильная магия.

— Нужно ли напоминать, что наш враг — сама мортарх Скорби? — заметил Венцеслав.

— Прости, капитан, — откликнулась Кветка, но если бы Госпожа Печалей знала о нас и хотела бы уничтожить, она бы уже сделала это. Мы защищены куда хуже, чем колонна, застигнутая на мосту.

— Если только у нее нет своих причин медлить, — пробормотал Махьяр. Эта мысль была вызвана его ночными раздумьями о путях божественного. Если святость может работать на великие замыслы, почему бы и нечестивому не иметь далеко идущих планов? — Венцеслав прав, я всех нас подверг опасности.

Венцеслав помолчал, теребя ус, потом выругался:

— Черви в гробу! Гонка по болотам и восхождение вымотали нас всех. Любой, кого ты попытался бы разбудить, был таким же усталым. — Он хлопнул Махьяра по плечу. — Обошлось, и ладно. Забудь. Как говорят у нас в Восточном Доле: «На сегодня зла достаточно». Идем, нам может потребоваться твоя помощь, если Ратимир не разберется с дверью.

И Венцеслав повел Махьяра к цитадели, где уже собрались Ратимир и другие солдаты. Сорайя двигалась с некоторым напряжением, но, во всяком случае, двигалась, так что, по всей видимости, раны ее оказались не такими уж серьезными.

— Есть успехи? — спросил Венцеслав, приблизившись.

Ратимир нахмурился и покачал головой.

— Я такой штуковины в жизни не видел. Ни замка, ни петель, однако, судя по царапинам на плитах проема, дверь эта должна сдвигаться. Фокус в том, что бы понять, как именно.

— А я-то думал, ты опытный вор, — фыркнул Омид. — Наверняка разобраться с дверью легче, чем придумать, как украсть вино для всей компании.

— Сорайя, — вздохнул Ратимир, — твоя шавка снова гавкает на меня.

Венцеслав шагнул между Омидом и Ратимиром.

— Тот из вас, кто начнет цепляться к другому в следующий раз, сильно об этом пожалеет. Экспедиция наша невелика, но дисциплину я обеспечу.

Двое солдат сердито уставились друг на друга, но им все же хватило ума промолчать.

А Махьяр поймал себя на том, что постоянно возвращается взглядом к резному черепу. Впечатление насмешки, сложившееся прошлой ночью, вернулось. Владыку Неупокоенных забавляли усилия живых. Лицо обсидиановой статуи выражало неприкрытое презрение.

— Кажется, тут что-то написано, — сказала подошедшая к солдатам Кветка и протянула руку указывая на цепочку вырезанных по краю двери почти незаметных символов.

— Я думал, это просто царапины, — пожал плечами Ратимир. — Таких букв я никогда раньше не видел.

— В следующий раз ты, пожалуй, скажешь нам, что умеешь читать, — пробурчал себе под нос Омид.

— Да, я уверена, что это письмена. — Кветка наклонилась, шаря глазами по строчкам, потом побледнела и посмотрела на Махьяра. — Это мордант, — сказала она со страхом в голосе.

— Запретный шрифт жрецов Нагаша, — пояснил остальным Махьяр и сурово взглянул на Кветку. — Изучать эту письменность — ересь для всех, кроме жрецов смерти. Как ты распознала ее?

Кветка потупилась.

— Маяк, — созналась она. — Там были книги, книги из старого Бельвегрода, написанные на морданте. Чтобы перевести их, нужно было знать язык.

— Я еще поговорю с Ивором, когда мы вернемся, — поклялся Махьяр. — Он же разумный человек и должен понимать, как это рискованно!

— Неважно, — заявил Венцеслав. — В Двойных городах — возможно, и было важно, но только не здесь. — Он повернулся к Кветке. — Ты опознала шрифт — а прочитать можешь? Тут сказано, как попасть внутрь?

— Да, — ответила Кветка. — Только смысл текста сам по себе — загадка. Тут написано, что входящий в башню должен вручить свою веру своему богу.

Объяснение вызвало оживленную дискуссию. Только Махьяр молчал. Молчал и смотрел на ухмыляющийся череп. Череп со слегка разведенными челюстями. Между зубов оставалось пространство — не слишком широкое, но все-таки. Жрецу казалось, что он разгадал загадку, только вот ответ был не слишком приятным.

— Думаю, после спасения из Моря Слез все мы верим в Зигмара, — сказал Венцеслав, выслушав остальных. — Нет, дело наверняка не в одной только вере. Должен быть какой-то механизм или пусковое устройство.

— Ты упомянул не того бога, — заговорил Махьяр. — Когда ставили эту дверь и высекали надпись, кто это делал? Так вот, «бог входящего» — это не наш бог Зигмар, а бог тех, кто ставил дверь. — Он кивнул на коронованный череп. — Черный Нагаш, вот какой бог имелся в виду. Бог, которому надо вручить веру. — Он сглотнул, сделал глубокий вдох, вытянул левую руку и шагнул к обсидиановому черепу.

Кветка дернулась, чтобы остановить его.

— Не делай этого, — взмолилась она, глядя на поблескивающие черные зубы барельефа. — Вулканическое стекло. Ему что плоть, что масло — все едино. Разрежет вмиг. Подумай, что за люди могли призывать Нагаша таким образом. Какими они должны были быть… порочными!

— Я знаю лишь то, что в моей вере усомнились. — Махьяр мягко отодвинул ее в сторону. — Те, кто ставил эту дверь, думали посмеяться надо мной. Что ж, я покажу их вероломным духам, что во мне нет страха. Что моя вера в Зигмара сильнее их зла.

Не колеблясь, Махьяр сунул руку в приоткрытый рот черепа. И уставился в пустые глазницы, ожидая, что острые зубы сейчас сомкнутся. И когда проем содрогнулся, он думал, что механизм, приведенный им в действие, вот-вот отрубит ему кисть. Но ничего не случилось — только Нагаш по-прежнему ухмылялся, потешаясь над облегченным выдохом Махьяра, насмехаясь над тем, что было не столько верой, сколько смирением.

— Открывается! — воскликнул Ратимир, когда Махьяр отпрянул от черепа. Мраморная плита ушла внутрь цитадели — под воздействием какой-то невидимой никому силы. Проход открылся. Мрак башни манил гостей.

— Делайте факелы, — приказал Венцеслав. — Побыстрее. Мы не знаем, долго ли портал останется открытым.

— Теперь, когда мы знаем секрет, мы всегда можем открыть его снова, — заметил Ратимир.

— Его открыла вера Махьяра, — возразила Сорайя. — Это не значит, что кто-то из нас сумеет сделать то же самое.

— Легкомысленно испытывать веру — большая глупость. — Махьяр сжимал и разжимал кулак, шевелил пальцами, удивляясь, что они по-прежнему на своих местах. — Возможно, если бы мне пришлось пройти проверку снова, меня бы сочли негодным. — Он постарался изгнать из голоса даже намек на сомнение, но, судя по взгляду Кветки, ему это не удалось.

— В темноте я вижу лучше, — сказал Зорграш. Не дожидаясь факелов, только по кивку Венцеслава, он нырнул в проем. Мигом позже внутри раздался его голос: — Тут пусто. Только лестница, ведущая наверх, к двери.

— Еще одна дверь, — пробормотал Махьяр и опять сжал кулак, унимая дрожь. Взгляд его снова прикипел к коронованному черепу.

Ухмылка Нагаша определенно была издевательской.

Внутри цитадель выглядела еще более жутко, чем снаружи. Да, это действительно был выдолбленный ствол колоссального дерева, окаменевший давным-давно, возможно, еще до того, как Госпожа Печалей утопила Бельвегрод. Искусственными казались только дверь и лестница — гигантская каменная спираль, протянувшаяся к еще одному порталу из пронизанного золотыми прожилками мрамора. Если не считать этой лестницы, помещение было пустым. Свод потолка, расположенный футах в двадцати над головами, тоже походил на слой древней, окаменевшей древесины.

— Ну, Оракула под Вуалью тут внизу точно нет. — Венцеслав поднял факел повыше. — Похоже, нам остается только подняться.

Отряд двинулся к лестнице: Махьяр — впереди, Зорграш — замыкающим. Сорайя и Омид остались с Гаевиком. Кветка покачала головой, подумав о лежащем на носилках чародее — лишенной разума оболочке человека. Если дела пойдут плохо, Сорайя и Омид не смогут взять его с собой. Да, трудно будет вернуться в Двойные города без него. Остается утешаться тем, что они позаботятся о том, чтобы заклинатель не страдал, когда придет конец.