Толик проснулся ближе к восьми часам. Воспаленными, мутными глазами осмотрел комнату. По беззвучному телевизору демонстрировали удивительную жизнь подводного мира. В кресле напротив сидел Олег, между его ног на ковре лежал Фурсик, а по всей квартире разносился аромат бульона.

– Где я? – прохрипел Толик.

– У меня, – отозвался Олег.

– Что я у тебя делаю?

– Живешь.

– Это как?

– Полину встретил в магазине. Привет передавала. Домой можешь не возвращаться. Такой приказ.

Толик улегся обратно на диван, закрыл глаза.

– Выгнала, значит. Вот такие пироги! Встретили, Дуня, Первомай…

За окном быстро темнело. Фурсик кружил на месте, скулил, намекал на прогулку, пару раз лизнул хозяину руку и терпеливо уселся на коврик возле входной двери. Но Олегу и самому хотелось пройтись, подышать вечерней прохладой, чтобы уснуть потом без ночных кошмаров, навязчивых идей.

– На плите теплый бульон. Спиртное можешь не искать, ничего нет. Через час вернусь.

Толик не отозвался.

Учуяв перемену в настроении хозяина, Фурсик радостно бросился под ноги, безропотно подставил шею для ошейника.

Из подъезда они вышли нога в ногу, осмотрелись по сторонам. Один выбирал направление, другой принюхивался к незнакомым запахам.

На улице давно зажглись фонари. Бабульки на лавочках энергично обсуждали последние новости, из соседнего дома напротив ревели динамики – развлекалась молодежь. На мангале, вкопанном в землю посреди двора местными умельцами, подрумянивался шашлычок. По всей округе веяло приятным дымком. Продолжался день празднования международной солидарности безработных трудящихся, и только в душе с самого утра царило паскудное настроение.

Не посоветовавшись с Фурсиком, он решил прогуляться по длинному маршруту. Два раза обошли свой дом, потом соседний, через детскую площадку вышли на прямую аллею, прогулялись мимо церкви, дошли до рынка, обогнули школьный забор и уткнулись в берег Карасуна – местного озерца, окруженного со всех сторон высотными домами.

В давние времена под этим названием петляла целая река. Начиналась она где-то под станицей Старокорсунской, протекала строго на запад и сливалась с рекой Кубанью, пока человек не вмешался в природные законы водоявления. Карасун разбили дамбами, часть осушили, возвели жилье, но подземные ручьи просились наружу, находили выход, и со временем по восточному району города вместо реки протянулась цепочка озер. В суровые зимы водоемы промерзали настолько, что ребятня находила себе удовольствие в катании по льду и гоняла кривыми клюшками жестяную сплющенную банку вместо настоящей шайбы. Летом на берег приходили отчаянные рыболовы, с надеждой закидывали удочки, некоторые в жаркие дни с риском для жизни пробовали купаться, но табличка с предупреждающей надписью «Купаться запрещено. Техническая зона» оправдывала себя полностью. Озера постепенно превращались в клоаку нелегальных сбросов и затягивались болотной ряской, но для перелетных птиц из Новосибирской области в далекую Африку Карасун неизменно оставался приметным ориентиром на пути миграционного следования в период зимовья.

Здесь можно было посидеть на лавочке, полюбоваться на водную гладь в окружении огней, но Фурсик тянул дальше по тропинке, вдоль кромки озерца, где стаи сереньких уточек, прикормленных добродетельными старушками и детьми, безмятежно гнездились в густых зарослях камыша. Где-то совсем близко протяжно квакала лягушка, и к голосистому соло незамедлительно подтянулся остальной хор. Через минут пять над озером разносилась такая жуткая какофония, что раздосадованный шпиц, не видя перед собой зримого противника, взахлеб, с сердечным надрывом принялся попусту лаять на черную воду. Олег тянул пса по узкой тропинке подальше от камышей. За раскидистой ивой слышались громкие мужские голоса и женский смех, рядом в темноте забренчала гитара.

Шумную компанию они обогнули стороной и через десять шагов уткнулись в помятый забор из профнастила, щедро разукрашенный местными художниками-граффити. Забор тянулся от кромки воды до проезжей части и являлся нелепой преградой, огораживая заброшенный долгострой высотой в семнадцать этажей. Пришлось свернуть и вдоль забора выйти на обратную дорогу.

Фурсик не нагулялся, останавливался возле каждого куста, тянул поводок и нетерпеливо посматривал на хозяина. Собачий энтузиазм бил все рекорды, и Олегу напоследок захотелось пройтись утренним маршрутом вдоль трамвайного полотна к хлебному ларьку. Пару раз ему встречались такие же праздношатающиеся собачники, здоровались, обменивались мнениями по поводу ранней жары и поздней Пасхи, которую ожидали через два дня.

В ларьке еще горел свет. Стрелки наручных часов приближались к девяти, но Олег не удивился. Томочкин «клиент» как раз шел после восьми вечера. Она частенько тянула с закрытием ларька, и причина всегда находилась убедительная – остатки хлеба распродать, но он знал: к ассортименту нелегальных сигарет изобретательная продавщица давно добавила неплохую водку собственного производства и отпускала ее местным мужикам очень даже задешево.

На конечной трамвайной остановке стояла молодая пара и мужичок лет сорока. Рядом парикмахерская глазела черными окнами. Над входной дверью красным цветом горела лампочка сигнализации. Два фонарных столба вдоль широкого тротуара освещали пятачок с ларьком. Вокруг ни души. Олег подтянул поводок, подошел к окошку и через витрину попытался обнаружить силуэт продавца. Внутри никого не было, но возле распахнутой боковой двери стояла тень в белом халате. Сигаретный дым облаком поднимался к фонарному свечению, слышался приглушенный смех.

– Рассмешила ты меня, Женька! Разве можно так доверяться незнакомым людям. Вон сколько аферистов по квартирам шастают, деньги у старух вымогают. Так то старухи, а ты…

Голос принадлежал не Томочке, и Олег в нерешительности остановился. Ниночка! Новая продавщица. Как же он успел позабыть утренний инцидент! И тут же вытащил из кармана ветровки всю наличность и подсчитал в уме, какой за ним оставался долг, чтобы погасить все одним махом. Он рассчитывал именно на такой исход, чтобы за ним больше ничего не числилось, ни копейки. Но после похода в супермаркет в кармане опять отыскалась сущая мелочь. Олег выругался по-тихому, сквозь зубы, и замер в нерешительности, раздумывая: показываться на глаза Ниночке или ретироваться задним ходом, пока та не запеленговала его прямо возле злополучного раздаточного окошка.

– Знаешь что, Женек, я домой уже собираюсь. Мне еще ларек надо на сигнализацию поставить. Ты меня в интернете найди. Знаешь мой аккаунт?.. Тогда записывай или запоминай. Нина Телешева. Только фотку я не выставляла. У меня на аватарке цветочек… нет, не аленький, а синенький. Найдешь, одним словом… и рецепт мне пришли. Ну все, давай, пока.

Олег отпрянул от окошка, но задел Фурсика. В вечернем воздухе разнесся жалобный визг.

– Мужчина, вы что хотели? Я уже закрываюсь.

Ниночка выглянула из-за угла, быстро смерила мужскую фигуру уничтожающим взглядом и с усмешкой произнесла:

– Фурся! Что за водичку пришел расплатиться?

От такой наглой фамильярности Олег на секунду опешил, но внешность новой продавщицы разглядеть успел. Девушке на вид было лет двадцать, лицо свежее, приятное, на голове белая полотняная косынка. Еще приметил мягкое очертание подбородка, пухлые губки. Глаза в окантовке черных подкрашенных ресниц смотрели широко и открыто. Цвет глаз разглядеть не успел, продавщица зашла обратно в ларек, ради личной безопасности дверь заперла на ключ. Олег спохватился.

– З-знаете, за воду расплачусь, а вот остаток з-завтра з-занесу.

Он хотел что-то добавить в оправдание, но она перебила.

– Да понятно уже. С вас сорок восемь рублей.

Олег поспешно выложил всю мелочь, что нашлась в кармане. Ситуация повторялась точь-в-точь, только с разницей во времени. Тонкие пальцы с отточенными ноготками быстро отобрали самые крупные по номиналу монетки и ловко сгребли их с блюдца, на котором остался ненужный шлак. Он не обратил на него внимания и без привычного «спасибо» зашагал домой.