Она приходила, когда хотела, а уходила, когда надоедала бесконечными рассказами о своей сложной жизни. Ему оставалось только слушать и не перебивать. Вот и вчера Светка явилась в обед, а ушла почти за полночь, когда он провалился в угарный сон.

Вчера с Толиком Черкасовым они праздновали Первомай. Начали вдвоем, но к вечеру повалили гости, и счет водочным бутылкам перестал быть насущным. Насущным стало отсутствие хорошей закуски, потому что Олег никогда не позволял себе опускаться до тупого пьянства. А если когда такое и случалось, то исключительно под хорошо продуманную до мелочей трапезу, и, судя по девственно чистому холодильнику, вчерашняя трапеза удалась.

После завтрака он вернулся на диван и удивился включенному телевизору. По каналу новостей диктор ритмично открывала рот, но звук отсутствовал. Он хорошо помнил, как сам вчера выключил телевизор, а кто же тогда включил… Светка, наверное.

Стоило ему присесть на диван и открыть банку пива, тотчас прибежал Фурсик и взобрался на колени. Собачья наглость зашкаливала по всем параметрам, но именно сегодня хозяин не хотел поддаваться агрессии. После первого же глотка голова перестала гудеть набатом. Нет, все-таки похмелье вещь правильная. Умеешь пить, умей и опохмеляться.

Телевизор он не выключил. Тупо уставившись на голубой экран, блаженно потягивал пиво и усердно контролировал стихающую головную боль. Когда живительный эликсир был выпит до последней капли, Олег вытянулся на диване во весь богатырский рост, сладко потянулся и уставился в потолок. Фурсик улегся рядом, голову с передними лапами разместил на животе хозяина, тихо засопел и задергал мохнатыми ушами. В такие моменты собака, словно экстрасенс, успокаивала расшатанные нервы, перенаправляла отрицательную энергию, очищала ауру, намагничивала полярности. Олег в порыве благодарности нежно потрепал пушистое ухо, почесал шерстяную спинку.

– Вот так, Фурся. Вот так.

Шпиц открыл один глаз, навострил уши, но что конкретно означало данное высказывание, так и не понял. Снова прикрыл от удовольствия глаза, зевнул и протяжно выдохнул. В таком положении они могли лежать часами. Человек думал о насущных проблемах дальнейшего существования, а пес просто дремал, иногда сучил задними лапами, облизывал пересохший нос, и думать о собачьих неурядицах ему не хотелось по той лишь причине, что таковых в природе никогда и не существовало. В кормушке всегда горой лежал корм, в поилке имелась сомнительной свежести вода, а прогулка на свежем воздухе с периодическим свершением накопившихся нужд стояла в приоритете животного счастья и служила мотивацией для собачьей преданности. Но иногда Олегу казалось, что преданность эта тщательно скрывала давно свершившееся преступление, в котором один был участником, а второй – соглядатай. Именно оно так гармонично и вовремя объединило человека и его четвероногого друга, что теперь один находил утешение в другом, а тот другой уже и не знал, как отвязаться от черных бусиновых глаз, зорко наблюдавших за каждым его движением, храня упрек и в то же время сострадание.

Через час резкий звонок в дверь нарушил мужскую идиллию.

– Голову лечить будем? Нет? – На пороге, переминаясь с ноги на ногу, с пакетом баночного пива стоял долговязый Толик.

– Я уже подлечился.

Олег широко распахнул дверь, пропустил товарища прямо на кухню и аккуратно осмотрел лестничную площадку с подходом к лифту.

– Не бойся, слежки за мной нет, – усмехнулся Толик. – Светка твоя на работу побежала. Возле подъезда чуть лбами не столкнулись.

– Она не моя, – огрызнулся Олег.

О своих любовных победах он предпочитал не хвастать. В принципе, тут и хвастать было нечем, Светка сама ему поддалась с превеликим одолжением, но о подробностях лучше не распространяться, и вместо объяснений Олег выставил на стол чистый стакан.

– Как же «не твоя», – съязвил Толик, открывая баночку с пенными брызгами и характерным звуком «к-клок». – Она вчера весь вечер на тебе висла. Насилу от шеи оторвал. Не помнишь?

Гость проигнорировал выданный стакан и жадно присосался к алюминиевой поверхности. От удовольствия тряхнул остатками великолепной шевелюры с заметной проседью, запрокинул голову назад и ритмичными глотками выпил прохладительный напиток до последней капли. Олег присел рядом на табурет, потер вспотевший лоб. В распахнутое окно нещадно палило весеннее солнце. Он ничего не помнил.

– Ты что? Не будешь разве? – Толик протянул запотевшую банку.

– Завтра на работу. Просили подменить. Да я выпил уже. – Он отмахнулся от соблазна, достал из холодильника минералку.

– Полегчало?

– Отпустило.

– Везет тебе, – заулыбался Толик и вытащил из пакета в пол-локтя вяленого толстолобика. – Мне, брат, не легчает. Горит душа, а сердце стонет.

– Плачет.

– Что говоришь?

– Сердце плачет, а не стонет.

– Тебе почем известно? – и взглянув на Олега, согласно кивнул. – Ну да…

– Что ну да? – обозлился вдруг хозяин.

– Что ты злой сегодня такой? Выпей, говорю.

– Да есть тут один момент… алкашом с утра обозвали.

Олег вкратце изложил утренний разговор продавщиц из хлебного ларька.

– Нашел из-за чего расстраиваться. – Толик усердно очищал рыбью спинку, назло личной гигиене облизывал жирные пальцы. – На этих баб обижаться последнее дело, хотя… Ты сегодня в зеркало смотрелся?

– Смотрелся, – Олег почесал на шее щетину, тяжело вздохнул.

Внешний вид желал лучшего и надеялся на более здоровый образ жизни, но праздники, все равно какие, по русскому человеку бьют всегда тяжело, с последним надрывом и обязательно почему-то ниже пояса. После них необходимо или записываться на прием к участковому терапевту, или срочно брать на работе дополнительный отпуск, чтобы хоть как-то прийти в норму и поправить здоровье.

Олег вздохнул во второй раз, взъерошил на затылке отросший ежик полубокса и уставился в оконное стекло. На него смотрело бледное подобие с темными глазами, припухшими веками. Черты заострились, щеки ввалились, фундаментальным остался лишь широкий подбородок да бычья шея.

– И, по-твоему, за кого тебя должны были принять? – Толик потянулся за второй банкой. – Через два года пятера с ноликом нарисуется, шестой десяток разменяешь. Хоть пей, хоть не пей, а вид один будет. Пенсионный!

Толик рассмеялся и засмаковал во рту кусочек вяленой рыбки.

– Возраст причем? Наглая молодежь всех под одну гребенку гребет. Ведь наверняка соплячка какая-нибудь малолетняя, а все туда же – ярлыки вешать…

– Да что ты так распылился? – Толик удивленно уставился на друга, будто видел в первый раз. – Плюнь и разотри. Подумаешь, «алкаш». Меня вон Полинка как только не называет, а я ничего, на провокацию не поддаюсь. А почему? – Толик выдержал театральную паузу. Но Олег его не поддержал, молча смотрел вдаль распахнутого окна.

– А потому, – продолжил лектор, – если один раз сорвусь, то такой меня ударной волной накроет, мало не покажется. Выгонит она меня из дома, как пить дать, выгонит.

– И правильно сделает, – усмехнулся Олег. – Ты, Толик, во время запоя редкостной свиньей становишься, уж не обессудь. Ни один человек терпеть не будет.

– Но ты же терпишь, – логично заметил слегка захмелевший гость.

– Я твой друг, а она жена. Женщина. Понимать надо, – Олег снова тяжело вздохнул, отвел взгляд от созерцания горячего воздуха за окном и посмотрел в мутные глаза бывшего сослуживца.

– Эх, брат, выбирайся ты из этого болота. По старой дружбе советую.

Дружба, действительно, уходила корнями еще в суворовское военное училище. Но если Олег был родом из Твери, где находилось учебное заведение, то Анатолий родился в Краснодаре, куда и вернулся после выслуги лет, а заодно и друга уговорил переехать на постоянное место жительства. К тому же супруга Олега не возражала против сложного переезда, более того, Ирина сама хотела купить квартиру именно в Краснодаре. Привыкла к теплому климату, свежим фруктам, до умопомрачения любила море и после тревожного Дагестана считала именно этот город безопасным для жилья. Сын в то время окончил школу, нужно было думать о дальнейшей учебе, на семейном совете выбрали технологический университет. Все в один узел и связалось…