Нурсолтан поднялась со скамьи, стараясь быть спокойной, и доброжелательно произнесла:

– Госпожа, пусть Аллах позволит мне взять ваши печали. У вас очень усталый вид, вы хорошо спали сегодня?

Произнеси она любые другие слова, и то они не взорвали бы так Сэрби-ханум. Побагровев ещё больше, мать наследника возопила:

– Должно быть ты, исчадие ада, спала превосходно! За один день вкусить любви двух мужчин могла только такая блудница, как ты! Как смела ты после объятий Ибрагима предстать перед своим супругом с невинным видом, как могла без стыда смотреть в его глаза?!

Нурсолтан молчала, оглушённая яростью старшей госпожи и обвинениями, заставшими её врасплох. Что скрывалось за этой тирадой Сэрби-ханум, о какой измене, о каком блуде она упоминала? Она не могла ослышаться, мать Халиля назвала имя Ибрагима! Ибрагим… И тут же всплыло воспоминание о вчерашнем вечере, его объятья, когда он пытался утешить её, захлёбывавшуюся в рыданиях. Значит, кто-то увидел их в саду в тот момент и придал всему происходившему совсем иную окраску, а сейчас об этом стало известно и Сэрби-ханум. Нурсолтан невольно стиснула край холщового покрывала, туже стягивая его на груди, словно желала этим движением укрыться от ярости ханум, от сплетен ханского двора, добравшихся и до неё. О Аллах, а если об этом станет известно Халилю и самому хану? Как же ей быть, как вести себя, как доказать, что она невинна?!

А Сэрби-ханум, сотрясая горячий воздух парильни кулаками, всё продолжала кричать:

– Пусть гнев Всевышнего обрушится на твою голову, а блуд обернётся саваном для тебя. Будь проклята, дочь порока, будь проклята навсегда! Как слеп мой сын и великий хан! Они не видят, несчастные, кого допустили до своего сердца!

Сэрби-ханум неумолимо надвигалась на молодую женщину, протягивала вперёд жадно скрюченные пальцы, готовясь вцепиться в беззащитное горло невестки. Она мощным телом перекрывала спасительную дверь, и испуганная Нурсолтан, вынужденная отступать под яростным натиском, спустя мгновение почувствовала, как спина упёрлась в покрытую горячими каплями стену. Мать Халиля с перекошенным от гнева лицом шагнула к невестке, зажатой в угол, замахнулась, и вдруг лицо побагровело ещё больше. Тучная женщина хватанула беззвучным ртом раскалённый воздух парилки и медленно осела на деревянные плахи, которыми был выложен пол.

Нурсолтан растерянным взглядом окинула распростёртое тело, но в следующее мгновение ноги уже несли молодую женщину к дубовым дверям. Она рассердилась, застав служанок за бездельем и сплетнями.

– С вашей ханум случилось несчастье. Не стойте же, как бесчувственные пни, бегите за знахаркой! А вы помогите мне вынести Сэрби-ханум, госпоже нужен свежий воздух! Да, пошевеливайтесь, каждая минута дорога!

Нурсолтан вздохнула с облегчением, лишь когда в раздевальне появилась знахарка. Её уверенные распоряжения всех привели в чувство. Старшую госпожу обернули в покрывала и понесли на женскую половину, где больную ожидал табиб, допущенный до лечения ханской семьи. А Нурсолтан отправилась в свои покои. Там в тиши и спокойствии она хотела разобраться в свалившихся на неё несчастьях, но прежде отправила невольницу к Сэрби-ханум выяснить, как чувствует себя почтенная госпожа. Невольница вернулась с неожиданным сообщением: табиб сообщил, что Сэрби-ханум хватил удар, и она едва могла шевелиться и говорить.

Нурсолтан отправилась на поиски мужа, понимая, как необходимо ему сейчас участие и сочувствие. Она нашла солтана Халиля в саду. Наследник ханского престола показался ей тихим и спокойным, только печаль и тоска вновь засветились в его глазах. Ей был знаком этот отрешённый вид, эта устало согнутая спина, это нежелание жить и бороться. Сейчас солтан был похож на себя прежнего, того, каким он был полгода назад до встречи с Нурсолтан. Скрываясь за пышно расцветшими кустами, молодая женщина в отчаянии кусала губы. Неужели всё тщетно: долгие беседы, бесконечные приёмы, устраиваемые ханом-отцом, их общие усилия помочь Халилю обрести уверенность в себе, заставить мыслить как государственного мужа, будущего правителя. Стоило произойти очередному несчастью, как Халиль опять замкнулся в себе, в своих переживаниях.

Нурсолтан поймала себя на мысли, что не может выйти из убежища и предстать перед мужем. Обвинения, брошенные ей в лицо матерью солтана, словно пудовые гири, приковали ноги к земле. Что если и до Халиля дошли эти нелепые слухи, и из-за них, а не из-за болезни матери, находится молодой солтан в таком состоянии. Хан Махмуд никогда не простит ей этого! Какой позор! Позор, в котором она совсем не виновата, а оттого не находит слов в своё оправдание. Нурсолтан так и не поняла, какая сила вынесла её навстречу Халилю, она опустилась на колени перед мужем. Сейчас молодая женщина сама отчаянно нуждалась в утешениях, какие он ждал от неё. Полными слёз глазами Нурсолтан глядела в лицо мужа, ждала проклятий, презрения или прощения… А Халиль вдруг опустился на колени рядом с ней и молча уткнулся в плечо жены. Она ощутила, как горячие слёзы смочили шёлковую материю кулмэка, а ухо обжёг торопливый шёпот:

– Нурсолтан, моя мама… она не умрёт?

Внезапное облегчение снизошло на молодую женщину, она притянула к себе лицо мужа, тихими поцелуями осушая его слёзы:

– Аллах не допустит этого, Халиль, мы будем молиться за неё!

А про себя думала другое: «О, благодарю тебя, Всевышний, за то, что грязные слухи не дошли до моего супруга. Прошу, будь милосердным ко мне и дальше! Не допусти, чтобы зло восторжествовало!»

Наутро Нурсолтан была приглашена в покои хана-отца. Впервые она ступила на порог ханской приёмной со страхом в сердце. Что ждало её за этой дверью: град обвинений и оскорблений, таких же, какими наградила свою невестку казанская ханум, или душевная беседа дочери с отцом, какая происходила между ними до сих пор?

Старый хан встретил невестку, как всегда, радушно. Поинтересовался её здоровьем. Нурсолтан отвечала едва слышно, боясь поднять глаза на правителя, и хан Махмуд сразу почувствовал эту перемену, произошедшую с невесткой.

– Тебя что-то беспокоит, дочь моя? Может быть, хочешь поговорить, прежде чем мы займёмся делами, ради которых я пригласил тебя?

Участливые слова старого хана заставили Нурсолтан ещё сильней сжаться в канафэ, словно она ожидала пощёчины. С великим трудом заставила она себя вскинуть глаза на отца Халиля.

– Мой господин…

Запутавшись в собственных словах, она беспомощно уронила край кисейного покрывала, который до этого нещадно теребила в своих руках. Нежданные слёзы хлынули из глаз, заставляя ощутить себя самым несчастным существом на свете.

Хан Махмуд с тяжёлым вздохом поднялся со своего места, заложив руки за спину, в задумчивости прошёлся по своей приёмной, давая молодой женщине время справиться со своими слезами.

– Я не хочу ни о чём расспрашивать тебя, Нурсолтан, – остановившись рядом с невесткой, медленно проговорил он. – Однажды открыв перед тобой двери доверия, я не закрою их сейчас. Ты напрасно мучаешь себя, твои сомнения делают тебя слабой, а тебе нельзя быть слабой. Ты должна быть сильной вдвойне – и за себя и за Халиля. Ты всегда должна помнить об этом, Нурсолтан! Ложь и клевета отравляют нашу душу. Они делают жизнь невыносимой, но ты должна быть выше этого. Посмотри на меня, девочка моя! – Хан властной рукой заставил Нурсолтан вскинуть залитое слезами лицо. – Я никогда больше не должен видеть этих слёз! Я приказываю тебе быть сильной!

И невольно подчиняясь властному голосу хана, Нурсолтан поднялась с канафэ, ощущая, как начинает гореть лицо от внезапно высохших слёз. Она отёрла лицо руками, движением этим разом останавливая и дрожание губ, и всхлипы, вырывавшиеся из пересохшего горла.

– Скажите мне только одно, повелитель, как спастись от превратностей судьбы? Что мне делать, если слухи эти, подобно отравленному смраду, дойдут до супруга моего – солтана Халиля?!

Голос её был взволнованным, и хан, стараясь успокоить её, взял руку Нурсолтан в свои узловатые твёрдые ладони.