Последний раз он надел наградной пиджак в 1987 году. Дед уже старый был. И вот на День Победы пошёл гулять при своих наградах. В самый разгар горбачёвской антиалкогольной компании. Встретил фронтового друга, что редкость – уже поумирали большинство, да и страна большая. А тут встретились. Взяли бутылочку у таксистов, сели на лавку, выпили, войну вспомнили. Тут их и забрал милицейский патруль – за распитие спиртного в общественном месте. Двух ветеранов в наградах на День Победы. Но у милиции план…
Дед просидел в отделении всю ночь, до утреннего развода. Отец мой в то время власть имел, повторяю, немалую… Можно было даже не звонить, а просто патрулю номер телефона продиктовать, по которому позвонить надо. Сразу по стойке смирно встали б и пожелали приятно побезобразничать. Но дед звонить не стал.
Утром отпустили, бабушка вся в слезах встретила. Отец мой узнал, в бешенство пришёл. Даже не за деда, по факту. Нашёл тут же всех ментов к делу причастных, устроил разнос. И начал действия по увольнению из органов и исключения из комсомолов-партий. Он мог. Сказал об этом деду – и дед запретил. Категорически. Просто, как он умел, сказал один раз, чтоб ментов-обидчиков батя оставил в покое. «Я сам виноват». Но парадный пиджак не надевал больше ни разу, как бы бабка не заставляла. И все последующие годы бабушка просто вешала пиджак с орденами и медалями на спинку стула в День Победы…
Несколько лет спустя я спросил у деда, почему у него такое пренебрежительное отношение к боевым наградам. Столько их, гордиться ж надо!
– Чем гордиться? – спросил дед. – Тем, что я людей убивал?
– Ты же фашистов бил!!!
– Я убивал людей… Гордиться тут нечем… Тут плакать надо…
Рано или поздно история и память всегда расходятся и идут каждая своей дорогой…
Анна Акчурина
Вздох и речь
Родилась (1970) в Казани. Окончила живописное отделение КХУ им. Н. Фешина.
Художник, педагог, автор статей по искусству на русском, татарском, немецком языках. Выпустила сборник стихов «Страж» (2014) с собственными иллюстрациями. Лауреат поэтического фестиваля «Галактика любви», посвящённого памяти В. Тушновой
Жанна
Милая Франция…
Твои дрова вечно сыры,
а площадь тесна, как крысиный лаз.
– В самый раз.
Зато эшафот на ладони.
– Тихо, Ведьму ведут!
Посторонитесь, посторонитесь!
Нет, это не снится.
Господи, сколько рук…
Жадно ждёт,
сиротой юродивой, —
неужто не помнит
бедная родина.
– Шутка ли – десять тысяч ливров золотом.
– За эти-то кости?
– Что это – колокол?
– Эй, потаскуху ведут!
Очнись, Жанна,
вот твоё знамя.
– Сгодится на растопку,
сюда её, Ведьму.
Эй, отступи-ка подальше,
добрая Франция.
Трава
Оплачь его. Верни, как дар
Священный – талый снег.
Бежит таинственный пожар
по сводам тусклых век,
по сколам почерневших пут,
по выступам крыла…
О чём, о чём тебе поют
небесные тела?
Уж нет ни строф, ни слёз – лишь суд.
Отъят слепой покров.
Смотри… О как же дорог тут
травинки каждой зов.
Из сумрака
Ещё не разбирали ёлку,
ещё не пел заварник медный,
ещё в незрячую светёлку
не пробирался отблеск бледный, —
И было жаль – и это утро,
и лепет снежных асфоделей,
и чей-то абрис златокудрый,
порхающий в мерцаньях ели…
но что-то зрело уж подспудно,
волной безвестною влекомо…
И, дрогнув, оживало судно
забвенью отданного дома.
Настоящее
Будничный Толедо. Плоских кровель пятна.
Рыжие чернила на ступенях дня.
Мутные стекляшки, века шум невнятный…
Брошенная глина – в мире нет огня.
А когда-то, помнишь: свет и тьма Эль Греко,
Хрупкой кости стены, ждущие конца.
Чаша отторженья? Грань иного века?
…Спи, мятежный призрак, в молниях венца…
Опыт
Звукоряд виолончели…
Мы у цели… близко-близко:
трепет кисти Боттичелли,
пальцы, что белей батиста,
кифарической капели
звоны цвета аметиста —
извлекают в самом деле
вздох и речь – из стрелолиста,
из поблекшей дали тёмной,
из понурых душ овечьих,
из гортани рыси вольной…
И из глины человечьей.
Август
Под сенью грецкого ореха
примолкла парочка хмельная,
сгустилась студнем тьма немая.
День словно в пыльную прореху
стекает…
Скользит разрозненным потоком
частиц несвязных и никчёмных;
И зыбкий свет из створ оконных
плывёт по скатерти и стёклам…
Кто знает,
Зачем туман плывёт к лиману
По глиняным разбитым крышам,
Зачем так горестно мы дышим,
Чья песнь над скошенным бурьяном
витает…
Аквариум, где каждый житель
прозрачней чаши анемона…
И спелым ломтиком лимона
качается луна в зените…
Светает.
Этюд в четыре руки
Скучна зима, оставшись без поэта,
И город – вял.
Под крышей меж этюдов дремлет лето
В пыли лекал…
На кухне жар и стук ножей; с мороза,
Как генерал,
Вступает восхитительная проза —
В оглохший зал…
Отпрянув, встать навстречу, скрыв поспешность…
Искрит накал…
И на кивок рассеянно-небрежный,
Как высший балл
Принять свою тотальную погрешность:
Наждачный привкус слёз… А тема «Нежность» —
Как снежный вал.
